Роберт Арп - Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял

Так, почему все столь это важно? Во-первых, полезно иметь ясность о том, какая цель преследуется в этой главе (моральный вид). Также полезно осветить, где находятся пределы моральной оценки (что является правильным или хорошим, что является неправильным или неподобающим). Но наиболее важно то, что пока эстетическая страсть к морализированию ложна, факт, что Южный Парк забавен, не снимает вопрос, правильно ли для нас — смеяться над ним. Помните, согласно эстетической страсти к морализированию, только те художественные работы, которые нравственно достойны или допустимы, должны доставлять эстетическое удовольствие или, по крайней мере, менее эстетически и нравственно приемлемые художественные работы, должны нравиться нам меньше, чем могли бы. Дэвид Юм (1711–1776), классический моралист, пишет, что, когда произведение искусства нравственно нежелательно, мы никогда не сможем «обсмаковать композицию» и не будем делать так, даже если бы могли. Южный Парк — это смешно, действительно смешно; Вы не читали бы это, если бы все мы не думали так. Мы «смакуем» его, пользуясь терминологией Юма. Нет никаких споров о забавности Южного Парка. П'нятненько. Но так как эстетический и моральный вопросы независимы друг от друга, вовсе не обязательно смеяться над любовью Хеннифер к буррито.

Так, как же мы можем решить, правильно ли, нравственно ли смеяться над Южным Парком? Как мы определяем, является ли смех над Южным Парком частью нравственно верной жизни? Философы иногда используют идею о морально-святом как устройство, с помощью которого можно найти правильный способ действовать или быть. Морально-святой — человек, который настолько хорош насколько возможно. Воображая и размышляя, на кого походил бы такой человек, мы можем отыскать ответы о том, как должны действовать и быть мы сами. Так, канонизировала бы мораль смех над Южным Парком?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала вообразить то, на что походил бы морально-святой. Философ Сьюзен Вульф предложила две характеристики морально-святого, которые помогут здесь — Святой любви и рациональной святости. Святая любовь — это когда кто-то заботится только об интересах других. Рациональная святость заботится о собственных интересах, признавая, что ее обязанности перед другими перевешивают или действуют против преследования ее собственных интересов. Для обоих, благосостояние и счастье других является главным. Различие — в смысле жертвы, которую будет нести рациональная святость. Так значит, смех над пердежом Терренса и Филиппа — свят так же, как образ Медсестры Голлум с мертвым зародышем, приросшем к ее голове?

Вульф вероятно сказала бы «нет», предполагая, что, «хотя морально-святой мог бы насладиться хорошим эпизодом „Отцу лучше знать“, он не может, имея чистую совесть, быть в состоянии смеяться над фильмами Маркс Бразэрс или игрой Джорджа Бернарда Шоу». Почему? Поскольку типичный для Маркс Бразэрс и Шоу юмор — за счет других. Людей выставляют идиотами, оскорбляют или ставят в ужасно неловкие или противные ситуации и из-за этих их бед, мы смеемся над ними. Такое представление человека, в качестве идиота, оскорбленного, или находящегося в неловком положении, может нанести эмоциональный и психологический ущерб «жертве» и, следовательно, святой не должен видеть смешного в этом вреде, через смех. Но даже больше, чем вредный потенциал, внимание святого к интересам других делает сомнительным то, что он когда-либо мог бы чувствовать радость, если другие чувствуют боль или оказываются в беде. Если ничего, кроме усилий святого и его энергии не будет во власти помочь «жертве», или из чувства симпатии и сострадания к человеку, святой не станет реагировать на это с насмешкой, ликованием или удовольствием.

Если фильмы Маркс Бразэрс слишком противны для этих святых, фантастическое обезображивание Медсестры Голлум, конечно, тоже вне рамок приличия. Пусть и столь же глупая, реакция госпожи Брофловски на Медсестру Голлум, более близка к святой реакции, чем наш смех. Даже притом, что приросший близнец, или Мислексия — вымышленное заболевание, святой, который увидел, кого-то с уродством как у медсестры Голлум, конечно, не нашел бы это смешным. Пердильные шуточки, с другой стороны, не совсем исключены, потому что они не требуют наличия чувства черного юмора, которое несовместимо с персонами святых. Однако, смеющийся над пуканием, является, вероятно, неподходящим на роль святого, поскольку смеющийся над этим, имеет сострадание ниже, чем должен иметь святой. Короче говоря, кажется, что святая любовь и рациональная святость были бы неспособны к смеху над Южным Парком. Даже если они могли бы смеяться, они, конечно, не стали бы, и мы, поэтому, также не должны смеяться.

Но две святости Вульф не единственные характеристики идеального с точки зрения морали человека. Аристотель (384–322 до н. э.) выдвинул концепцию идеального человека-моралиста, который храбр, щедр, независим, справедлив, рефлексивен и способен общаться с членами общества в дружественной манере. В отличие от святостей Вульф, вполне вероятно, что такой человек мог бы смеяться над Южным Парком, поскольку нет ничего в описании этого святого, что исключает немного злое чувство юмора. Поскольку у людей есть рационализм, который отличает их от всех других видов животных, Аристотель решил, что жизнь, посвященная интеллектуальному созерцанию и моральному достоинству — то, за что люди действительно должны бороться. Такие рациональные качества должны также включать понимание уместности риторики, инсинуации, аналогии и несовместимости, связанные с юмором, даже больше — «злыми» формами юмора, которые следуют из бед других. Итак, в итоге, Аристотелевский святой, вероятно, постоянно сидел бы без дела и время от времени смеялся над Южным Парком. Но, в попытке насладиться его созерцанием, он, вероятно, также пошел бы дальше и прочитал бы книгу наподобие этой, чтобы получить более глубокое понимание того, что посмотрел!

Так, кто же прав, Вульф или Аристотель? Кажется, есть кое-что истинное в том, что они оба сказали. Итак, к этой точке мы все еще не уверены, уместно ли с нравственной стороны смеяться над Южным Парком. Мы должны узнать больше о том, как нравственно хорошая личность может, или не может обуздать это соленое чувство юмора. Это верно для любой характеристики морально-святого, независимо от специфической моральной теории, из которой мы ее привлекаем. Короче говоря, то, в чем мы нуждаемся — является объяснением того, как работают развлечения.

Рональд де Соуза может помочь нам в этом вопросе, поскольку он представляет объяснение механизму работы развлечений. Внесу ясность, де Соуза не пытается объяснить, что именно делает нечто забавным. Вместо этого он описывает то, что имеет место в психологическом отношении, когда мы смеемся над чем-то. Таким образом, если вывод де Соузы будет верен, то он предоставит нам необходимую информацию, чтобы закончить анализ.

Де Соуза утверждает: чтобы смеяться над чем-то, мы должны подтвердить отношение и допущение, представленные в вещи, которую мы находим смешной, так же как окружающий ее подтекст. Простое познание этих отношений и допущений — неадекватно. Де Соуза предлагает следующую шутку, как иллюстрацию: «M. посетила хоккейную команду. По возвращении, она пожаловалась, что была изнасилована. Приняла желаемое за действительное». Некоторые из нас могут найти эту шутку забавной, но не все. Различие в том, поддерживает ли каждый отношение и допущение, приложенные к шутке. Только женоненавистники могут смеяться над ней, потому что они принимают отношение и делают допущение, необходимые чтобы шутка стала смешной. Простого знания, предполагающего в этом анекдоте, что женщины в тайне хотят быть изнасилованными или что насилие — всего лишь секс, недостаточно, чтобы найти шутку забавной. Нужно фактически подтвердить свое женоненавистничество, чтобы она стала забавной. (Кто смеется последним, ты — сопляк-женоненавистник?)

Таким образом, смех над этой шуткой «отмечает» кого-то, как женоненавистника. Что ж, было бы безнравственно, быть порадованным этой шуткой, особенно с тех пор, как, чтобы она стала забавной, надо признать себя бабофобом. В самом деле, считать фтонический юмор (юмор, который провоцирует злобу, направленную к сердцу или заднице) смешным, в целом — нравственно неправильно. Для того, чтобы находить фтонический юмор забавным, каждый, фактически, должен принять для себя вульгарные отношение и допущение, которые необходимы для понимания такого юмора. Что важно — грех находится непосредственно в развлечении. Таким образом, де Соуза не использует факт, что кто-то удивлен женоненавистнической шуткой, как свидетельство, что этот человек является женофобом, хотя, вероятно, такое суждение вполне допустимо. Скорее, с тех пор, как чтобы найти такую шутку смешной, от слушателя требуется подтвердить свои половые предрассудки, которые являются весьма существенными, то есть условием того, чтобы смеяться над этой шуткой является, по-сути, признание самому себе в том, что ты — аморален.