Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 1

После постановления военных властей о высылке из Петрограда доктора Предкальна я дал последнему отсрочку, а затем лично сказал Предкальну, что отменить постановление военных властей я не в праве, но что на запрос военного округа я не встречу препятствий к оставлению его в Петрограде. Я указал доктору Предкальну путь, и он был оставлен в столице.

В конце января или начале февраля был у меня старик Розенберг, Яков Михайлович (кажется, я не ошибаюсь в фамилии – если ошибся, то восстановить может упомянутый выше заведывавший приемом Н.В. Коперницкий) и сказал мне, что он пришел только поблагодарить меня за хлопоты о нем, хотя из этого ничего и не вышло, так как военные власти так и не разрешили ему выехать заграницу для лечения.

Вспоминается мне случай, относящийся, кажется, к началу 1915 г., когда я, идя навстречу просителю, довел дело (тогда я был вице-директором) до переписки между б. министром Маклаковым и военным министром, по главному управлению военно-учебных заведений. Дело касалось производства в прапорщики Ивана Ивановича Сергеева, несмотря на наличие о нем сведений, препятствовавших этому производству. Мое отношение к этому делу могут подтвердить как сам Сергеев, так и его жена Животова, кажется Наталья Николаевна.

В 1914 или 1915 г. был такой случай в моей служебной деятельности. Однажды в департамент (я тогда был вице-директором) в числе массы бумаг к подписи я остановил свое внимание на ответе о благонадежности одного лица, фамилии коего не помню. Так как мне некогда было рассмотреть всю переписку, подложенную к этой бумаге, то я приказал прислать мне на дом это дело. Вечером я прочитал от доски до доски все дело и увидел, что дело касалось какой-то террористической (кажется) группы, в коей будто бы были замешаны 10-15 человек. В самом конце дела я увидел, что все это предприятие есть плод измышления гнусного провокатора, которого изобличил бывший в то время начальником московского охранного отделения полковник Заварзин, при чем этот провокатор собственноручно записал в протокол, что ранее он врал все об этой группе. Меня привело в ужас, что об упоминаемых в этой переписке лицах могли сообщить неблагоприятные сведения. На следующий же день я об этом доложил бывшему директору Брюн-де-Сент-Ипполиту, а старшему помощнику делопроизводителя П.Н. Шиллеру приказал немедленно сделать соответствующие технические (по регистрационному отделу) отметки, дабы, в случаях запросов, давались благоприятные отзывы о всех лицах, кои упоминаются в этом деле.

Исходатайствовал я у Протопопова право постоянного жительства в Петрограде зубному врачу Лазарю Львовичу Аронсону (Колокольная) независимо от занятия им практикою, а ранее содействовал невыселению из Петрограда по требованию военных властей его семьи во время его отсутствия.

Исполнил я немедленно по телеграфу просьбу члена Государственной Думы М.И. Пападжанова относительно (кажется, я не ошибаюсь) пропуска через границу в Россию турецко-подданных армян. Мое доброжелательное отношение к М.И. Пападжанову вызвало, видимо, то, что я получил от него альбом армянских добровольцев – этот альбом до сих пор хранится у меня.

Особенное внимание я обратил в департаменте на улучшение сыскного (уголовного) дела, а главное личного состава сыскных отделений. Очень просил бы допросить подробно по этому вопросу делопроизводителя А.Ф. Кошко, который должен подробно показать, как я относился к этому делу. В частности укажу, что совершенная перед рождеством 1916 г. в Харькове кража в банке очень крупной суммы денег была раскрыта благодаря тому же Кошко, которого я командировал специально по этому делу.

По делам общей полиции я ввел специальные, подробные атестации чинов полиции и неукоснительно требовал, чтобы замеченные во взятках или рукоприкладстве отнюдь не оставлялись на местах, а немедленно изгонялись со службы. Об этом я говорил всем губернаторам, которые бывали у меня, а также решительно всем чинам полиции, мне представлявшимся.

Алексей Тихонович Васильев.

Марта 22 дня 1917 г.

Имею честь представить вам и просить предложить вниманию Чрезвычайной следственной комиссии нижеследующее мое ходатайство.

После совершившегося изменения государственного строя в России я окончательно и бесповоротно порвал с прошлым и отрекся от него. Тогда я самостоятельно явился в Государственную Думу, подал письменное заявление на имя господина председателя Государственной Думы и вполне сознательно отдал себя в распоряжение нового правительства.

Я хорошо понимал, что должен буду дать новому правительству – в данном случае в лице возглавляемой вами комиссии – ответы на многие вопросы, которые ныне имеют чисто практическое значение, составляют интерес момента. Отчасти я это выполнил в своем письменном докладе и впредь обязуюсь давать исчерпывающие объяснения по всем вопросам, сотавляющим предмет расследования комиссии.[*]

Вместе с тем, отдав себя в распоряжение нового правительства, я преследовал, в виду создавшегося у меня обдуманного решения (ныне это стало моим убеждением) другую цель – присоединиться к жизни обновленной России и стать в скромные ряды работников в том или ином качестве.

К великому моему сожалению и горю при первых же моих объяснениях, как на второй день после моей явки в Государственную Думу, так и впоследствии, ко мне отнеслись с некоторым недоверием. Я позволяю себе думать, что в этом виною служит скорее должность, которую я занимал в последнее время, чем моя личность, так как неправды в своих объяснениях я не излагал и не изложу.

Вследствие этого я несколько приостановился с представлением этой моей просьбы в то время.

15 минувшего марта вами, господин председатель, были поставлены мне вопросные пункты, на которые я представил письменное объяснение в заседании 22 того же марта комиссии in pleno.

Я ждал дальнейших вопросов для дачи разъяснений, но пока эти вопросы мне поставлены не были.

В дополнение к моему письменному объяснению от 22 марта позволяю себе доложить, что я никогда ни к каким крайним правым группам не принадлежал, даже не примыкал к отдельным кружкам, и никогда по своей последней должности, да и ранее того, крутой, реакционной политики не проводил, а требовал от подчиненных благожелательного отношения ко всем предъявляемым ходатайствам.

В указанном моем письменном объяснении из числа массы случаев я привел достаточно примеров, проверка которых докажет точность отмеченного мною отношения моего к делу.

Я, как и тысячи других, делал закономерно дело того времени, которое ныне кануло безвозвратно в вечность.

Теперь же я, повторяю, отрекся и от того времени, и от того режима.

Вот почему я и обращаюсь с моим ходатайством. Я не могу больше тунеядствовать, бездельничать. Я хочу работать, трудиться.

Усердно прошу комиссию разрешить мне и оказать свое содействие вновь поступить на службу новому правительству по какому угодно ведомству и на какую угодно, самую незначительную должность, так как я хотел бы, чтобы и комиссия и новое правительство убедились бы воочию, что я – не ретроград, не реакционер, а убежденный ныне сторонник и нового правительства, и нового строя возродившейся родины, а также честный и трудолюбивый работник.

Пусть расследование обо мне идет своим чередом, я всегда буду давать все необходимые и правдивые объяснения, но пусть же я буду причастен к новой радостной жизни России в качестве скромного незаметного работника.

Представляя это мое усердное ходатайство, горячо прошу об его удовлетворении.

С полною уверенностью в справедливость, гуманность и отзывчивость комиссии и нового правительства я покорно ожидаю решения своей участи.

А. Васильев.

5 апреля 1917 г.

Петропавловская крепость.

В целях ускорения выхода в свет настоящего издания издательство вынуждено было отказаться от первоначального замысла давать при каждом томе указатель собственных имен, соединенный с необходимыми комментариями и пояснениями. Одновременно с появлением в печати последнего тома издания будет дан особым приложением указатель собственных имен ко всем томам издания.

Настоящее издание воспроизводит точно текст застенографированных допросов и показаний, а потому сохраняет неправильности и неточности, принадлежащие говорящим лицам (неправильные именования, неточные даты и т.п.). Все они будут оговорены и исправлены в указателе собственных имен. Здесь же даются указания на необходимейшие исправления к тексту, без которых было бы затруднительно понимание текста.

Климович ошибочно называет чиновника Дмитрова: в действительности это – Митрович. [надо: «Дмитриева». Прим. В.М.]