Газета Завтра - Газета Завтра 252 (91 1998)

Отец ничего не сделал с этим испуганным, дрожащим человеком. И лишь об одном он говорит с презрением: “Когда началась чеченская война, Павловский уволился, чтобы не попасть в Чечню. На настоящую войну у этих мерзавцев не хватило смелости…”

Я верю, что однажды отец Романа найдет того безвестного мерзавца. Настанет день, когда перед отцом распахнется дверь и на пороге будет стоять тот кто-то. Я не знаю, каким будет этот суд, но он обязательно настанет. И я знаю, с каким страхом все эти годы живет тот мерзавец из бэтээра N 080. Ибо даже выхолощенная совесть не спасает от памяти. От того прицела, в котором бежит по улице мальчик. И в душонке стрелка, сминая все остальные чувства, бьется страх. Он знает, что кровь не смываема, что по следам его идет мститель.

…Я не знаю, что на самом деле страшнее - приговор или ожидание его.

Павшим за Родину в октябре 1993 года посвящается первая профессиональная студийная кассета, в которой собраны песни разных авторов и исполнителей. Многие из них - участники событий октября 1993 года. Песни посвящены жертвенности и героизму лучших представителей русского народа в трагические дни “черного октября”. В них отражены высокая сила духа, непокоренность русского народа вражескому режиму.

Запись 1998 года. Кассета поступила в продажу.

Восстание - откровение народа.

И у каждого из восставших - свое откровение,

свой миг озарения, свой момент истины…

Иона АНДРОНОВ

Московский вечер 4 октября был пасмурным и серо-сумрачным. Но у меня рябило тогда в глазах от ослепительного пламени над головой, черных туч, копоти и вспышек трассирующих пуль. Вооруженные автоматами двое моих конвоиров в касках, камуфляже и бронежилетах вывели меня из горящего Дома Советов и подпихнули к толпе остальных плененных депутатов Верховного Совета.

Нас, безоружных и истомленных двухнедельной осадой, окружало множество солдат и бронетранспортеров. А позади них тысячи москвичей стояли почему-то совершенно безмолвно и неподвижно вдоль речной набережной, на примыкающем проспекте Нового Арбата и даже на крышах всех окрестных домов.

- За кого они здесь? - спросил я одного из моих конвоиров. - За Ельцина или за Верховный Совет?

- Ни за кого, - буркнул конвоир. - Просто сбежались поглазеть.

Сбоку от фасада “Белого дома” у речного моста высится многоэтажное жилое здание. Его крыша была усеяна вечером 4 октября фанатами жутких зрелищ. Немало зевак запаслись биноклями. Вскарабкался на ту же крышу и британский журналист Джонотан Стил, корреспондент лондонской газеты “Гардиан”. Об этом я узнал год спустя из его мемуарной книги, где сказано: “Жители Москвы вроде бы спокойно наблюдали за кровопролитием у “Белого дома”. Люди чувствовали себя непричастными к драме. Они созерцали сражение отстраненно”.

Безмятежные мои соотечественники не взбунтовались и впоследствии против бесполезной гибели в Чечне по вине Ельцина тысяч наших солдат и русских обитателей Грозного. Никто не восстал против предательства Ельциным в чеченском плену сотен российских армейцев.

Никто у нас, даже в войсках, не способен отвоевать себе и своим семьям украденную многократно законную зарплату. Никто не решается силком заставить коррумпированные власти вернуть миллионам бедняков похищенные у них в банках жалкие сбережения. Почти никто не бойкотирует сменяемые Ельциным правительства, чье наивысшее руководство недоступно с этого года для русских.

Еще полтора столетия назад отважный Лермонтов верно, по-моему, попрекал наш слишком “покорный народ” за непротивление произволу властителей. Не будучи русофобом, поэт называл свою несчастную Родину “страной рабов, страной господ”. Сегодня тоже горестно быть частицей такой же и поныне раболепной нации.

Виктор АНПИЛОВ

У защитников Конституции не было единой идеи, в умах царила мешанина, при которой трудно вести речь и о дисциплине, о единых действиях.

25 сентября “Трудовая Россия” выстроилась у Дома Советов. У кого-то в руках была палка, у кого-то - арматура в руках. Мы требовали у Руцкого ответа на вопрос: раздаст ли он народу оружие? Я буквально “охотился” за ним по коридорам и кабинетам Парламента. Меня перебрасывали от одного помощника к другому. Сам Руцкой мне ничего не ответил.

Что нам оставалось делать без оружия? Уйти от блокированного Дома Советов и начать создавать внешнее кольцо вокруг тех двух, которыми омоновцы окружили защитников Конституции.

I октября мы перекрыли Садовое кольцо у площади Восстания. Улицы и дворы вокруг были пустыми. Перегораживать дорогу вроде бы было нечем. Но как только цель появилась, все нашлось - компрессор какой-то, как из-под земли выкопали, люльки со строительных лесов сняли, старые шины обнаружили, скамейки. За 15 минут была построена баррикада, которая остановила движение по Садовому кольцу. Водители троллейбусов сказали: “Вы правы!” И позволили нам поставить троллейбусы поперек улицы. Это было 1 октября. А 2 - после настоящего боя с ОМОНом - мы освободили от ельцинистов Смоленскую площадь и полдня были на ней хозяевами. И если бы в то время к нам пробилась хоть какая-то небольшая, но вооруженная группа, то мы смогли бы быстро дойти до здания Моссовета и открыть там второй форпост защиты Конституции.

Банде Гайдара немедленно выдали оружие, когда оно ей понадобилось. И никто из демократов при этом не заикнулся, что данная мера приведет к гражданской войне. А наши руководители имели горы оружия, но от народа его прятали и все думали, как договориться с ельцинистами в Свято-Даниловом монастыре.

Михаил АСТАФЬЕВ

Во второй половине дня 28 сентября Моссовет проголосовал за поддержку Парламента. И тогда же московские депутаты решили всем составом пойти в Дом Советов. Я присутствовал на их сессии и вместе со всеми, встав в колонну, отправился на Краснопресненскую набережную. Но уже действовал приказ о жесткой блокаде Парламента, и нашу колонну затормозили в двухстах метрах от метро “Краснопресненская”. Моссовет в то время запрещен не был, и его депутаты начали качать свои права перед омоновцами: “Мы представляем высший орган власти в Москве, как вы можете нам запрещать свободно ходить по нашему городу”. Но ни крики возмущения, ни уговоры не помогли. Я тогда решил прорваться в Дом Советов в обход кордонов - дворами. Забрался на какую-то крышу, спрыгнул вниз, влез на кирпичный забор, прошел по нему и спустился в сад перед Домом Советов. Там ходили омоновцы. Но я принял вид неторопливо гуляющего из соседнего дома, и путь мне никто не закрыл. О чем я при этом думал: какой хлипкой оказалась наша демократия, как легко у нас, оказывается, можно перечеркнуть все установленные законом права.

У меня лично страха не было. И было желание бороться с произволом и хамством ельцинской власти. И такое желание увидел у офицеров воинской части под Подольском, куда поехал на следующий день. Мне там дали выступить на офицерском собрании, и командир части принял решение: я благословляю всех тех, кто хочет ехать на помощь Парламенту - действуйте там по ситуации. Добровольцам предоставили машину и они отправились в Москву. Желающих защищать Конституцию в стране хватало. Не хватало нам умения организовать защитников.

Владислав АЧАЛОВ

…Мне очень запомнились цинизм и предательство некоторых вельможных особ. Помню, как сразу после ельцинского указа к Хасбулатову прибежал Степанков и, размахивая руками, начал кричать про его незаконность и обещать полную поддержку прокуратуры при защите Конституции, а через четыре дня предал…

Помню, как ночью 4-го приехал Кобец. В подробностях "заложил" план штурма, клялся, что войска не двинутся, не пойдут против Парламента. А всего через несколько часов уже чуть ли не рвался самолично командовать расстрелом…

В первых числах октября установилась солнечная теплая погода. Стояла золотая осень. Солнце било во все окна. И так хотелось выйти на улицу, вдохнуть полной грудью этот свежий осенний воздух. Но мы уже знали, что снайперам на крышах отдан приказ ловить "главарей восстания". И потому выходить днем было нельзя. Только лишь глубокой ночью, обходя посты, я ненадолго выходил на улицу. Так мне эти дни и врезались в память - недоступное солнце, запрещенный день…

Сергей БАБУРИН

Во второй половине дня 3 октября я был на 6-м этаже Дома Советов в крыле, обращенном к бывшему СЭВу. И невольно стал свидетелем, как отступавшие ряды омоновцев со щитами прошли по Новому Арбату к мосту и перекрыли все пути дальнейшего движения демонстрантам, кроме пути к Верховному Совету. На этом пути появились сначала разрозненные группы демонстрантов, а потом они уже хлынули волной. От Дома Советов их отделяла только цепочка водовозов. Ударившись в эту цепочку, демонстранты первоначально остановились, а потом, оказавшись в тупике, стали перебираться через машины.