Геворг Мирзаян - Ближневосточный покер. Новый раунд Большой Игры

Не исключено, что возвращающиеся ваххабиты получат определенную поддержку со стороны саудовского населения. «Традиционный ислам» с политической точки зрения ассоциируется у него с прикрывающейся исламскими лозунгами диктатурой, несправедливостью, неравенством, развратом. До сих пор королевству удавалось убеждать население прикрывать глаза на греховность элит за счет щедрых финансовых вливаний. Так, после начала «Арабской весны» король Абдалла анонсировал ряд грандиозных социальных программ на сумму примерно 72 миллиарда долларов. Сюда входило инициирование государственной пенсионной системы, строительство дешевого жилья, создание 90000 новых рабочих мест, а также комплексное развитие депрессивных регионов. Однако падение цен на нефть вкупе с крайне затратной внешней политикой может серьезно осложнить эту задачу. Из-за резкого сокращения доходов и роста расходов в 2015 году бюджетный дефицит составил более 100 миллиардов долларов (20 % ВВП). Причем, по данным HSBС, он сохранится не один год [81]. Да, КСА может покрывать дефицит за счет золотовалютных резервов (что оно и делает), однако эти резервы истощаются – так, в феврале и марте 2015 года они сократились на 5 % (36 миллиардов долларов) [82]. Отчасти этому, конечно, поспособствовало желание нового короля Салмана раздать многочисленные подарки в честь своего восшествия на престол, однако отчасти в сокращении золотовалютных запасов виноваты и траты королевства на войну в Йемене (которую оплачивает именно Эр-Рияд).

К экономическим и религиозным сложностям могут добавиться и династийные. По сути, КСА как было набором племен 100 лет назад, так им и осталось. Линии разлома внутри королевства проходят по племенным границам. По сути, государство держит лишь династия Саудов, которая была создана благодаря крайне мудрой матримониальной политике основателя КСА Абд аль-Азиза ас-Сауда. Завоевывая племена, он не просто брал женщин в свой гарем – ему нужно было, чтобы каждое племя ощутило свою сопричастность к государству. Поэтому король Абд аль-Азиз ввел специфическую систему наследования. После его смерти престол отходил старшему сыну, а после смерти этого сына – не его детям, а следующему брату и так далее. Таким образом, каждое племя, отрядившее в гарем Абд аль-Азиза достойную женщину (то есть способную родить ему здорового и долго живущего наследника), могло быть уверено в том, что их выходец когда-нибудь станет Хранителем двух святынь.

Однако у этой модели были и свои минусы – сыновья умершего в 1953 году правителя сами старели и умирали. Именно поэтому король назначал не только кронпринца, но и вице-кронпринца. Нынешнему королю Салману, например, 79 лет, и в период правления короля Абдаллы он был третьим назначенным кронпринцем. Два предыдущих – Султан и Найеф (вице-кронпринц, ставший наследником после Султана) – не пережили короля Абдаллу, умерев в 2011 и 2012 годах соответственно. Возникал вопрос: кто из тысяч внуков и правнуков короля Абд аль-Азиза должен наследовать престол после ухода из жизни всех его сыновей?

Салман, казалось, решил эту задачу, за что уже прозван современниками «Решительным». Он принадлежит к влиятельнейшему клану Судайри (куда входит потомство Абд аль-Азиза от его жены Хассы бинт Ахмад ас-Судайри) и, используя его мощь и влияние, добился перехода власти к третьему поколению именно этого клана. Салман назначил вице-наследником племянника Мухаммеда бин Найефа – внука Абд аль-Азиза и сына так и не ставшего королем кронпринца Найефа. А в конце апреля, после добровольной отставки наследника – брата короля и представителя второго поколения принца Мукрина, – Мухаммед бен Найеф сам стал кронпринцем. Его место вице-наследника занял сын короля, Мухаммад бин Салман, ставший министром обороны. Он также контролирует доступ к телу короля, нефтяную политику и переговоры с иностранными лидерами (у короля Салмана болезнь Альцгеймера) [83]. Таким образом, и наследник, и вице-наследник представляют третье поколение.

На первый взгляд решение с кандидатурой наследника более чем достойное. Выбор Мухаммеда бин Найефа объясняют рядом факторов, среди которых близость к американской разведке (они долго и успешно сотрудничали). Ну и, кроме того, он слишком много знал (его папа, Найеф бин Абд аль-Азиз, занимал пост министра внутренних дел с 1975 года по октябрь 2011 года, а его сын унаследовал эту должность в ноябре 2012-го). Назначение же лояльного сына короля на пост второго наследника должно было защитить решение отца от действий противников. Ведь теперь они должны будут хорошо подумать, прежде чем высказывать свои возражения – кронпринц Мухаммед бин Найеф и вице-кронпринц Мухаммад бин Салман контролировали силовой аппарат – не только МВД и Минобороны, но и разведку. А это не только солдаты, но и огромные деньги за счет закупок оружия. Военно-техническое сотрудничество считается, после нефтедобычи, чуть ли не второй статьей дохода членов королевской семьи, ведь откаты от западных фирм и корпораций за выгодные контракты в этой области достигают, по данным ряда экспертов, 15 % [84]. Вне контроля наследника и сына короля оставалась только Национальная гвардия, которую контролировал сын покойного короля Абдаллы Мукрин, но ее полномочия стали ограничивать на законодательном уровне.

Однако нет никаких гарантий, что недовольные принцы будут молчать после смерти Салмана. Кронпринц Найеф может стать первым королем КСА с западным образованием – однако с точки зрения элит это скорее минус. За его прозападные взгляды и тесную привязку к американцам Найефа очень сильно не любят как в радикальном саудовском семействе, так и среди духовенства КСА. В западных СМИ уже появляются их письма, говорящие о том, что Дом Саудов недоволен и ждет, пока позиции сына и племянника короля не ослабнут. Процесс уже пошел. Во-первых, кронпринц и вице-кронпринц фактически курируют йеменскую и сирийскую кампании, которые не приносят пока ничего, кроме финансовых и имиджевых убытков. Во-вторых, между ними, по слухам, отношения уже испортились, и Мухаммад бин Салман сам хочет стать королем, в обход двоюродного брата. Наконец, в-третьих, недовольные принцы вполне могут воспользоваться тем же исламистским фактором. Их шансы на переворот возрастут, если за плечами будет стоять огромная террористическая армия.

В свою очередь, междоусобицей внутри саудовской династии вполне могут воспользоваться как исламисты (пожелавшие сыграть партию самостоятельно), так и архивраг королевства – Иран. Например, поддержать местных шиитов. Их в КСА немного (2 миллиона, порядка 8 % от населения страны). Да, они дезорганизованы, однако живут они на основных нефтяных месторождениях королевства. И в лучшем для Саудовской Аравии случае шииты получат гражданские права, а в худшем – добьются сецессии вместе с саудовской нефтью.

Пытаясь предотвратить эти сценарии, обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность, Саудовская Аравия пытается нащупать какие-то интересные ходы конем. Некоторые оказались слишком радикальными для того, чтобы их реализовывать. Например, получение Саудовской Аравией ядерного оружия (после чего ее внешняя безопасность была бы обеспечена, а на внутреннюю стабильность молился бы весь регион и внешние акторы). Да, королевство уже давно реализует компоненты ядерной программы и, по мнению некоторых экспертов, тихо-тихо движется в направлении создания ядерного оружия. Так, власти страны сделали упор на развитие физики, а Исследовательский университет имени короля Абдаллы становится одним из крупнейших в мире центров по исследованиям в области естественных наук. Если же время поджимает, всегда можно воспользоваться старыми связями и приобрести одну-другую боеголовку у Пакистана, с которым у Эр-Рияда давние и тесные отношения. В 80-е годы прошлого века президент Пакистана Мохаммед Зия уль-Хак послал сорокатысячный военный контингент для охраны саудовских границ во время ирано-иракской войны, а саудовцы профинансировали создание Исламабадом своего «ядерного меча». По некоторым данным, ядерная тема могла обсуждаться 3 февраля 2015 года в ходе визита в Эр-Рияд группы высокопоставленных пакистанских силовиков во главе с главой межведомственной разведки генералом Ризваном Ахтаром. Однако США жестко против – Вашингтону не нужны ни гонка ядерных вооружений в регионе, ни появление ядерного оружия у «Аль-Каиды» или ИГ. Поэтому, судя по всему, КСА жестко запретили инициировать ядерную программу под угрозой госпереворота. Как и начинать превентивную войну против Ирана в союзе с Турцией или Израилем.

Из легальных ходов многие не получались или не давали особой отдачи. Так, у Эр-Рияда никак не получалось столкнуть лбами Иран и США. Ни в Ираке (не случайно с избранием Хасана Роухани резко возросли террористические акты против иракских шиитов, которые должны были подвигнуть Иран к радикальным шагам), ни в Сирии, куда Тегеран упорно не хочет вводить войска. Ставка на турок оказалась бесперспективной. Да, с Анкарой можно сотрудничать в деле поддержки террористических группировок в Сирии, однако вряд ли Реджеп Эрдоган, даже при всей своей эксцентричности, готов пойти на прямой конфликт с Ираном. Турецкие бизнесмены грезят Ираном, экономику которого планируют оккупировать сразу же после вывода Ирана из-под санкций, и не простят президенту потерю второго (после российского) сверхдоходного рынка. Да и к тому же Турция слишком зависима от США, особенно после разрыва отношений с Москвой.