Артуро Перес-Реверте - С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)

Или возьмем, например, слово «голубой». Вместо «что ты вырядился, как голубой» нужно говорить: «что ты вырядился, как человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией, Пако?». На самом деле, нет хороших или плохих слов. Это люди бывают плохими, а их намерения — оскорбительными. К словам это не относится. Они благородные, прекрасные, древние и настолько гибкие, что подходят к любым ситуациям в рамках здравого смысла и представлений каждого человека. Но в наше время, если ты не хочешь прослыть шовининистской свиньей — странно, почему до сих пор не протестуют защитники прав животных? — приходится подбирать слова с огромной осторожностью. В нашем искусственном мире, населенном искусственными людьми, кофе должно быть без кофеина, пиво без алкоголя, сигареты без никотина, оскорбления не должны никого оскорблять, и чем меньше у слова значений, тем лучше. Особенно осторожным приходится быть с теми, кто привык принимать любой намек на свой счет. На воре шапка горит. Если бы вы знали, сколько писем мне пришло, когда я назвал одного политика деревенщиной. Все пытались выяснить, что я имею против сельского хозяйства. Ни в коем случае нельзя обзывать кого-нибудь ненормальным. «Не смейте оскорблять ментальных инвалидов», — кричат мне, не понимая, какими идиотами выставляют сами себя. Наша речь — живая и богатая. С ее помощью можно оскорбить и выразить целую кучу других вещей. Все дело в контексте. Смешнее всего получилось, когда я употребил слово «стеклодувы», имея в виду, тех, кто надувает щеки и ни черта не делает, задев за живое человека, который на самом деле работает в стекольной мастерской. Или когда я обозвал одного типа паяцем и в тот же вечер получил письмо, подписанное (цитирую без намерения оскорбить кого бы то ни было) международной организацией «Паяцы без границ».

Однажды я пришвартовался в типичном средиземноморском портовом городке с белыми домиками на фоне синего моря. До заката оставалось два часа, и закрепив паруса, я уселся почитать на корме и насладиться красотой тамошнего пейзажа. Меня ждали два счастливых часа в обществе старого издания «Песни моряков» Пьера Макорлана. Внезапно воздух наполнила привязчивая бравурная мелодия, возвещавшая начало боя быков. Почитаешь тут, сказал я себе, поднимаясь на ноги. Оглядевшись, я понял, что деваться некуда. То был день Пресвятой Девы Чего-То-Там, местной покровительницы. Импровизированная арена располагалась прямо у мола, и зрители сидели на перевернутых лодках. Классический деревенский праздник. Среди местных бродили вереницы туристов в шортах и восторженно взирали на происходящее. На арене безнадежно и слепо металась молодая телка, а двуногие животные наносили ей удары под хохот и одобрительный рев толпы.

На самом деле я люблю корриду, хотя смотрю ее по телевизору куда чаще, чем на арене. Летом я непременно отправляюсь в Бургос, и мой друг Карлос Оливарес водит меня на лучшие бои. Два года назад мне довелось пережить незабываемый вечер, наблюдая за поединком Энрике Понсе с быком. Зверя помиловали за благородство и храбрость. Мне нравится коррида, но я готов поклясться могилами предков, что ценю животных куда больше, чем многих знакомых мне людей. Не знаю, почему. Возможно, дело в отношении каждого к храбрости и смерти. Все мы умрем, правда, в настоящем поединке бык может продать свою жизнь дорого и даже победить тореро. И матадоры платят высокую цену. Иногда их поднимают на рога. Это логично и справедливо. Тореро играет со смертью и знает об этом. Таковы правила. И мне ни капли не жаль искателей приключений, которым взбредает в голову пробежаться перед стадом разъяренных пятисоткилограммовых быков. Каждый год топчут какого-нибудь туриста, которого туда никто не звал. Потом на его надгробии где-нибудь в Ливерпуле пишут: «Здесь покоится осел». Короче, тот, кто решил подразнить настоящего быка, должен понимать, что за этим последует.

Но здесь был не бык, а беззащитная телка. Она не могла поторговаться с мучителями за свою жизнь. Раньше такое варварство можно было списать на дикие нравы испанской деревни. Но теперь, когда мы — те же, в сущности, дикари — стали чуть лучше образованы и чуть больше изнежены, такие оправдания не проходят. Все дело в низости человеческой натуры. Не часто приходится видеть столь отвратительное зрелище. Бедное испуганное животное с подпиленными рогами металось по арене под пьяный рев зрителей. На нее сыпался град ударов. Таковы милые обычаи испанских городов. В этом зрелище не было ни достоинства, ни красоты — лишь человеческие мерзость и трусость. Всякий раз, становясь свидетелем греховных зрелищ, устроенных в честь Пресвятой Девы или очередного местного святого я не устаю поражаться местным храбрецам и туристам с пивом и фотоаппаратами. Мне отчаянно хочется, чтобы на площади появился старший брат несчастной жертвы, над страданиями которой потешаются зеваки, и показал им, что такое настоящий бык. Уж тогда бы они посмеялись.

Я поспешил сняться с якоря следующим утром. Городок мне понравился, и я твердо решил, что вернусь туда — но только не в день чудесного народного праздника. В честь святой хранительницы тех мест.

История, которую я собираюсь вам рассказать, характеризует нас лучше некуда. Она говорит о нас больше, чем все книги и газеты вместе взятые. Эту историю поведал мне Санчо Грасиа, у которого осталось одно легкое. Чудесным августовским днем Санчо позвал меня выпить виски без содовой и льда. Больной или нет, он предпочитает неразбавленную выпивку. С тех пор после третьей или четвертой порции я прошу Санчо повторить эту историю. Он услышал ее от Луиса Пеньи, первого героя-любовника нашего кино и замечательного режиссера. Это он снял «Легионеров» с Альфредо Майо, «Главную улицу» и много чего еще.

Итак, встречаются два друга. В оригинальной версии — оба из мира кино. Впрочем, иногда я слегка приукрашиваю повествование и делаю героев литераторами или журналистами. На самом деле они могли быть кем угодно. Архитекторами, инженерами, водопроводчиками. В общем, решайте сами. По крайней мере, оба испанцы. И хотя покойный Луис Пенья относил действие к середине прошлого века, такой диалог можно услышать, когда угодно. В общем, встречаются два испанца. И один говорит:

— Слышал, Чувак наконец купил машину.

— Иди ты! — отвечает другой.— И что за машина?

— Подержанный «сеат-панда».

— Ты не представляешь, как я рад за Чувака. Он славный парень, яи его обожаю. Все верно, он вкалывал как проклятый и вполне ее заслужил. Обними его от моего имени. Скажи, что я не могу дождаться нашей встречи.

Через какое-то время друзья встретились вновь.

— Ну как там дела у Чувака?

— Да все нормально. Помнишь, я говорил, что у него «панда»? Так вот, он сменил ее на «ниссан».

— Да ты что, так скоро? Что ж, рад, вообще-то я очень люблю Чувака… Конечно, он мог еще и на «панде» поездить, но ведь новая тачка все равно лучше. По-моему, это здорово. Обними его и скажи, что нам давно пора пропустить вместе по стаканчику.

Прошло еще немного времени, и друзья встретились снова.

— Угадай, на чем теперь ездит Чувак?

— Да ладно… Неужели опять купил новую?

— Ну да. «Гольф».

— И что мы все об этом Чуваке? Кому он нужен? Конечно, «ниссан» — прекрасная машина, и если она была ему уж так нужна… Хотя, вообще-то он мне нравится. Он работает как зверь и вполне заслуживает немного радости. Знаешь, как сильно я его люблю? Очень сильно, вот. Хотя иногда он бывает немного… Ну, ты понимаешь. Впрочем, у кого из нас нет недостатков?

Проходит время, и друзья опять встречаются.

— Я только что видел Чувака. Он парковал «ауди».

— Да быть не может!

— Уж поверь мне. Новенькую, с иголочки.

— Не могу поверить. У Чувака — «ауди».

— Похоже, дела у него идут в гору.

— Ну и что нам теперь, в ногах у него валяться? Пошел он подальше, этот Чувак! Мало ему «гольфа». Хотя мы такие, какие есть. Вообще-то я его люблю. Он, конечно, болван, да и зазнался в последнее время, но я все равно его люблю. Сильно. Дело только в том… А впрочем, ладно. Не будем об этом.

Новая встреча спустя несколько месяцев.

— Говорят, Чувак купил «БМВ».

— «БМВ»?! Он купил «БМВ»? Кто бы мог подумать… Еще совсем недавно ему было не на что купить еды. Не пойми меня превратно, я хорошо к нему отношусь. Я его просто обожаю. Но есть вещи… Да ладно, что об этом говорить.

И наконец последняя встреча.

— Не упади, приятель. Чувак купил «мерседес».

— Да ты что такое говоришь! Как этот сукин сын мог купить «мерседес»? Да он же полный идиот! Это, должно быть, его жены.

Некоторые вещи на удивление похожи друг на друга. Эта сцена напомнила мне о Сараеве или Бейруте, хотя дело было в сердце Ла-Манчи. В тот день я ехал по шоссе А-3. Постоялый двор «Сан-Хосе» остался далеко позади. Машины неслись со страшной скоростью, и оставалось только удивляться, что на дороге до сих пор не разбились в лепешку сразу десять автомобилей. Пришлось включить фары и сбавить скорость. На обочине шоссе разыгралась привычная сцена. Машина перевернулась и теперь валялась вверх колесами. Из нее с пыталась выбраться женщина в белом платье. Она протягивала руки и, наверное, кричала — у меня были закрыты окна. Женщина тянулась к мужчине, который сумел выбраться раньше и теперь застыл на месте, будто не понимал, что происходит. Он стоял, обхватив голову руками и смотрел себе под ноги. Вероятно, на того, кто лежал на земле.