Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6282 ( № 27 2010)

В народном понимании всему мешали проклятые бюрократы, которых развелось немерено. От них страдают и простые работяги, и руководители, которых не допускают до самостоятельности. И так во всех отраслях народного хозяйства. И на шахте – план. И на фабрике детских игрушек – план. И, представьте себе, даже в сельском хозяйстве, самом зависимом от колебания стихий, тоже планы и графики…

Короче, требования (включая самое радикальное и в то же время декларативное, потому что суть его мало кто понимал, – насчёт постепенного перехода к хозяйственной самостоятельности предприятий) составили, чтобы, имея их, встретиться с партийно-правительственной делегацией в понедельник, 17 июля.

ГОРНЯЦКИЕ ОБИДЫ

Общественные настроения тех лет были смутны, но интересны. Разумеется, «перестройка» (иначе, чем в кавычках, это слово я нынче не воспринимаю – непонятно, что оно значило ТОГДА, чего хотели достичь, уж явно не того, что творится СЕЙЧАС) была инициирована сверху. Синонимами «перестройки» были «ускорение» и «демократизация».

В плане «демократизации» поначалу разрешили альтернативные выборы в партийных комитетах. Одними из первых тут были кузбассовцы – избрав первого секретаря на партконференции в одном из сельских районов.

Наиболее понятным было всё же «ускорение». Сегодняшние учёные связывают в исторической ретроспективе наше «ускорение» (речь, понятное дело, о техническом прогрессе, который должен основываться на достижениях науки) с научно-технической революцией на Западе. Там, дескать, помог энергетический кризис, разразившийся в начале 1970-х годов. Именно тогда возникла потребность в радикальном обновлении технической структуры, в разработке и внедрении во все отрасли промышленности экономичных технологий, машин и оборудования.

Параллельно там свёртывали отрасли с низкотехнологической материально-технической базой. В первую очередь это касалось горнодобывающей промышленности и металлургии. Их либо обновляли, либо закрывали – как Маргарет Тэтчер британскую угольную отрасль.

Престарелая руководящая головка СССР и КПСС вовремя не восприняла этот посыл, они были «сами с усами». Или восприняла его с запозданием – у нас энергетического кризиса быть не могло. И безработицы – никто не собирался закрывать нерентабельные промышленные предприятия, они так или иначе были встроены в социалистическую систему хозяйствования. По принципу: раз в год мужику может потребоваться серп, так пусть и висит в чулане. А применительно к угольной отрасли: нужен для выплавки каких-то особых металлов уголь редкостной марки «К», значит, пусть будет шахта «Карагайлинская» (ныне, однако, закрытая).

И ещё важная деталь: ежели там, где вовсю шла научно-техническая революция, «работяга», постоянно учась, со временем вырастал в младший технический персонал, в «синего воротничка», то у нас было радикально наоборот: в шахту шли люди с высшим образованием. В школах шахтёрских городов и посёлков среди учащихся была популярна пословица «на наш век лопат хватит»: кончил школу и курсы рабочего обучения (КРО) – и получаешь на руки больше инженера.

Так что в забое можно было встретить не только заскорузлого мужика с семилеткой (а то и с начальным образованием) и двадцатилетним опытом умения работать лопатой, но и бывшего инженера-электронщика, врача, да того же горного инженера, которому не хотелось начинать жить со 120 рублей в то время, когда «работяга» стартовал с 300–400 целковых.

Добавлю сюда традиционно хорошее отношение к шахтёрам со стороны государства. Кто на первых страницах газет? Они – чумазые разработчики недр. В каких городах СССР лучшее снабжение? Естественно, в горняцких.

Теймураз Авалиани в своих записках о забастовке вспоминает 1950-е годы, когда в Киселёвске, куда он приехал с семьёй, в магазинах была благодать, как в нынешнем супермаркете: только мяса семь сортов. Плюс рыба и икра. В промтоварных универмагах шубы из натурального меха. Хочешь машину, «Москвич» или «Победу», – пожалуйста. В благоустроенные квартиры-«сталинки», цена на которые зашкаливает выше крыши, никто особо не стремился: памятуя крестьянское прошлое, держались за бараки, где у каждого стайка и приусадебный участок.

Зарабатывали шахтёры дай бог каждому, а покупательная способность тогдашнего рубля давала им обширные возможности. И, добавлю, ничего, кроме угля (плюс металлургия), от Кузбасса не требовали – такова была узкая специализация нашего региона, – взамен же государство давало всё, что нам нужно, от велосипедов до носков.

Но потом стали давать меньше. Критический настрой в обществе, накопленный за годы «брежневщины» (как мы потешались над его пятижды геройством), был потенциально более разрушителен, нежели мыслилось наверху.

Экономический кризис шёл рука об руку с социальным. А ослабление репрессивного давления родило «гласность». Не только «прожектор перестройки» или газетную критику бюрократии. Но и политические клубы. В Новокузнецке такой задумывался как «антиалкогольный», но понемногу стал обсуждать социально-экономические проблемы общего порядка.

В спектре общественных настроений и разговоров (в том числе кухонных, под водочку) было очень многое: от возможности многоукладной экономики при социализме до возвращения к историческим корням.

Наиболее интересным в Кузбассе был политический клуб «Рабочий». Названием подчеркнули, значит, кто в доме хозяин, кто в стране «гегемон». А хозяин и «гегемон», разумеется, народ – это ему принадлежат все средства производства. Данный постулат сомнениям не подвергался.

В сущности, июльская забастовка, оформившаяся в нечто осмысленное в Про­копь­евске, стала концентрацией господствовавших в обществе настроений и дискуссий, которые велись на многочисленных в ту пору собраниях – партийных, профсоюзных, комсомольских. Костяком стачки стали коммунисты – традиционно самая активная часть общества. Среди членов рабочих комитетов их было (подсчёты Теймураза Авалиани) свыше половины. При выборах в областной Совет 1989 года большинство кандидатов от рабочего движения – коммунисты.

Тут, конечно, оговорюсь: среди остальных бродило много всякого тёмного народу. В том числе и не однажды судимые. В Кемеровской области, по негласной статистике, каждый третий взрослый имел в биографии судимость…

А дальше надо будет подчеркнуть разницу не только между непутёвыми шахтёрами и властью, но и между верховной партийно-государственной бюрократией, сохранившей привычку к абсолютному послушанию нижестоящих, и членами партии, скажем так, «низшего звена». В 1987 году ЦК КПСС призвал осторожнее отнестись к различным «самодеятельным объединениям» и тупо проводил эту линию всё последующее время. Номенклатура хотела иметь демократию без оппозиции, а свободу слова без критики власти.

ЧТО БЫЛО ПОТОМ

Протокол между забастовщиками и партийно-правительственной делегацией во главе с членом Политбюро Николаем Слюньковым был подписан в Прокопьевске. Он назывался «Протокол о согласованных мерах между региональным забастовочным комитетом Кузбасса и комиссии ЦК КПСС, Совета Министров и ВЦСПС». Дата подписания – 17–18 июля 1989 года. Кончался документ 35-м пунктом: «Установить действенный контроль с обеих сторон за выполнением настоящего решения».

Атмосфера, отмечает в воспоминаниях Авалиани, была взаимоуважительной, и это понятно – представители правящей партии, основой которой оставался рабочий класс, встретились с рабочими, которых выдвинула митинговая стихия (в непогрешимость «прямой демократии» тогда ещё верили).

Первые пункты памятных соглашений подталкивают не к свержению социализма (и даже не к «реструктуризации» угольной промышленности по рецептам Мирового банка, чуть не погубившим Кузбасс), они требуют от верховной власти наконец-то заняться экономикой. И общесоюзной, и региональной. Например, решить, каков государственный заказ на уголь – сколько его державе надо. И что делать со сверхплановым топливом – его на угольных складах к июлю 1989 года скопилось 12 миллионов тонн, около десяти процентов годовой добычи, того гляди загорится? Может, продавать японцам?

Ещё раз скажу: мало кто тогда (а также сейчас) толково представлял, что такое «региональный хозрасчёт», но о хозрасчёте всё равно заявили и поручили соображать, что это такое, Кемеровскому облисполкому.

Ну, добавим сюда общероссийские проблемы по стимулированию производительного труда, по установлению норм выработки в зависимости от условий залегания пластов и расценок за них – давно назревший вопрос, который вполне по разуму было бы решить если не в «Кузбассугле», то в Минуглепроме, которым руководил Михаил Щадов, хоть и чиновник, но человек уважаемый в горняцких низах.