Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг.

Дрейф офицерства в последние годы отчетлив. Наряду с добросовестными, знающими свое дело, ставящими его выше своих интересов специалистами, и таких еще очень много, – пьянство, юбилеи, «отмечания», сауны, пирамиды полезных людей по принципу «ты – мне, я – тебе», прагматизм, редукция духовности. Что-то вроде уже описанной мной сцены по Островскому – в купе, только на военный лад. Смесь былого коллективизма, произвола, липы, в том числе в науке, и пошлости. Не стало сдерживающих рамок партийной ответственности. Воля личности все чаще превышает волю коллектива. А это уже не армия. У меня все эти перемены вызывают тревогу, боль и отчуждение: я служил в Советской Армии.

Тут как-то с дачи возвращались, ждали троллейбус у церкви. Рядом оказался наш бывший замполит, уволившийся уже лет 12 тому назад. С чувством самоуважения он рассказал, что работает теперь помощником у главы администрации. Поражается, что мы не знаем имени и отчества его шефа. Немного оправдываясь, добавляет: «Оперировался по поводу катаракты, дал зарок, пройдет все благополучно – Схожу в церковь, Бога поблагодарить». Это замполит-то. И, откланявшись, пошел в церковь. Раньше в партком ходил, Ленина благодарил, теперь – в церковь – Бога благодарить. С Богом-то ладно (по Зюганову), но ведь и Ленина у него никто не отнимал. Дело, конечно, не в этом конкретном человеке, а в том, что дрейф людей становится закономерностью.

Июль. Из Рязани приезжал брат Саша. Присутствовал на нашем митинге, выступал и предостерегал, чтобы берегли наш памятник Ленину.

Познакомился с Солдатовым. Прост, доброжелателен, открытая, приветливая улыбка, деловит, хорошо слушает собеседника. Это признак интеллигентности. До контрреволюции – директор автопредприятия. Теперь – депутат областной Думы. Люди к нему тянутся. После митинга долго и терпеливо отвечал на житейские и политические вопросы окруживших его людей. Поодаль стоявшая старушка спросила меня: «Кто это?» «Рабочий-коммунист, первый секретарь», – ответил я.

Июль. Письмо из Ленинграда. «…Общая обстановка, политическая ситуация, все сложности жизни лишают какого бы то ни было оптимизма и очень угнетают. На этом фоне все остальные дела делаются с гораздо большим трудом, чем это должно было бы быть. Беспокоюсь за сына – возможен призыв в армию».

Август. Набирает темп избирательная кампания по выборам в Госдуму. Более 40 объединений и партий. Под 36-м номером идет объединение «Коммунисты, Трудовая Россия. За Советский Союз»! Обстановка способствует успеху левых сил. Война в Чечне, крупные провалы правительства по ее ведению, захват Буддёновска, неурожай, невыплата зарплаты, бескормица науки, культуры, здравоохранения. Однако единства действий всех отрядов коммунистического движения, которого ждут все низовые организации и которого боятся буржуазные партии, достигнуть не удается. Зюганов пренебрежителен, высокомерен, смотрит только в сегодняшний день. Условия РКРП (Советская власть, экспроприация награбленного и т. д.) в ЦК КПРФ жуются, жуются и выплевываются. Временами это действительно вызывает сомнение в том, что этот лидер – коммунист. В результате в бой мы идем с растопыренными пальцами.

Август. Едем в Приозерск на Ладогу. В купе с нами испанец, когда-то мальчишкой привезенный из фашистской Испании советскими моряками. Всю жизнь он прожил в СССР, член КПСС. А сейчас уезжает. Не удовлетворен развитием событий в России, утратой интернационализма. Ощущает и осуждает отступничество и перерождение Сантьяго Каррильо. С симпатией вспоминает о Долорес Ибаррури…

Август. Друг из Ленинграда пишет, что много разуверившихся. Отыскал где-то строчки: «Дорога к истине заказана не понимающим того, что что-то в жизни глубже разума, а иногда и вне его…» Это верно, но – обезоруживает, а жизнь требует борьбы.

Сентябрь. В Саратов прилетают чуть ли не одним самолетом Гайдар и Зюганов. Проводятся митинги: у памятника Чернышевскому на помосте выступает Зюганов, в здании филармонии – Гайдар.

Погода прекрасная, голубое небо, тепло. На помосте плотный, крупный, лобастый, в расстегнутом пиджаке, широко расставив ноги как на палубе, стоит, похожий чем-то на Тельмана, Геннадий Андреевич. Знамя колышется на ветру, галстук его взлетает… Говорит густо, спокойно, уверенно, критикуя правительство, президента, которого держит только место, говорит о задачах предвыборной борьбы. Но не понравилось мне, что на конкретные вопросы людей он смотрит только как на повод для изложения своих тезисов, как бы не снижаясь к спрашивающему. Есть явные штампы.

Встречали его тепло, народу было много. Правда, с верхних окон консерватории почему-то как раз в это время стали звучать громкие уроки музыки… Вручили ему цветы, проводили толпой до машины, так как он тотчас же убывал в Балаково.

Во время выступления Зюганова возле меня остановилась женщина, несколько бледная и в смятении. «Когда Гайдар выходил из филармонии и женщины кричали ему, чтобы отдавал сбережения, многие из них плевали в его сторону… Плюнула и я и доплюнула», – оправдывалась она. Так прошел митинг у Гайдара.

И еще одно: на митинге у Зюганова была мощная радиоустановка, выделенная мэрией. Устроитель митинга, мой знакомый (КПРФ), сказал, что мэр Маликов был очень любезен и даже пошутил, что свой партбилет он носит в кармане (правда, неизвестно в каком). Маликов до 1991 г. был первым секретарем Энгельсского райкома КПСС. А ныне он, конечно, «демократ». Вот и получается: ворон ворону глаз не выклюет.

Где-то через пару дней приехавший Анпилов здесь, в Саратове, никому, кроме своих товарищей, не был нужен, хотя и выступал у памятника Ленину с простеньким «матюгальником». Этот коммунист у мэра не котируется.

Анпилов выдвинул себя кандидатом в Госдуму по Балаковскому округу, причем была договоренность с КПРФ, что от них у него конкурента не будет. И все-таки выдвинули своего. – Максакова, рискуя своим успехом и, конечно, перекрывая возможности для Анпилова – человека для широкого круга людей совсем не бесспорного. О нем говорят разное. Как-то старая коммунистка предупреждала меня от похвал в его адрес, упомянув, что он не был безупречен по отношению к своим товарищам, когда работал в Никарагуа. Что она имела в виду, осталось неясным. КГБ? Но тогда все были подотчетны.

Октябрь. Холода. Темная осень. Настроение частенько падает.

Ничто не бывает таким временным, как постоянное. Уходят люди, казалось бы, столпы постоянства натуры и дела, и от них ничего не остается, кроме короткой памяти копошащихся родственников. Что-то очень важное, вспыхнув, превращается в ничто. Можно сгореть для людей, лишь испачкав их своим пеплом, и не более того.

Правда, мне так немного нужно для себя: побродить по лесу, обрадоваться другу, испугаться звезд, подержать на руках ребенка. Всего этого так мало последнее время.

Все зыбко вокруг. Крысиные морды, жаждущие обогащения, заплеванные ларьки, жрущие «хозява» жизни поблизости от отхожих мест. Города-туалеты.

А в лесу тихо, багряное золото вперемешку с зелёными купами, тенями под кустами под нежно-голубым высоким-высоким остывающим осенним небом.

Череда дел, ничего нельзя выпустить из рук, механический истуканчик – обязательная принадлежность кафедры. Иногда хочется снять халат, одеться, тихо уйти и не возвращаться. Все равно – разве что чуть большая горстка пепла…

Самое страшное – поддаться одиночеству, потерять чувство локтя. А нужно держаться. В эти минуты бесценна поддержка учителей.

Ленинград. 1941 г. Начало. войны. Стремительное наступление немцев. Формирование блокады города уже к сентябрю.

Знакомая моим родителям семья учителей – Алексеевых– Фельснер (мать – Елизавета Михайловна, лет 60, в 20 – 30-е годы соратница Н. К. Крупской в системе детских коммун, ее дочь – Мария Сергеевна, 38 лет, и Мариичка – внучка, 3 класс). Они жили в доме на Кировском проспекте.

В городе введено военное положение, начались бомбежки и обстрелы. Эвакуация затруднена: железная дорога на Москву уже перерезана. Приходит сообщение о гибели их родственника в боях за о. Ханко в Финском заливе. Сгорели бабаевские склады с продовольствием, город стоит перед голодной осенью.

Но еще формируются и уходят составы через Волхов на Вологду и дальше, на Урал. Вывозятся дети целыми школами. И в их школе объявлен сбор. Мария Сергеевна с группой учителей организует погрузку в эшелон 200 детей – от 7 лет и старше, большинство из них – без родителей, ушедших на фронт. Выезд с Финляндского вокзала в теплушках. Бомбежки в пути. В вагонах буржуйки, кипятится вода для приготовления еды, для мытья детей и стирки. Едут медленно. На станциях по распоряжению органов Советской власти им выдаются продукты, главным образом картофель и хлеб. В вагонах, на нарах, – неунывающие дети. Они еще не всё понимают, только все время есть хотят.