АНДРЕЙ ФУРСОВ - РОССИЯ, МИР, БУДУЩЕЕ

—           Дело, конечно же, не только в соревновании. Речь должна идти об общей деградации культуры и искусства — сначала на Западе, а в 1990-е годы этот процесс и до нас добрался. А здесь его углубили и расширили персонажи — продукты разложения советской системы, вся эта культур-буржуазия, ненавидевшая народ, советский строй и готовая шестерить перед новыми хозяевами, старательно не обращая внимания на сильный криминальный душок. В результате на экраны ТВ, сцены театров (даже очень Больших), на страницы газет вылезли экскременты советской системы, то, что эта система, даже в ослабленном своём состоянии, не пускала на свет, а ныне крысы вырвались из подполья, и необходим Дудочник, который уведёт их куда следует. Уорхол оказался прав не только для Запада, но и для западоподобной части России.

О каком творческом запале можно говорить в условиях, когда доминанта — бабло: “Сатана там правит бал...” Причём условия эти лишь отчасти носят стихийный характер, ведь рынок — это не самостоятельная сила, да и нет никакого рынка. Есть диктат заинтересованных групп, закамуфлированный под рынок. Вот и получается, что функцию литературы начинает выполнять антилитература (акунины-донцовы), культуры — антикультура (от “Дом-2” до версии “Руслана и Людмилы” в “режиссуре” Д. Чернякова); о кино, эстраде и театре я вообще не говорю. Короче говоря, тень перестала знать своё место, на марше “живые мертвецы”, симулякры.

—           Так называемыми симулякрами наш социум пронизан повсеместно. В общественной жизни, политике, которая превратилась в разновидность шоу, спорте, СМИ... Тонны периодической макулатуры, которая не решает никаких задач, лишь иногда обозначает проблему. И то в лучшем случае. Кстати, Вы пишете о резкой деградации периодики. Такой междусобойчик во всех сферах. Как мудро заметил Ю. Мухин, футбол существует исключительно для одной цели — доставить удовольствие болельщику. Всё! А вся эта атрибутика, гонорары, контракты, франшизы меня не должны волновать абсолютно.

—           К сожалению, футбол, хоккей и вообще Большой спорт у нас уже четверть века как минимум существуют в качестве бизнеса, а также шоу, отвлекающего от насущных вопросов жизни. На Западе этот процесс стартовал на рубеже 1920-1930-х годов. Об Англии того времени Дж. Оруэлл заметил, что если бы не пабы, радио и футбол, то в стране могла бы произойти революция. Лет 35-40 назад на Западе произошла полная “бизнесизация” спорта. И кино как искусство почти закончилось, достаточно сравнить американское и французское кино 1950-1970-х годов с тем, что пришло позже. То же у нас: кино 1950-1970-х годов и нынешнее. Страсть к ремейкам ведь не случайна — хочется настоящего, есть тяга, но нет потенции, большие деньги на неё плохо влияют, а местечковым междусобойчиком, как ни пыжься, настоящее искусство не заменишь. Параллельно с “бизнесизацией” развивается криминализация спорта и кино. Во что мафии вкладывают средства? Чего стоит одна лишь история попытки второй половины 1990-х — начала нулевых годов создать европейскую футбольную суперлигу как средство отмыва наркоденег. Ну и, наконец, необходимо сказать о нарастающей роли мракобесия и оккультизма, которые проникают даже в научную среду, в сферу научно-популярной деятельности и литературы. Несколько лет назад, участвуя в чтениях памяти одного замечательного советского астронома, я был поражён тем, что среди докладов были доклады и на оккультные темы, а в перерыве в фойе большой спрос оказался на бюллетень самиздатовского типа “Потусторонние новости”.

Всё это — показатель кризиса, разрухи в головах.

—           Но ведь, например, 1920-е годы тоже были кризисом, а ситуация была совершенно иной. Вы определяете “длинные двадцатые годы” (1914-1933) как феномен в искусстве и общественной мысли прошлого века. Переваривать пришлось ещё долго... Сегодня же, например, вновь открывая для себя подзабытые кладовые советской поэзии, испытываешь опять же чувство сравнимое с потрясением: стихи В. Луговского, Н. Асеева... выглядят просто образцами и шедеврами (такими и останутся!) на фоне сегодняшнего шума, где уже не до поэзии. Что интересно, все они становились творчески зрелыми в молодые, даже юные годы. Они начинали в те же 1920-е и почти сразу стартовали как мастера. И ещё — какая внутренняя, просто искрящаяся свобода! А зрелость лиц... Кстати, ту же эволюцию советского, скажем, артиста, я мог проследить или хотя бы почувствовать просто по биографическим фотопортретам, даже не по киноролям и спектаклям. Я не встречал в старых, подшивках, газет и журналов ни одной фотографии, где бы советские звёзды позировали. Это всегда взгляд исключительно внутрь себя, сквозь объектив. И попадая вовнутрь библиотечного фонда недавнего прошлого, чувствуешь себя жителем другой планеты. И это не ностальгия, про которую мне кричат в оба уха. Просто кожей чувствуешь, что воруют не у тебя, а воруют тебя самого. На Ваш взгляд, настоящая оценка советского проекта ещё ждёт своего часа? Хотя Вы говорите, что реставрировать ничего нельзя, но ведь можно, не уходя далеко, взять с собой самую суть?

—           Кризис кризису рознь. “Длинные двадцатые” были структурным кризисом капитализма, из которого он вышел обновлённым. То был кризис обновления. Кризис конца XX — начала XXI века — системный, за ним у капитализма не наступит никакого обновления. Всё, занавес. И Россия с разрушением СССР в полной мере в этот кризис вползла.

...О том, что советские звёзды не позировали. Начать с того, что выдающиеся советские актёры и певцы не называли себя звёздами, да и на фотографиях смотрелись не позёрами. Позёрство — способ существования бездарей и самозванцев, главная цель которых не самореализация (реализовать нечего), а погоня за деньгами и славой.

—           Мир так устроен, что всегда будут люди, которым нужно чуть больше денег, чуть больше комфорта и удовольствий. Понятно, что сегодня в России рынок не рынок, капитализм не капитализм... Кстати, сегодня известно, что Сталин в начале 1950-х годов, когда страна уже восстанавливалась, повсеместно вводил формы поощрения за рост производства — так называемый метод повышения эффективности (МПЭ) — и, как следствие, — резкий рост в те годы артелей и частных, производителей. Насколько возможно учесть интересы всех, и какая степень и форма частной собственности возможна в России, если, конечно, она возможна вообще?

—           Вы правы: у нас нет ни рынка, ни капитализма. У нас процесс первоначального накопления (то есть передел собственности) постоянно подсекает капиталистическое накопление. Я рад, что Вы вспомнили МПЭ; этот факт лишний раз свидетельствует о том, что Сталин был великолепным социальным инженером. Что касается частной собственности, то в России на протяжении почти всей её истории частной собственности либо не было, либо она не работала, либо приобретала, главным образом, уродливые формы, как в конце XIX — начале XX ив конце XX — начале XXI веков. Вообще нужно сказать, что частная собственность — довольно редкое явление. Оно возникает с разложением западноевропейского феодализма (собственно, никакого другого и не было) и расцветает при капитализме. Азиатские (Китай, Индия, мир ислама) и античные социумы частной собственности, по сути, не знали — природно-хозяйственные и исторические условия такого типа собственности не требовали. Более того, как и ростовщичество, этот тип собственности нёс им смертельную угрозу. Недаром частная собственность на Западе развивается как элемент “цивилизации ссудного процента”. Но даже на Западе, если брать верхушку мирового капиталистического класса, деньги определяют далеко не всё — на определённом уровне физические деньги превращаются в метафизическую, нередко оккультную (но не религиозную!) власть. Последняя в качестве второго контура как бы вынесена за рамки системы — по принципу злого духа из “Шахнаме” Фирдоуси: “Я здесь и не здесь”.

Россия в плане развития частной собственности (не путать с семейнообособленной) относится к мейнстриму планетарного развития, а не к западному (капиталистическому) “выверту-извращению”. Относительно невеликий по объёму совокупный общественный продукт (результат хозяйственной деятельности русских в зоне рискованного земледелия евразийского неудобья), огромные пространства (транспортные издержки), постоянные войны на три стороны света — всё это делало собственность (не частную собственность, а собственность вообще) в русской системе жизни вторичной, производной, функциональной по отношению к власти. А само общество приобретало служебный характер. Развитие в таком типе социума частной собственности, не говоря уже о капитализме, есть показатель не прогресса, а регресса и упадка. Что и происходило у нас в конце XIX — начале XX века. При том, что частнособственнический слой позднесамодержавной (пореформенной) России был невелик, этого вполне хватало для нарастания кризиса. Ведь жил этот слой по потребностям верхушек буржуазного Запада с его индустриальной и мощной аграрной основой, а не по потребностям, которые могла удовлетворить русская система хозяйства. Западоидность российской верхушки может обеспечиваться только одним — усилением эксплуатации и разорением основной массы населения, что и повторилось в 1990-е — привет позднему самодержавию! Частная собственность и капитализм в России и для России — это всегда показатель серьёзной социальной болезни.