Николай Добролюбов - Народное дело. Распространение обществ трезвости

«Какой смысл имеет последняя фраза?» – спросите вы. Мы сами не доискались в ней смысла, тем более что она заканчивает статейку, – далее ничего уже нет. Кем запрещены, где, когда запрещены, – мы не могли добиться… Но как же г. В. говорит о запрещениях и возвышает голос против, когда он сам беспрестанно проповедует laissez faire? Да, конечно, laissez faire, дозволяйте делать что угодно, но только знайте, кому дозволить… Народу никак невозможно даровать этого права… Мы с доктором В. можем друг другу laissez faire; но ежели в народе составится общество, и члены этого общества, приняв на себя какие-нибудь обязанности, согласятся положить штраф или наказание за нарушение этих обязанностей, – то тут уже не laissez pas faire,[3] тут уже «всякие штрафы запрещены». Тут уж мужик с нами советуйся и соображайся с нашими гуманными воззрениями, потому что мы смотрим на предметы не просто, а возвышенно. «Для нас дорог не столько акт отказа от вина, сколько то нравственное побуждение к самоусовершенствованию, то сознание вреда от вина, которое служило поводом к этому акту». Так объявляет «Указатель политико-экономический», и как же, в самом деле, не подивиться идеальной чистоте и высоте его воззрений! По его мнению, народ не то чтоб испугался дороговизны, не то чтоб вышел из терпения от дурного качества вина, а просто-напросто проникся «стремлением к самоусовершенствованию и сознанием вреда от вина», – и все это, без всякого сомнения, вследствие изучения статеек «Указателя»! Так эти-то высокие нравственные причины и старается сохранить г. В., восставая против принудительных обязательств. Тут уж и lassez faire в сторону! Если бы «Указателю» дали власть в руки, то он, без всякого сомнения, сделал бы вот что. Он сочинил бы замысловатый циркулярчик, с красноречивыми фразами и гуманными взглядами, в таком смысле: «Трезвость, дескать, очень похвальна, и препятствовать ей не следует; но личность человека священна, и потому делать какие-нибудь обязательные постановления относительно трезвости не дозволяется; вследствие чего, дескать, и предлагается, кому следует, наблюдать за тем, чтобы распространение трезвости совершалось само собою, а не вследствие обязательных мирских приговоров, стесняющих и насилующих свободную волю человека». Бумажку эту «Указатель» разослал бы по всей России, как недавно рассылал он карту железных дорог, на которой (кстати заметим) Ярославль поставлен чуть не севернее Петербурга. А что сделали бы с этой бумажкой те, кому такое наблюдение принадлежит у нас, – до этого «Указателю», по-видимому, очень мало надобности… Хоты бы это вело к решительному уничтожению возможности обществ трезвости, – ему что за дело! Для него ведь дорог «не самый акт отказа от вина», а совершенно другие обстоятельства, изобретенные его высоконравственною фантазией.

Но, к несчастию, мужики внимали «Экономическому указателю» только до тех пор, пока у них не было трезвости. А как только трезвость явилась, советы «Указателя» потеряли всякое значение для крестьян. До сих пор газеты беспрестанно сообщают новые мирские приговоры, в которых полагается штраф и телесное наказание (почти везде – 25 ударов) нарушителю общего обета… Мало этого, почти во всех известиях причиною зарока выставляется непомерная дороговизна и дурное качество вина. Сам «Указатель» напечатал (№ 16) известие из Калуги, в котором корреспондент, между прочим, говорит следующее:

На днях случилось мне быть в одной из лучших в Калуге лавок, в которой продаются иностранные вина. Смотрю – входят человек пять крестьян и требуют сантуринского четвертями ведра и полуведрами. Это обстоятельство меня заинтересовало, и я вступил с крестьянами в разговор. Оказалось, что одни из них приехали из сельца Локачева, в 55 верстах от Калуги, а другие – из села Карамышева, в 25 верстах. На мой вопрос, почему они покупают сантуринское, а не водку, я получил в ответ, что от употребления хлебного вина, по причине его непомерной дороговизны и недоброкачественности, они отказались всем миром и что в случаях свадеб и пр. они покупают сантуринское. Расчет мужичков понятен: от нынешнего хлебного вина пьян не будешь, так же как и от сантуринского; но последнее не имеет по крайней мере вредного влияния на здоровье, а по цене сходнее водки: оно продается у нас в Калуге с небольшим 4 руб. сер. за ведро. Между прочим, я полюбопытствовал у помянутых крестьян спросить: долго ли же они не будут употреблять горячих напитков. «Мы сговорились не пить до сентября». – «А после?» – «После, если вино не подешевеет, мы снова порешим не употреблять его». Итак, и в нашем крае, как и в большей части мест, где народ решился не пить хлебного вина, побудительная причина к тому – дороговизна полугара и недоброкачественность его.

Так вот каковы «нравственные побуждения к самоусовершенствованию», которые так дороги г. доктору Вернадскому! На них указывает сам «Указатель», указывают и другие газеты. Выше мы привели из «Русского дневника» рассказ о нижегородских мужиках, приценивавшихся к водке и не купивших ее в крещенье. Приведем еще замечания одного помещика, г. Фролова, высказанные им в № 153 «Московских ведомостей» (30 июня). Г-н Фролов тоже не одобряет телесных наказаний, полагаемых крестьянами за невоздержание, и передает совершенно основательные убеждения свои на этот счет, высказанные им крестьянам. Но мотивы его чрезвычайно различны от мотивов г. В – ского: г. Фролов просто убежден в ненужности наказаний для успеха самого дела. По его словам, крестьяне его все очень обрадовались, когда открылась возможность всем отказаться от водки… Следовательно, тут нечего было и толковать о наказаниях за нарушение зарока. Вот что говорит г. Фролов:

И действительно, к чему все эти штрафы? Стоит только хорошенько вникнуть в причину, почему крестьяне с такою радостию целыми селениями отказываются от покупки вина; да это для них единственный способ, чтобы поправиться в денежных обстоятельствах; более тридцати лет я почти постоянно живу в деревне, знаю быт крестьян в совершенстве; в начале моего хозяйства крестьяне мои никогда в деньгах не нуждались; но с постепенным возвышением цены на вино постепенно начали чувствовать недостаток в деньгах и теперь нередко прибегают к моей помощи; причина ясная: в течение тридцати лет доходы их не увеличились, а расходы умножились, в здешних местах цены на коноплю, пеньку, извозы, плотничные работы и другие источники крестьянских доходов почти всё одни и те же; на хлеб же с некоторого времени возвысились, и редкий крестьянин обходится своим хлебом; но главное для них разорение – вино, не потому, чтобы они были к нему пристрастны, вовсе нет: людей, которые могут обходиться без него по нескольку недель и даже месяцев, грешно подвергать такому нареканию; но у них, по заведенному исстари обычаю, бывает несколько в году случаев, когда каждый из них поставлен в необходимость покупать вино, а именно: к рождеству, святой неделе, к масленой, престольным праздникам, сверх того на свадьбы, крестины и похороны; количество вина покупают они одно и то же теперь, какое покупали, когда оно было вполовину дешевле; сколько ни убеждал я их, чтобы покупали вполовину менее, все было напрасно, у них один ответ: невозможно, недостанет, лучше совсем не покупать, чем недостанет, а этого нельзя сделать без того, чтобы вся деревня не покупала; вот настоящая причина, почему целыми селениями отказываются от вина.

Нет никакой надобности доказывать, что причиною общего движения в пользу трезвости в разных концах России было не внезапное угрызение совести за многолетнее пьянство и даже не «желание встретить в трезвом виде зарю освобождения» (как предполагает г. Кошелев в № 99 «Московских ведомостей»), а просто дороговизна и дурное качество водки. Доказательство этого находим мы не только в известиях разных газетных корреспондентов, но даже и в самых приговорах, подписанных крестьянами. Письменные приговоры эти, впрочем, не должны быть принимаемы за крестьянское произведение: все они написаны, очевидно, рукою какого-нибудь грамотея-писаря или другого молодца, не жалеющего фраз. Тем не менее сущность их (то есть самый зарок, правила общества, меры против нарушителей, а отчасти и причины зарока) выработана прямо крестьянскими обществами вследствие предшествовавших фактов жизни, а никак не навязана им извне. Приведем для примера одно постановление, напечатанное в № 71 «Московских ведомостей». К сожалению, в нем не вполне обозначены имена деревень, составивших это определение. Что делать? Такова уж наша хваленая гласность!..

1859 года, марта 15-го дня, мы нижеподписавшиеся, избранные от мира старшины, рядовые крестьяне и дворовые села П – ва с деревнями Кр – ною и Пог – вою, быв на мирской сходке, по случаю возвышения содержателем волховского питейного откупа на хлебное вино цен, что мы для себя и семейств своих почитаем разорительным, во избежание чего, и для распространения в нас и детях наших доброй нравственности, и чтобы мы были исправными во всех своих обязанностях, сделали между себя сию добровольную подписку, которою сим обязуемся: вино отныне впредь в питейных домах не пить и на вынос в свои дома, кроме каких-либо необходимых случаев, не покупать, зачем обязуемся друг за другом смотреть и о нарушителях сего, чрез выбранных нами старшин, доносить вотчинному начальству для поступления с таковыми как с вредными для нашего общества, а именно: ослушников штрафовать в пользу приходской нашей церкви 10 руб. сер. за каждое взятое ведро и 5 руб. сер., если кто выпьет в питейном доме, а при безденежье наказывать розгами, согласно общему приговору старшин; в случае же, если откроется какая надобность купить вина, то испросить всякий раз на то разрешение избранных нами старшин и брать в количестве, ими дозволенном; разрешение одного старшины не есть действительное; необходимо общее дозволение всех старшин в присутствии вотчинной конторы, где имеется книга для записывания всякого приговора старшин. Старшина, имеющий надобность купить вино, обязан испросить разрешение мира и брать в количестве, определяемом мирским приговором. Все эти признанные нами условия для утверждения меж нами доброй нравственности обязательны и для всех посторонних, живущих в нашем селе. Подлинная подписана всеми крестьянами, бывшими на сходке.