Андрей Буровский - Некрещеная Русь. Не верь учебникам истории!

Но при этом язычество не уничтожалось, а входило в само православие. Католицизм не мог бы проделать такой штуки, а вот православие оказалось на нее способно. Почему?

…Христианская церковь видела мир как столкновения добрых и злых сил. Не было в мире ничего, что не было бы или праведным, или грешным. Любое решение императоров, любое явление в природе было или хорошим, святым, или плохим, грешным. Животные, даже минералы, звезды, народы и отдельные люди жестко разделялись на «положительных» и «отрицательных», святых и грешных.

В XIII в. католики признали существование рая, ада и кроме них — еще чистилища. Особого места, где души проходят искупление мелких, не «смертных» грехов, и попадают потом все же в рай. В западном христианстве появилось представление о нейтральном, — о личностях, явлениях и поступках, которые не грешны и не праведны. И пока не затрагивалась сфера грешного и святого, западное общество могло изменяться, не ставя под сомнение свои важнейшие ценности. Научившись у арабов делать бумагу и создавая горнорудную промышленность, западные христиане и не грешили, и не приближались к святости.

Восточное христианство продолжало жить в мире, где не было ничего нейтрального — такого, что не было бы ни грешным, ни праведным. Благодаря этому византийские ученые состоялись как невероятнейшие моралисты, тратившие массу времени на объяснения того, как блаженны, скажем, птицы, склевывающие в садах насекомых, сколь велик Господь, сотворивший этих птиц, как они полезны для человека и вообще как хорошо, что они есть. Для них важны были не только, а часто и не столько факты, сколько их религиозно-морализаторское истолкование.

Если нет нейтрального, а только грешное и праведное, то как можно создавать что-то новое? Только «переворачивая» систему ценностей, как это сделал князь Владимир!

Но при таком «перевороте» старое не изживается не уходит постепенно в небытие. Она начинает жить как нечто «плохое», но в то же время и необходимое. Как часть нового.

Язычество сделалось плохим, грешным, и прежние боги стали как бы демонами. Прежде священная сука превратилась в животное, названием которого ругаются. Хранитель дома и домашнего очага — в полубеса домового. Леший, водяной и овинник из божеств стали «нечистью». Но они никуда не исчезли.

Великий знаток народных обычаев и нравов Н.В. Гоголь старательно и любовно описывал мир народных представлений. В мире, созданном его фантазией, как-то не оказывается святых. Ну нет их в сочинениях Гоголя! Но там есть Вий, есть ведьмы, русалки и мертвецы, встающие по ночам на кладбище. Есть бесы, которых вполне можно обыграть в карты. Гоголь — это уже XIX век.

Язычество не исчезло. Христианская Русь продолжала нести его в себе. Несет и по сей день.

Современная Россия — наследница нескольких переворотов, не меньших по масштабам, чем переворот князя Владимира.

Переворот Петра I, например. Переворот был ужасен, но что ему еще оставалось делать?

Московская Русь и в XVII в. в представлении русских оставалась святой землей, в которой все было абсолютно священно и праведно. Любая мелочь, включая обычай класть поясные поклоны, спать после обеда или сидеть именно на лавке, а не на стуле, была священным обычаем; отступиться от него значило в какой-то степени отступиться и от христианства. Естественно, в эти священные установки нельзя было вносить никаких изменений. Начать иначе пахать землю или ковать металл значило не просто отойти от заветов предков, но и усомниться в благодатности Святой Руси.

А все остальные страны, и восточные, и западные, рассматривались как грешные, отпавшие от истинной веры. Конечно, русские цари организовывали новые производства, заводили «полки нового строя». Они, нанимая немецких и шотландских инженеров и офицеров, ставили их над русскими рабочими и солдатами — просто потому, что они владели знаниями, которых у русских еще не было. Но даже в конце XVII в. прикосновение к «инородцу» опоганивало; входить к нему в дом и есть его пищу было нельзя с религиозной точки зрения. Немцы оставались теми, кто используется, но у кого почти не учатся. Не зря же все иностранцы, «немцы», должны были жить в Москве в особой слободе Кукуй. И ночевать только в ней.

А русское общество бешено сопротивлялось всяким попыткам его хоть немного изменить.

В спорах о реформах Петра I, обо всей Петровской эпохе совершенно справедливо отмечается, что Россия должна была учиться у Европы и сама становиться Европой — если не хотела превратиться в полуколонию и погибнуть в историческом смысле. Но совершенно не учитывается этот важнейший факт: для того чтобы учиться у Европы, надо было разрушить представление о странах «латинства» как о грешных странах, религиозно погибших землях. А одновременно надо было разрушить представление о России как совершенной стране, в которой все свято и ничего нельзя изменять.

Петр поступил так же, как тысячелетием до него поступил князь Владимир.

А после петровского переворота московский период русской истории не исчез. Он словно бы ушел в подсознание новых людей императорского периода нашей истории. Он постоянно возвращался, приводя к удивительным соединениям казалось бы в принципе несоединимого.

То светский вертопрах носит под кружевной рубашкой вериги. Умерщвляет ездящую в публичные дома, пьющую шампанское плоть. То часто богохульствовавший, охотно ругавшийся матом А. Суворов собирается уйти в монастырь.

Даже в XIX — в начале XX в. порой оживают представления московитов о царе, как своего рода живом божестве… И в книгах Льва Толстого, и в народных представлениях — когда народ 9 января 1905 г. идет к царю, как к верховному арбитру, способному «разрушить все неправды». Разумеется, организовавший «кровавое воскресенье» Гапон — явный провокатор. Но ведь в его провокации верили. Царь для рабочих был каким-то совершенно особенным существом.

Не меньшим по последствиям был и переворот коммунистов 1917–1922 г. Российскую империю они объявили своего рода «империей зла», в которой вообще ничего хорошего не было и быть не могло. А свое учение и создаваемый им СССР объявляли царством абсолютного добра, высшего блага, в котором нет и не может быть ничего скверного, кроме «отдельных недостатков» и «пережитков прошлого». Еще в 1950-е г. даже воровство и разбойные нападения вполне серьезно называли «пережитками прошлого». Чем-то таким, что пришло из «проклятого прошлого», отрицательного и низменного. Того, что неизбежно отомрет по мере укрепления нового, «абсолютно праведного» строя.

Но что характерно: императорский период нашей истории в советское время жил, как своего рода «подкорка» советского общества. То он аукался имперской символикой, то отношением к науке, то сохранением и постоянным возобновлением традиций классической литературы.

Таков же если вдуматься, и переворот 1991–1992 гг.

Что сделали «демократы»? Они объявили Советский Союз царством абсолютного зла. Так, будто вообще ничего хорошего не было и быть не могло в эти 70 лет. Ничего! Только свирепые чекисты, тупые чиновники, развал хозяйства, черный рынок и карточки на муку. Словосочетание «империя зла» сейчас не использует только ленивый. А пустили его в России со слов голливудского актера и президента США Рональда Рейгана. Пустили, вполне серьезно применяя к Советскому Союзу.

Будущую же капиталистическую Россию демократы объявили царством абсолютного добра, не обсуждаемой благодати, высшего совершенства. Давно почившую в бозе либеральную идею они объявили не только реальной, но как бы и воплощенной на обожествляемом ими Западе.

Чем отличаются их молитвенные песнопения либерализму от слов Петра, который всерьез называл Петербург «парадизом» — то есть раем?

Но и советский строй, казалось бы, растоптанный и отрицаемый, не исчез. Он живет «внутри» современной России… даже не знаю, как ее точнее назвать. Ну, пусть будет «капиталистическая». Даже в речах Ельцина, ниспровергателя социализма и разрушителя СССР, было много советской риторики. В речах Владимира Путина ее еще больше. И я не уверен, что дело только в советском прошлом этих людей. Просто советский период продолжает странное загробное существование в послесоветское время.

Получается — все пережитые нами времена и эпохи продолжают жить в будущих. И языческая Русь — тоже.