Николай Добролюбов - Народное дело. Распространение обществ трезвости

В этом известии очень ясно рисуется весь ход дела: мужики вовсе и не думают постничать – идут, по обыкновению, в питейный, но останавливаются тем, что вино очень дорого… И прежде оно им недешево обходилось, но все еще было сносно; теперь последняя капля перелила через край, невтерпеж стало… Мужикам бы приятней было заставить откупщика понизить цену, – как они и пытались в некоторых местах, узнав, что и начальство того же хочет.[2] Но тягаться с откупом трудно; мужик знает это и решается на самую крайнюю форму протеста, какая только осталась в его воле, – не покупать вина… Тут присоединяется и давно затаенная злоба к откупу, и сознание тех неприятностей и бед, какие, может быть, не раз пришлось испытать от кабака, и решение все крепнет. Слух о том, что и другие так делают, еще более убеждает мужика, что его намерение очень естественно и законно… И вот, даже без торжественного уговора, без составления общества, народ во многих местах отказывается от вина… Жалобы откупщиков на недобор слышались даже и в таких местностях, где вовсе не было обществ трезвости: Безмолвная, фактическая протестация против откупа обнаружилась почти повсеместно тотчас после Нового года, когда установилась новая цена водки (в некоторых местах еще и ранее); а общества трезвости стали организоваться в великорусских губерниях уже позже, хотя тоже довольно скоро. В половине января было уже известие о попытке образования общества трезвости в Курской губернии («Указатель политико-экономический», № 2); к концу января напечатано было известие о подписке не пить вина, предпринятой в Саратове; в начале февраля уведомляли об образовании общества в Балашове; в половине февраля писали о зароке, данном крестьянами села Хотуши в Тульской губернии. К концу февраля общества трезвости существовали уже во многих уездах губерний Владимирской, Пензенской, Екатеринославской, Тверской… Тут только самые неверующие убедились в прочной несомненности факта и перестали уверять, что это минутная вспышка, которая ничего не значит. Дело принимало слишком обширные размеры, и уже невозможно стало игнорировать его… Но как же объяснить такое непонятное явление? Ведь невозможно, чтоб народ решился противодействовать откупу просто потому, что почувствовал его тяжесть? Как же объяснить?

В великой России нельзя было указывать на ту причину, которою объяснялось народное движение в литовских губерниях. Никакой систематической проповеди, никакого религиозного института для распространения трезвости у нас не было. Напротив, при нескольких случаях церковного участия в решимости крестьян не пить, – было несколько случаев и совершенно в другом роде. Например, из Крапивинского уезда Тульской губернии сообщали («Московские ведомости», № 97):

В селе Лапоткове согласились не пить вина под страхом 5 руб. сер. штрафа; одно духовное лицо этого села преступило нечаянно это положение и должно было, уплатить двойной штраф, то есть 10 руб.

За неимением одного объяснения стали приискивать другое, и нашли!.. В западных губерниях, видите ли, ксендзы действуют словесною проповедью, а в Великороссии – так как грамотность и любовь к чтению повсеместно распространены в народе, литература исправляет роль ксендзов… В прошлом году стали писать против откупов, – вот крестьяне-то и вразумились, да и отказались от водки… Совершенно понятное и естественное дело! Нам, впрочем, не пришло бы в голову такое открытие, если бы мы не отыскали его в двух весьма ученых и почтенных журналах – в «Отечественных записках» и в «Указателе политико-экономическом». «Отечественные записки» (№ 2, 1859 год) говорят:

Обличительные статьи подкопали авторитет многого, что прежде считалось чем-то непоколебимым, привели общественное мнение к сознанию… и пр. Мало этого: они в некоторых случаях вызвали даже демонстрацию со стороны общества. Возьмите, например, откупа. Откупная система введена не со вчерашнего дня, она существует многие десятки лет, и все и вся (остроумие?!) пили всякую бурду, какую угодно было, по какой угодно цене, давать откупщикам, созидавшим себе на этой бурде великолепные палаты, зимние сады и мильоны. Никому и в голову не приходило делать против таких порядков какие-нибудь фактические протестации. Но вот литература вывела на свежую воду разбавляющих водою водку откупщиков, указала на весь вред откупной системы, раскрыла хитрости и тонкости, употребляемые сильными (по деньгам) мира сего для спаивания своих меньших братий; заговорили о том в обществе, заговорили в простом народе, и этот говор не остался без последствий («Современная хроника», стр. 73).

Замечаете ли, как прекрасно понимают народ «Отечественные записки»? Он, видите, так глуп, что по необразованности своей не знает даже, что он пьет и ест: вкуса не имеет, значит – все по необразованности! Литераторы трудятся над тем, чтобы растолковать мужику, вкусно или нет для него то, что он пьет, – дорого или дешево обходится ему то, что он покупает! Сколько лет бедный мужик пил бурду, по какой угодно цене, и все молчал да пил! А заговорили об откупах в литературе – он сейчас и смекнул, что вино для него и дорого и не пьяно… Зато литераторы и решили, давно уж, впрочем, что русский народ отличается особенной понятливостью и переимчивостью!

Но кто же начал речь об откупах? Кому обязаны бедные мужички познанием добра и зла в откупной водке? Боже Мой! Как же вам не стыдно не знать этого! Вы знаете всех этих Кальцоляри, Дебассини{14}, – а не знаете нашего известного статистика и экономиста! По крайней мере теперь узнайте и почтите его – за то, что он «первый поднял вопрос о трезвости и был причиною распространения этого отрадного явления в разных областях великого отечества нашего». Так по крайней мере уверяет сам он, знаменитый г. И. В – ский{15}, доктор и статский советник, как расписывался он на «Экономическом указателе». Послушайте, что он говорит:

Мы первые подняли вопрос о трезвости, первые дали гласность замечательному факту, совершающемуся в западных губерниях наших, и полагаем, что отчасти (это отчасти – верно, из скромности?) были причиною распространения этого отрадного нравственного явления и в других областях великого отечества нашего («Указатель политико-экономический» 1859 года, № 22, стр. 495).

Не правда ли, как убедительно это скромное сознание собственных заслуг! Итак, г. Вернадский сделал в Великороссии то, что в Литве произвела проповедь ксендзов; г. Вернадский – наш Чаннинг{16} и патер Мэтью!{17} Преклонитесь пред г. Вернадским все вы, не читающие его «Указателя», не подвергающиеся изумительной силе его логики и вследствие того, может быть, еще до сих пор пьющие водку!

Итак, дело совершенно ясно: мужички наши начитались «Экономического указателя» и вследствие того перестали пить. Если бы знали это откупщики, – то-то бы задали «Указателю»!.. Не будь его, так обществ трезвости и по было бы вовсе или по крайней мере (принимая буквально скромное «отчасти» г. В – ского) были бы в гораздо меньшом количестве… Где же, в самом деле, было догадаться народу, что вино стало хуже и дороже, если бы благодетельная литература не вразумила его!.. Правда, литераторам и во сне не грезилась такая радикальная мера, на какую решился народ; правда, что они никогда не говорили ни одного слова о противодействии откупу со стороны самого народа, а всё возлагали свои надежды на посторонние силы… Но ведь мало ли о чем вовсе не думали литераторы, мало ли чего они не понимают! Все-таки они люди ученые, а иногда даже и чиновные, – и если в народе что-нибудь сделается, так уж это, верно, от них! В противном случае они будут протестовать, и если их не послушают, то они «возвысят свой голос» против народа; что тогда будет?

К удивлению нашему, повод к протестации представился «Экономическому указателю» и в деле трезвости, которой причиною он сам был, по крайней мере отчасти. Оказывается, что мужики слишком уж усердно взялись за дело и приняли даже то, чего вовсе не было в видах «Указателя». Они постановили штрафы и наказания тем, кто нарушит обязательство трезвости. Это значит, что они не совсем хорошо поняли тенденции доктора и статского советника И. Вернадского, который, как известно, всякое вмешательство общественной власти в дела граждан считает личною для себя обидою. Чтобы вразумить недогадливых мужиков, г. Вернадский счел долгом протестовать против принудительных мер, употребляемых ими в деле трезвости. «Нравственное улучшение, – говорит он, – происходит, по нашему мнению, только нравственным путем, и насилие, принуждение в деле трезвости, по нашему мнению, так же мало может истинно исправить народ, как и крепостное право… Восставая против всего насильственно искусственного и грубого и сочувствуя только тому, что истинно нравственно и чуждо всеубивающего страха, мы считаем своею обязанностью возвысить голос свой за добровольные общества трезвости и против насильственных мирских приговоров об этом предмете, подкрепляемых розочными ударами. Всякие штрафы запрещены».