Хантер Томпсон - Царство страха

Я привел тут эту дегенеративную ужасную историю, чтобы напомнить исторический контекст и заодно что-то рассказать о Свидетельнице. Будь Джейн в тот момент Свидетельницей Иеговы, у моей истории вполне мог бы оказаться и другой конец. Но нет, она была просто очередной удолбанной, перетраханной Порно Королевой старых добрых времен, из тех, что постоянно ищут, кому бы еще продемонстрировать свои таланты в области безвредного коммерческого секса. Я таких хорошо знаю и отношусь к ним по-доброму. Это те самые девчушки, подавшиеся в Голливуд в 17 лет, чтобы осуществить свою заветную мечту – стать кинозвездой.

Успеха удалось добиться очень немногим, а остальные свернули на боковую дорожку – в Секс-Бизнес, где всегда недостаток рабочих рук. «Моя дырка – это мой билет в жизнь, – признавалась мне однажды стриптизерша по имени Бэмби. – Мужчины хотят смотреть на нее, хотят смотреть, как я трахаюсь. Поэтому они мне платят; поэтому-то я и делаю то, что делаю».

Бэмби была очаровательной девчушкой из Сакраменто, из семьи среднего достатка, с элегантным стройным телом и патологически мрачным чувством юмора. Я симпатизировал ей и помог ей стать звездой в «О’Фаррелл», где она, как правило, получала не менее тысячи долларов за ночь. Мне всегда хотелось ее трахнуть, но я этого так и не сделал. В то время я был по уши влюблен в Марию, мою тогдашнюю подругу. Мария была настоящим сокровищем, как друг и любовница, а при желании могла поспорить по привлекательности с любой из местных знаменитостей.

В мои обязанности Ночного Менеджера входил близкий и непосредственный контакт с дюжинами призывно обнаженных женщин; и так каждую ночь – неудивительно, что я постоянно находился в возбужденном состоянии. Впрочем, при помощи Марии я вскоре научился чувствовать себя легко и комфортно среди соблазнов. А многие ли могут это выдержать: непрерывно находиться среди разгоряченных, прекрасных, однозначно доступных дам? Это напоминало Эдемский Сад, где сладкие яблоки свисают с каждой ветви, и у тебя есть власть вышвырнуть всех змиев, которые находятся Повсюду, и корчатся, и воркуют со страстью, граничащей с безумием.

Только настоящий фрик-романтик способен выдержать это невероятное искушение, и выпадали ночи, когда я едва не лишился этого почетного статуса.

– Да ты болван, парень, – говорил мне тогда Арти Митчелл. – Они все любят тебя и готовы трахаться, как зверушки. Никогда не видел, чтобы вот так вот отказывались от раззявленных, ко всему готовых дырок. Тошнит, право слово.

– Да ладно, – отвечал я ему, – ты просто осклизлый сутенер, ни фига не понимаешь. Херб Каэн вообще говорит, что у тебя сифилис.

– Что?! – вскричал он. – Да ты подонок, просто больной! А Херба Каэна я завалю в натуре, если он такое напишет. Херб Каэн вообще хер сосет!

Джин и Арти Митчелл были самой странной парочкой родных братьев, каких я только видел в жизни. Я любил их обоих, хотя нельзя не признать: от всего этого Секс-Бизнеса оба они сбрендили. Они наваривали миллионы на сексе, но так и не научились делать это аккуратно. Ни один из них не пытался добиться высокого общественного статуса, они только дрались, как волки, лишь бы сохранить в тайне свои деликатные делишки. Братья были крепко завязаны с разными сан-францисскими политиками и постоянно нуждались в верных советах компетентного специалиста.

В этом и состояла моя работа. Должность только называлась «Ночной Менеджер», в действительности же в мои обязанности входило оберегать Митчеллов от Тюрьмы, что давалось нелегко. Задворки городской политики представляли собой змеиное гнездо, где переплетались предательство, неимоверная коррупция и такие извращения, что у лучших умов взятого наугад поколения волосы бы дыбом встали. Все политические силы исходят из разного рода дыр: дул ружей, женских влагалищ либо опиумных трубок, похоже, людям просто так нравится. Ведь легендарная слава Сан-Франциско такова, что ему поклоняются во всем мире, исключая, может, Кабул, Новый Орлеан и Бангкок.

Той холодной февральской ночью, когда Свидетельница постучалась в мой дом, на ней был синий деловой костюм, который ее чуть полнил, а также туфли на высоком каблуке, делавшие ее излишне высокой – мои гости, не вымахавшие выше шести футов, не были особо счастливы видеть ее рядом с собой. Ее голова казалась даже большей, чем моя, а тело выглядело слишком мускулистым – как у тех женщин-культуристок, любительниц спида и летальных стероидов, которые слишком долго торчали в качалках дурных районов Голливуда. Одним словом, тип атлетки – «большой девочки». Она говорила со мной так доверительно, что я даже занервничал. Моя мама наверняка назвала бы ее «прилипчивой», но я вовсе не так вежлив. По мне, она выглядела натуральным слизняком. В ней чувствовалось что-то испорченное, что-то настолько грязное и лживое, что стоило бы вызвать полицейских, если бы я в самом деле воспринял ее всерьез.

Я не стал этого делать. Она ничего для меня тогда не значила. Кого мы только не принимали в этом доме: начиная от обычных головорезов и извращенцев до тупорылых воров с сердцами, полными ненависти, не говоря уже об американских сенаторах с шикарными шлюхами под ручку. Одни прилетали на личных вертолетах, другие приезжали на угнанных машинах, под завязку набитых наркотиками и оружием. Иногда мне казалось, что это слишком уж стремное сборище, но пришлось научиться мириться с ними, раз уж я профессиональный журналист и писатель, занимающийся скрытыми, потаенными сторонами жизни, которые могут быть «интересны» в китайском смысле этого слова, но вовсе не обязательно вызывают воодушевление.

В то же время не подумайте, что у меня тут притон, помесь зоопарка с отделением для буйных. Может, оно так и выглядит со стороны, но сам-то я считаю свою жизнь возвышенно-разумной, и большинство моих друзей согласны с этим. Разумный – очень опасное слово. Оно подразумевает некое четкое деление, конкретную грань между Разумным и Безумным, которая понятна нам всем и воспринимается как данность.

Но на самом-то деле все совсем не так, нет. Единственная разница между Разумным и Безумным состоит в том, что у Разумного достаточно власти, чтобы запереть Безумное. Вот где вся разница. КЛАЦ! В тюрьму, немедленно. Ты – сумасшедший ублюдок, тебя давно уже надо было посадить. Ты – опасный выродок и дегенерат, а я богат, и я желаю, чтобы тебя теперь оп! – и кастрировали.

Ой-ей, я так и сказал? Да, именно так и сказал, однако мы не станем развивать эту тему, иначе придется серьезно задуматься над тем, как это: быть запертым в тесную клетку? В этой стране в XXI веке у нас и так достаточно поводов для беспокойства. У нас сибирская язва, оспа, перспектива превратиться в желе прямо внутри наших частных домов, когда невидимым бойцам придет в голову снова взорвать свои неведомые бомбы; есть у нас перспектива отравиться нервно-паралитическим газом, который могут добавить в водопровод, в конце концов, даже соседские ротвейлеры могут разорвать нас на куски безо всяких предупреждений. Все эти фокусы происходили недавно, и они вполне могут повториться.

Мы живем в опасные времена. Наше оружие мощнее год от года, мы тратим миллиарды долларов на строительство новых тюрем, и тем не менее над нашими жизнями владычествует страх. Мы подобны пигмеям, заплутавшим в лабиринте. Войны нет, но у нас нервный срыв.

Да, так все и есть. Но довольно уже причитать. Мы, помимо прочего, чемпионы, так что вернемся снова к нашей истории. Мы говорили о Свидетельнице, большой и осклизлой женщине, которая вломилась в мою жизнь, подобно морскому гаду, источающему яд, и едва не порушила ее.

В ту ночь у меня на кухне сидело еще два человека, плюс девчонка, которая то заходила, то опять уходила. Таким образом, в доме находилось пять человек, включая Свидетельницу. Она была счастлива оказаться здесь, по ее словам во всяком случае, поскольку ей не терпелось задать мне один вопрос.

– Не сейчас, – сказал я. – Баскетбол же смотрим, – добавил я более резко, тоном скорее раздраженного начальника, нежели гостеприимного хозяина. Обычно я не разговариваю с гостями в таком тоне, но эта женщина была определенно не из тех, кто обращает внимание на просьбы, высказанные тихо и вежливо. Я был не груб, но тверд. Так я поступаю всегда, когда подступает опасность никому не нужного кипежа. Всякие такие штучки тут не проходят. У нас есть определенные Правила: цивилизованные, в некотором роде даже благородные; и некоторые люди, в силу своей эксцентричности, могут найти их строгими. Так что частенько возникают трения, а иногда и более жесткие моменты, когда даже приходится кое-кого припугнуть, а это порой совсем нелишне. Страх – здоровый инстинкт, а вовсе не признак слабости. Это природный защитный механизм, свойственный кошачьим, волкам, гиенам и большинству людей. Даже летучим мышам знаком страх, и я приветствую их за это. Так что если вам кажется, что мы живем в ужасном мире, попытайтесь представить себе, на что бы он стал похож, если бы дикие звери не испытывали страха.