Виктор Абкин - ВОСПОМИНАНИЯ

Посоветовались мы с политруком и пришли к выводу о бессмысленности атаки и решили выждать. Кроме всего прочего обнаружили, что с нами нет комиссара батальона, отсекра партбюро батальона, комсорга и еще одного политрука, которые все время находились с нами. Начали выяснять, где они, разослали посыльных и минут через 20 установили, что комиссар и отсекр выпивают в тылу батальона у танкетки, комсорг и политрук куда-то исчезли. Кстати об этом политруке – он был политруком пулеметной роты. Еще в Симферополе, когда мы получали обмундирование и нам выдали пилотки и фуражки, он попросил у меня фуражку, так как его была ему мала. Я отдал ему свою, сказав при этом, что форсить сейчас не время. На фуражку каску не наденешь, а на пилотку в самый раз. Но это его мало трогало. Он, очевидно, не представлял себе, что такое война. В самом начале боя здесь, под Биюк-Ламбатом, этот политрук (забыл его фамилию), услышав стрельбу, начал лихорадочно какой-то палкой рыть ямку. «Что ты делаешь?» – спросил я. «Сейчас закопаю сюда партбилет», – ответил он. «Зачем?» – «А вдруг попаду в плен!» – «Вот так ты обеспечиваешь стойкость и боеспособность наших бойцов», – сказал я и, присовокупив несколько слов явно не для печати, сказал ему, чтобы он близко не подходил к моей роте.

Огневой бой продолжался. Немцы были настолько близко, что нам были слышны их команды. То и дело слышалось: «Ахтунг» – «Фоер!» – и тут же серия мин разрывалась в нашем расположении. Через какое-то время перестал работать станковый пулемет – то ли его подбили, то ли вывел из строя расчет, во всяком случае, пулемет замолчал. С дороги нам во фланг начал бить броневик, причем с того места, где был расположен отряд милиции. Судя по огню, а броневик бил трассирующими пулями, он свободно курсировал по дороге, доходя даже до поворота у нас в тылу. Следовательно, наши части там сопротивление прекратили.

Приказал перенести огонь на фланг, на дорогу, но видимых результатов это не дало. Так продолжалось еще приблизительно с полчаса. Тут мы с политруком поняли, что мы остались одни и ведем бой уже часа 3, не менее. Следовательно, задачу выполнили и нужно отходить. Но куда? Уйти в горы не можем, для этого нужно пробиваться через дорогу, занятую противником, пойти вправо значит выйти на берег моря, а дальше? Решили отходить назад параллельно дороге, хотя для этого пришлось продираться через густой колючий кустарник. Собрали остатки роты и двинулись. При отходе меня здорово стукнуло что-то по голове сзади, и я даже пошатнулся. Политрук поддержал, и мы двинулись дальше. На следующее утро увидели на моей каске глубокую вмятину. Это значит, что пуля, попав в каску, ее не пробила, а срикошетила. Дошли до какого-то гребня высоты и только начали подниматься, как нас обстреляли из автоматов. Значит, немцы успели по дороге зайти к нам в тыл и выставить заслон. Пришлось отойти левее метров на 100, и вновь повторилась та же история. И вот здесь человек 10 татар заявили нам, что дальше они не пойдут. Что было делать? Расстрелять их нужно, но бойцы наши могут отказаться это сделать, да и вообще в такой обстановке расстрел произведет угнетающее впечатление. Решили отобрать оружие и патроны, отвести подальше от роты и отпустить. Так и сделали. Пулеметы «льюис» закопали. А патроны и винтовки роздали остаткам роты. И всего-то нас осталось 26 человек бойцов и нас двое с политруком.

Направились мы в сторону моря, надеясь наткнуться на дорогу, ведущую в сторону Ялты. Через какое-то время встретили пастуха, гнавшего отару овец со стороны Ялты. На наш вопрос, не встретил ли он немцев, этот татарин сообщил нам, что видел очень много их на Ялтинской дороге. Говоря откровенно, мы не совсем поверили ему, но все же убыстрили движение к морю. Вышли на берег и решили двигаться по берегу в надежде, что немцы, как правило, ночью прекращают боевые операции, так, во всяком случае, нам рассказывали на политинформациях.

Усталые, голодные, мокрые (пошел мелкий моросящий дождь), со взвинченными нервами после боя, двигались мы по песчаному берегу и уперлись в выступающую из моря скалу. Попробовали обойти ее, да не тут-то было. Кругом большие валуны, а море глубоко и неизвестна протяженность скалы. Попали в западню – назад хода нет, обойти невозможно. Остается только один выход – вверх. А скала-то почти отвесная. Что делать? Нужно использовать этот последний шанс. И мы полезли. Впереди один боец, за ним я – показывали пример остальным – и замыкающим политрук.

Говорить о трудностях подъема не приходится. Нагрузка порядочная: оружие, патроны, полевая сумка, планшет, каска, плащ-палатка, наган, сапоги – и все это весит, тянет вниз, а ты карабкаешься вверх, опираясь на какие-то незначительные выступы, по существу вслепую, без остановки, не зная пройденного пути и где конец подъема. И вот наконец услышал радостный вскрик бойца, ползущего впереди: «Площадка!». Он-то добрался, а я в это время потерял опору для правой руки и чувствую, что вот-вот сорвусь и не только сам расшибусь, но и собью людей, подымающихся сзади. В общем, груда костей была бы порядочной.

Мысль лихорадочно заработала… Нужно было срочно что-то придумать, чтобы не свалиться… И тут я вспомнил, что у меня на поясном ремне висит ножевой штык от СВТ (самозарядная винтовка Токарева) в виде кинжала. Выхватив кинжал из ножен, почти срываясь, я с силой всадил его в скалу по самую рукоятку и повис на нем. Мое счастье, что попал в какую-то расселину или в более мягкую породу камня. Нашел опору для одной ноги и крикнул бойцу на площадке: «Снимай ремень с винтовки и скорее спускай его ко мне!» И на этом ремне он помог мне добраться до площадки. Эта площадка тоже не была горизонтальной, а градусов под 45 уходила вверх, но все же была в какой-то мере пристанищем.

Сняв со своей СВТ ремень и связав с ремнем винтовки бойца, опустили вниз, чтобы помочь очередному ползущему. Его ремнем удлинили наш своеобразный канат и стали «выдергивать» наших «альпинистов», наращивая все время наш «канат».

Вот таким образом все благополучно поднялись до площадки, а дальше подъем был более легким – склон горы порос кустарником, а выше, очевидно, был засажен виноградником, и так добрались до верха и очутились на территории парка какого-то санатория. Потом разобрались, что это была Партенитская скала, а санаторий – работников просвещения. Прошли немного по парку и увидели бассейн, окруженный колоннадой, полный воды, которая хлестала из всех художественных фонтанов. Немного умылись, напились и отдохнули и двинулись дальше в сторону Аю-Дага. Тыльный дозор донес, что кто-то идет за нами. Повернув людей на 180 градусов, скомандовал «к бою», и мы залегли.

И тут услышали: «Братцы, не стреляйте – мы свои!» Как выяснилось в дальнейшем, это было 7 человек пограничников, которые оторвались от своих и последние уходили с погранзаставы. Так нашего полку прибыло. К утру дошли до совхоза, попросили какой-нибудь еды, но нам отказали. Под угрозой оружия дали полмешка каких-то сухофруктов, и мы двинулись по верхней дороге через гору Медведь в сторону Гурзуфа. Ближе было по нижней дороге, но она просматривалась со всех сторон. Часа через два встретили татарина, везущего на своем осле какие-то мешки. «Откуда, акай?» – «Из Гурзуфа». – «Немцы есть?» – «Есть, много…»

Если верить ему, то нет смысла двигаться на Гурзуф. Но твердой веры не было, и мы решили идти дальше, а там видно будет. Все равно другого выхода не было. Оставаться партизанить на горе Медведь – бессмыслица. Кроме того, что там питание не достанешь, она изолирована и нас бы уничтожили в течение одного-двух дней. Если немцы в Гурзуфе, то будем пробиваться. Не могли они уже дойти до Ялты. А по берегу – тем более. Начали спуск к «Артеку». К мостику выслали разведку, и тут над Гурзуфом появились немецкие самолеты и сбросили несколько бомб. На душе полегчало – не могли же немцы своих бомбить в занятом городе. Значит, татарин наврал. Мы быстрыми темпами прошли «Артек», и больно было видеть, как татары несут на себе кровати, матрацы, охапки одеял и другие вещи. Форменный грабеж. Мы рассудили, что это все же лучше, чем оставлять фашистам оборудованные помещения. Проходя по аллеям парка, бойцы спрашивали, разбивать ли скульптуры пионеров с горном, дискоболов и другие фигуры. Запретил это делать, сказав, что мы еще вернемся и нам это пригодится.

Вошли в Гурзуф, на улицах ни одного человека. В одном переулке почувствовали запах печеного хлеба. Подошли к пекарне, а там только выдали очередную выпечку и стояло несколько человек, ожидая продажи. Вот тут-то мы почувствовали страшный голод и, зайдя в эту пекарню, взяли по 2 буханки белого горячего мягкого хлеба на человека. Когда вышли к Ялтинской дороге, а это километра три подъема от Гурзуфа, хлеба у нас уже не было. Все съели, и неудивительно – ведь мы уже двое суток не ели. Нельзя же считать полмешка сухофруктов на 33 человека. Ялтинская дорога оказалась пустынной, и мы двинулись по обочине в сторону Ялты, будучи все время настороже.