Марина Арсенова - Говорит Москва

Интересно, что она говорит, когда видит снег?

Субботним вечером на входе в супермаркет Billa у метро «Спортивная» стоят четверо парней. Обсуждают предстоящую вечеринку и количество алкоголя, которое на нее нужно купить. Один из них, подсчитав, предупреждает:

– Наташу больше поить не надо.

У «МакДональдса», который на выходе из метро «Третьяковская», парень рассказывает другу:

– Да зачем это вообще нужно – свадьбы эти ваши? Вот у меня родители 20 лет живут в гражданском браке. Отец в 90-е сантехникой торговал, его одно время хотели «убрать». У отца крыша была солнцевская – пока там их главного не положили. И поэтому они с матерью не расписывались, а потом так и оставили. И ничего, нормально живут, двое детей у них – я и сестра.

Друг равнодушно молчит.

– А прадед у меня по материной линии похоронен в Кремле, кстати, – гордо добавляет парень.

Друг, наконец, бросает восхищенный взгляд.

В магазине парфюмерии и косметики «Иль дэ ботэ» у метро «Фрунзенская» на входе стоит взрослый мужчина, одетый в неплохой костюм. Портфель он поставил на пол, потому что заняты руки – мужчина бережно держит маленькую собачку – собственность, очевидно, жены, которая где-то в зале. Я прохожу вглубь магазина, долго выбираю, что мне нужно, иду к кассе. Там расплачиваюсь, получаю дисконтную карту, заполняю на нее анкету, иду к выходу. А мужчина все там же, бедненький.

Чтобы перейти дорогу через Крымский вал у метро «Октябрьская», нужно сначала постоять 70 секунд у одного светофора, потом 70 секунд у другого – и все это под холодным мелким дождем, который сегодня моросит с утра. Зато на той стороне – большой обувной магазин, где помимо сапог, сумок и женщин неожиданно в уголке оказывается столик, где клиентов угощают шампанским в бокалах. Народ весь довольный, обувь покупает с энтузиазмом. В соседнем обувном пусто.

На тротуаре вдоль Дмитровского шоссе у метро «Тимирязевская» написано желтой краской и одним почерком:

«?»

«Рио»

«Californ»

«Это шипр»

«Новокосино» (и стрелочка)

А на неделе видела в вестибюле метро «Кропоткинская» парня с гладкими загорелыми ногами в шортах и в куртке, который из одного кармана в другой как раз перекладывал таблетки от горла и спрей от насморка. И потом такую же девушку в туфлях на шпильках, вышагивающую по Берсеневской набережной и кашляющую на весь Красный Октябрь.

– Мне настолько плохо физически, я просто не знаю, как быть дальше. Не могу вылезти из болезней уже полгода. Мне кажется, это какая-то порча. Это, наверное, бред, но я удалила свои страницы в «Одноклассниках» и «Вконтакте». Ко мне каждый день заходят какие-то люди, мне не знакомые, прямо пачками, смотрят мои фото. Может, меня глазят? Я уже не знаю, что и думать. Вчера заходила жена моего бывшего, вот что ей надо? Это и стало последней каплей.

Видела в метро парня с обильно татуированными руками – по моде времени. Ну, там, надписи всякие, как обычно, витиеватым шрифтом, кинжал какой-то, звезды, как у меня. Но одна из татуировок изображает – поверите ли – пачку сигарет Lucky Strike.

Моя подруга Полина говорит, что нельзя осуждать чужие тату, какими бы они ни были. «Для тебя реклама, для него, может, последнее, что дал отец перед трагической гибелью», – предполагает Полина. Моя подруга Вика из сигаретной компании Philip Morris спрашивает, не хочет ли он перебить на Marlboro. А мой приятель Максим по этому поводу рассказал, что бывают такие капроновые рукава с татуировками: надеваешь – и ты нормальный хипстер, как все.

В центре йоги «Прана», куда я хожу на танцы, одна инструктор объясняет другой:

– Ты совершенно неправильно одета. Нам на детской йоге говорили, что нельзя ничего обтягивающего. А на тебе вон какая майка. Ничего не «просто майка», а обтягивает всю фигуру, грудь. Инструктор должен выглядеть так, чтобы не было понятно, женщина это или мужчина. И особенно это важно для детской йоги, потому что взрослые могут думать, что хотят, – это их дело, а дети – особенно после 11-ти лет – у них гормон играет. Поэтому нужно скрывать свои половые принадлежности!

В кафе «Продукты» трое мужчин обсуждают производство какого-то, собственно, продукта, потом один из них изрекает:

– Ты еще голову в попу засунь, и скажи, что, блин, неэкологично!

Двое других смеются.

– Я недавно купила сапоги за 17 тысяч рублей. Дешевле ничего не нашла. Носила их всего неделю – и сзади оторвался хлястик. Я пошла обратно в магазин, показала сапоги. Они их взяли и говорят: «Будем проводить независимую экспертизу. Не желаете ли присутствовать?». Соберется комиссия из сотрудников – и они будут решать: действительно ли этот хлястик сам оторвался. Посмотрят, как пришит второй, не гнилые ли нитки. Экспертизу они могут только в будние дни проводить – поэтому я не смогу приехать (представляю, что бы мне на работе сказали, если бы я начала отпрашиваться на экспертизу сапог!). Но, самое смешное: если комиссия установит, что во всем виновата я сама, то мне не только денег не вернут, но и оплачивать экспертизу должна буду я из своего кармана! Вот так: заплатишь 17 тысяч, а тебе ни хлястика, ни сапог, и ты еще и виновата.

Выходя из подземного перехода у метро «Фрунзенская», женщина рассказывает в телефон:

– Я ей говорю: «Береги парня. Уже троих сгубила». А она шутит: «Хоть бы кто сказал ему, что я такая». Я ее сразу осадила, говорю: «Я скажу». Она испугалась, сразу замахала руками: «Не надо». Тоже мне: «Не надо». А я скажу.

И, главное, сразу понятно: скажет.

Вчера в метро видела девушку с планшетом, рисующую люстру под сводчатым потолком. Девушка была молодая и тоненькая, рисунок – карандашный, люстра – между двумя лестницами, ведущими от станции метро «Театральная» на «Охотный ряд». Мимо девушки потоком шли люди и даже толкались, но она невозмутимо рисовала. Но некоторые из них обращали внимание на эту сцену и видели, что своды потолка и перила лестницы образуют красивую композицию, а раньше ведь не замечали.

А потом видела парня, лежащего внизу эскалатора на балюстраде и читающего тетрадку с конспектом. Изображая сосредоточенность, он косил глазом на прохожих, чтобы все оценили его комфорт. Парня вскоре согнала работница метрополитена.

У Храма Христа Спасителя установили недавно два экрана, с которых Патриарх Кирилл рассказывает о воцерковлении идущим мимо по пути на Красный Октябрь хипстерам. На втором экране трансляция вчера шла с опозданием примерно на одну фразу. На первом экране Патриарх Кирилл сообщал свою мысль, а на втором – повторял. Потому что повторение – мать воцерковления.

Парень из музыкального училища рассказывает о своей жизни в районе Марьино:

– Соседи мои по субботам и воскресеньям начинают в 7 утра сверлить стены, пол, – спать невозможно. Так у них заведено, постоянно сверлят. Ну а я им по вечерам отвечаю: достаю жалейку и отвечаю. Жалейка – это труба такая, сама маленькая, но может стадион переорать. В одной народной песне есть такая фраза: «плачет жалейка», – я всегда так удивляюсь! Жалейка не может плакать. Она – «рыдает», «ревет», «орет», – а не «плачет». В общем, я еще на гармони могу, но на жалейке вернее, чтоб они наверняка услышали.

Потом слово берет его друг из соседней Капотни: – Я к врачу недавно ходил. Он говорит: «Парень, а чего у тебя уровень радиации такой высокий? Работаешь, наверное, на вредном производстве?». А я ему: «Какое производство, вы что? Просто я живу у Капотни». Он сразу все понял. Капотня постоянно же в новостях мелькает – то выброс какой-то у них, то задымление. Я особо не знаю, что там. Вроде раньше были воздухоочистительные заводы. Но сейчас точно воздухозагрязнительные.

– У меня жена придумала делать видео-няню из двух айфонов. Один оставляешь в комнате, где ребенок, чтобы камера была на него направлена, – включаешь скайп. Второй айфон несешь на кухню: там тоже включаешь скайп. И можно так смотреть за ребенком – что он делает, куда полез. Будет слышно, если он заплачет. Вообще-то и с двумя компьютерами такое можно организовать, не только с айфонами, даже, наверное, удобней будет.

На 4-й Сыромятнической – по пути к Винзаводу – есть дом, на котором трафаретом были нарисованы портреты шести несчастных женщин. Подписи к портретам выглядели так: «Мария Спиридонова, 36 лет каторги, расстреляна»; «Ирина Каховская, 9 лет каторги, 35 лет лагерей»; «Вера Фигнер, 20 лет одиночной камеры»; «Софья Перовская, повешена». Я это переписала как-то, чтобы сообщить друзьям, но вскоре все портреты закрасили. Надо было вовремя сообщать.

– Наш препод любит из себя строить. В своем кабинете набьет трубку табаком, включит джаз, сидит, покуривает. Стучишься к нему, он так вальяжно: «Да-да», будто в салоне. Еще у него есть бар. Ему студенты надарили всего: коньяк, виски, ром. Ром он, вроде, уже допил с ассистентом своим, но все равно выглядит впечатляюще.