Хэп, хэп, мистер! - М. Геринг

И, переходя к вопросу об американском искусстве, прежде всего необходимо остановиться на разгоревшемся в последнее время яростном споре – существует ли вообще американская культура, или она вовсе отсутствует, заменена так называемым долларизмом и машинной цивилизацией.

Отличие американской жизни от европейской в том, что американец, как было сказано, оценивает все окружающее понятием «величины».

Американская складка ума тянет ко всему «большому», крупному, и занятый делом американец не имел ни времени, ни желанья задумываться над сложными психическими явлениями, над заедающей Европу метафизикой, над «высокими идеалами» и прочими атрибутами, с его точки зрения, извращенного «комфорта».

Идеалы американца должны поражать масштабом, должны быть не стеснены, примитивны и приспособлены к большому заданию. И, стремясь к такого рода идеалам, американец вырабатывает поражающую европейца быстроту действий, иногда пугающую своей беспощадностью по отношению к отдельной личности во имя «дела». Отсюда у американца основательность, с которой он проводит все свои предприятия.

А по существу идеалы американца сводятся всего-на-всего к голой борьбе за материальное благополучие, переходящей в подлинный культ тех орудий, которые способствуют этой борьбе. Производство – вот бог, в честь его слагаются тексты, зачастую переходящие в самую сантиментальную лирику. И все эти писания стремятся «вдохновить» американскую молодежь на интенсивное преследование тех же капиталистических целей. И вся эта великолепно дисциплинированная «общественность» почти беспрекословно подчиняется системе коммерциализма. Коммерциализму подчинено и американское искусство.

Искусство – «бизнес» (в вольном переводе – лавочка) – вот единственный вид искусства, который признан в Америке («художественное» искусство только-только еще появляется).

Самый простой пример может достаточно ярко вскрыть, что значит искусство – бизнес. Так, Чикагская опера гастролирует в течение 11 недель и должна за это время показать… 42 оперы. В Чикаго 3 миллиона жителей. Зал вмещает около 3 тысяч. И, тем не менее, одна опера идет не более 2 раз и снимается с репертуара. После окончания сезона всегда в наличии – дефицит. Альфред Больм, директор балета этой оперы, говорил нам, что его работа напоминает фабрику по выработке балетных номеров для опер. Впрочем, Больм один из редких «дельцов искусства», так как он ведет отчаянную борьбу против уничтожения мастерства в его балете; администрации было бы приятнее, чтобы его балет был раз и навсегда штампованным, а «костюмчики» «Аиды» одевались хотя бы на… «Лакме».

Ничего не поделаешь, – дело! Ничего не поделаешь, – этого требует рынок! А если спроса на этот товар искусства нет, – долой его. Американец привык доверять крупным фирмам, – подавай ему мировых знаменитостей! И рынок подает.

Мелюзга, молодежь, новаторы – гибли. В результате – все новое, молодое и интересное вплоть до недавнего времени систематически и организованно уничтожалось. Все свое, американское, казалось неинтересным, не признавалось.

Вот как случилось, что Америка стала Самой отсталой в мире страной в области искусства; да и своего американского искусства в Америке не оказалось. Впрочем, гордые янки, этого не знали и не хотели знать.

И только война открыла изумленным американцам их культурную отсталость.

И только недавно появились фразы в роде нижеследующей, взятой из крупного журнала искусства: «мировая война, столкнувшая Америку лицом к лицу со старейшими культурами Европы, ярко оттенила эстетическую отсталость Северо-Американской Республики».

И американец совершенно неожиданно для себя мог бы прочесть это объявление в таком виде: «пропала американская культура, которую мы все считали здравствующей; нашедшем у…» и т. д…

Теперь, заинтересованный нами читатель, ты подготовлен услышать – если не совсем странные вещи, то во всяком случае достаточно своеобразные.

Мы приступаем к дальнейшим наброскам. Эта глава – предварительное знакомство с театром. Не удивляйся только, читатель, что у нас и в этой главе и в последующих так мало говорится о том, что ты привык называть «театром». Не удивляйся! Недоразумение выяснится.

Итак, возьмите всех футуристов, вместе с их урбанизмом и динамикой, представьте самые яркие краски в самом талантливом сдвиге и разложении, прибавьте сюда потрясающий американский детектив, бешенство темпа в чаплинских постановках, изобретательность и крепость нашей советской политики, соедините все это вместе, возвысьте в сотую степень, – и тогда у вас будет слабое представление о нынешней Америке.

Об этой стране нужно написать книги или, по крайней мере, книгу – в пару томов, поэтому мы довольствуемся этим вступлением и ставим точку.

Но театр?

Здесь многому нужно учиться. Для начала же мы набросаем отдельные куски общей картины и ограничимся лишь некоторыми особенностями американского театра, наиболее интересными.

Из огромного количества театров здесь особенно успешно работают театры водевиля – «буролески». Они рассчитаны на «холостяков», и поэтому в них больше «голых ножек», чем в Европе в обыкновенном водевиле французского жанра. Тем не менее, трико для всех ножек обязательно – в Америке не разрешается появляться на сцене с голыми ногами, так как голые ноги оскорбляют целомудрие почтенных отцов семейств. И когда приглашенная в Америку на гастроли парижская танцовщица Флора Джозиан отказалась танцовать в трико и потребовала разрешения на танцы с голыми ногами, то это вызвало скандал.

Пресса помещала целые столбцы этому вопросу. Опасались резких выходок со стороны «оскорбленной нравственно» публики, и поэтому ножки были… застрахованы в 125.000 дол.

Буролески работают с 11 ч. утра до позднего вечера и посещаются лицами более свободных профессий, так как всякий американец занят busness (читается: бизнес, – делами) с 9 до 7, до 8 он занят домашней жизнью и лишь в 9, прочтя газету, свободен.

Кроме водевиля – отдельные номера. Плоские шутки на сцене как в водевиле, так и в куплетах, принимаются неизменным «здоровым» хохотом публики. Удовольствие вызывают и 20 девиц с голыми ногами. Они делают какие-то движения на сцене – в роде танца, напоминающего кордебалет в русском провинциальном цирке. Их сменяют четыре музыканта с особо настроенными инструментами – исполняются фокс-тротты, уан-степы, шимми, ютцы.

Но главное – это джаз.

Со сцены будто проходит электрический ток в каждый стул, и публика начинает подпевать, подпрыгивать… Вагнер, Шопен, Бетховен – переложены на синкопы, под их музыку танцуют.

Танцы, танцы и танцы. Всякий человек должен танцовать. «Как-вы не танцуете?» Смотрят на ноги, – они есть. «Значит, вы больны». Не уметь танцовать – это что-то совершенно непонятное.

Любят ли американцы подлинный театр?

Судя по тому приему, который получил Московский Художественный Театр, – любят. Всюду неизменный успех, овации, близкое знакомство с московским театром.

Но любовь эта объясняется проще. Весь успех МХАТ основан на