Хэп, хэп, мистер! - М. Геринг

Ассоциация Молодых Режиссеров (АРМ), приветствуя печатаемую книгу «Хэп, хэп, мистер!» двух авторов, молодых режиссеров, т. т. Геринга и Рока, с своей стороны предпосылает ей краткие соображения.

После империалистической войны, разрушившей многовековый бытовой уклад многих стран, выбившей людей из привычной колеи, забросив русского мужика во Францию и Алжир, а домоседа – венгра в Сибирь, – мы видим, как происходит переоценка ценностей бытового уклада и взаимоотношения человека и вещи.

Если раньше вещь ценилась прежде всего как эстетический продукт, повышавшийся в своей стоимости в зависимости от руки мастера, его сделавшего, от древности его происхождения или от той психологической значимости, которую имела вещь для своего владельца в качестве сувенира или привычки, то после войны вещь стала прежде всего цениться по своему основному свойству – по принципу полезности данной вещи для человека.

И это понятно. Империалистическая война была первой машинизированной войной и, таким образом вещь, воевала с вещью, вещь разрушала вещь, а человек, отдавшийся служению военной вещи (танки, аэропланы, снаряды, сапоги, интендантства и т. д.), перестал обращать внимание на выработку бытовой вещи и вскоре почувствовал ее недостаток. Бытовые перемены, лишившие вещь, так сказать, ее эстетике – психологических свойств, привели человека к новому критерию оценки: «не целесообразная вещь – не полезна и, следовательно, не нужна».

Особенно остро это переживали мы в нашей республике, где империалистическая война сменилась гражданской. У нас кризис вещи был жесточайшим испытанием: разрушающиеся дома, все время останавливающиеся полуразбитые поезда, жидкий и редкий свет, не работающее отопление, отсутствие вещи, нужной для бытового обихода, – словом, у нас была, буквально, катастрофа вещи.

Естественна огромная тяга Европы к вещи, обнаружившаяся после войны. Люди полюбили вещь, они жаждали хорошей, прежней, когда-то бывшей в обиходе вещи. И поскольку послевоенное хозяйство европейских стран, хотя и потерявшее свое былое величие, но все же не особенно пострадавшее от войны, допускало выработку мирных вещей, – заводы, работавшие на оборону, вновь перестраивались и удовлетворяли нужды населения.

У нас, при разрушенном хозяйстве и при отсутствии зачастую элементарно нужных вещей, понадобилось несколько лет напряженнейшей работы, чтобы выйти из вещного кризиса, при котором невозможно никакое восстановление хозяйства республики и выразившегося прежде всего в отсутствии машины.

И вот вполне понятно, что наше внимание все время стало обращаться к стране, которая, машинизировавшись, как ни одно другое государство, превратилась в своеобразную торговую машину, какую-то кассу мирового золота, жители которой – также своеобразные вещи, вырабатывающие деньги.

Наше, так сказать, массовое внимание было устремлено на Америку и все американское стало пользоваться у нас успехом, стало привлекать к себе симпатии, зачастую в ущерб нашим русским бытовым условиям.

Наша пресса американизировалась, зачастую в худшем значении этого слова, как правильно указал в одном из своих докладов тов. Радек. Злободневность новости, а вернее крикливая ее подача, погоня за сенсацией, тяга к остроте, как к доказательству, и т. д. – все это вытеснило содержательность сообщений и заставило забыть постепенность в изложении информации – очередные сенсации мелькают, как метеоры, исчезая бесследно в газетных пространствах.

Крикливость стала едва ли не основным свойством, определяющим иного журналиста.

Анекдотические американизмы некоторых наших журналов общеизвестны.

В литературе тяга к американизму отразилась в месс-мендовщине и в трогательной любви к О. Генри – писателю, по мнению Горького, вредному своим высококвалифицированным мещанством. Она же отобразилась в «доморощенном американизме» и многочисленных романах из американского быта отечественного производства.

Особенно же американизм проявил себя в кино и в театре. Здесь это увлечение не знает границ, – десятки пьес об Америке, бесконечные «американизованные» постановки, особенный американский стиль в манере игры и т. д. В кино, не говоря уже о той же месс-мендовщине, честные советские граждане на экране страдают всеми характерными недостатками американизма. Мало того: молодежь, пришедшая в кино, американизируется даже внешне. Надо ли упоминать, что тот же сорный американизм долю своего влияния внес в современные моды и т. п.

Мы думаем, что эту нездоровую тягу к «американизму» следует объяснить незнанием у нас «подлинного американизма». Любовь ко всему таинственному, неопределенному, неизвестному – этот пережиток буржуазного общества – еще силен у нас и не изжит.

Для нас Америка – нечто совсем неизвестное: мы имеем не так уж много книг об этом континенте, а книг об Америке с социальной установкой и совсем почти не имеется. Если эти книги дают какое-нибудь представление о быте самой Америки, вместо обычных «чудес американской техники», то об искусстве Америки, о ее интеллектуальной жизни у нас нет книг вовсе. Да и за границей число их весьма ограничено.

С этой точки зрения настоящая книга является ценным вкладом в русскую литературу по данному вопросу, описывая и освещая советскому читателю область до сих пор неизвестную. Вместо теоретических рассуждений, обилия цифр и специальных исследований, авторы предпочли в легкой и зачастую остроумной журнальной форме дать общее представление о главнейших движениях и течениях в разных искусствах Америки, предпослав этому ряд очерков социальной жизни страны.

Правда, некоторые из искусств, как архитектура или живопись, вовсе не освещены авторами, а литература освещена отчасти, но здесь авторы были связаны размерами книги.

Тем не менее, эта книга, даже в таком виде, безусловно нужна, написана живо, ясно и прочтется нашим читателем самого широкого круга.

Ассоциация Молодых Режиссеров.

Больше месяца требуется, чтобы причалить к Америке, но в пути время проходит незаметно: день-два вы едете, неделю хлопочете о разрешениях на въезд, о квотах[1], нормах, удостоверениях и т. д.

И, наконец, когда, при виде приближающегося берега Америки, вы с трепетом, после месячного волнения и ожидания, ждете прибытия, Америка радует вас целым рядом неожиданностей.

Не успеваете вы сойти на берег, как вы делаетесь без малейшего усилия с вашей стороны «Наполеоном», и вас ссылают на какой-то остров, куда, оказывается, отправляют всех русских, прибывающих в Америку, для допроса, бани, осмотра и проч, «удовольствий».

Но мне везет: меня, как артиста, высаживают на берег немедленно и не менее быстро предписывают отправиться в то место, где живет мой поручитель, т.-е. в Мильвоки.

Здесь законы существуют для того, чтобы их исполняли, а не разговаривали о них, поэтому предписаниям следует подчиняться, не рассуждая. Но пароходная компания, на пароходе которой мы прибыли, оказывает помощь иностранцам; она – самая крупная И богатая и пользуется уважением