Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг.

Станция назначения – г. Молотов (Пермь). Размещение в школах. Организация учебного процесса. Учителя поселены в учительских, в подсобках. С одеждой плохо – успели взять только самое необходимое. Жизнь на карточки. Связи с Ленинградом нет, все переживают, как там. Новых эшелонов уже нет: блокадное кольцо сомкнулось. Но люди сплотились (ленинградцы!), многое делается сообща, как в единой семье, никому не дают ослабеть, берегут детей, они – самое главное. Вся страна тогда, зимой с 1941 на 1942 г., жила, сжав зубы, физически ощущая бомбежки и голод Ленинграда. Вывезенные дети – различных национальностей, но никто не делал никаких различий, это было бы дикостью. Джамбул писал: «Ленинградцы – дети мои!»

Учебников не хватало. Писали в тетрадках, сшитых из газет. Писали чернилами из непроливаек. Урок географии в 3 классе, в конце октября, ранним утром, в школьном дворе: «Повернитесь, дети, лицом к солнышку!» Повернулись. «Утром солнце на востоке. Это – восток, там Сибирь. А за спиной у вас – повернитесь кругом – запад, там Ленинград, там фашисты! Днем солнышко переместится и будет указывать уже на юг, там – Москва, там Сталин, там Волга…».

Борьба с вшивостью. Классные контролеры с красными крестами на рукаве. Это – санитары. Они осматривают волосы и воротнички.

Зима. Один из беженцев залез на крышу городской котельной – поспать в тепле, провалился в котел и сварился… Долгие лютые зимы.

Весной 1945 г. возвратились в Ленинград, вновь в теплушках, но уже на Московский вокзал. На солнце сверкает мокрый после дождя Невский. Сколько радости! Город уже оживает, торопятся люди, грохочут трамваи… Через мосты, на грузовиках, их везут на Петроградскую сторону, домой. По дороге видно, что город сильно разрушен.

Размещение – в спортзале школы. Организация питания. В течение нескольких дней раздавали детей – родителям и родственникам, оставшимся в живых. Искали по адресам. Возвращены целыми и невредимыми все 200 детей (ни одного не потеряли за эти годы)! Часть детей, у кого родных не нашли (война еще продолжалась), были определены в детский дом.

Только после этого вспомнили о себе. Оказалось, что приехали в легкой обуви, а было еще холодно. Одежда поизносилась, а самое печальное – выяснилось, что их квартиру разбомбило еще в 1942 году. Остались жить в школе, стали учительствовать. Через полгода дали им в коммуналке на ул. Кропоткина, на 5-м этаже комнату в 16 кв. м. Мариичка пошла в 7 класс. Жили очень скромно. Удалось найти через людей часть своих вещей и мебели из старой квартиры. Жили как все – на карточки, испытывая постоянное чувство голода. Не роптали, терпели, были рады, что выжили.

А с 1950 года – новая беда: у Марии Сергеевны обнаружена опухоль спинного мозга. Далее – операция, жизнь в корсете. Еще через год совсем слегла дома, и теперь уже на все последующие 20 лет. Давала уроки, этим жили. Старушка-мать состарилась и требовала ухода. Все заботы легли на Мариичку. Весь мир для Марии Сергеевны сузился до телефона и телевизора «КВН». Но учителя, друзья не покидали. Я бывал у них в те годы, так как учился рядом, в Военно-медицинской академии.

Меня всегда поражало, что при небольшом заработке и пенсии, в их холодильнике всегда хранились консервы и продукты – впрок. Я не сразу понял, что это чисто ленинградское, блокадное, явление. Кто пережил голод, тот всю жизнь подсознательно страшится его повторения.

20 лет, лежа на щите, прожила Мария Сергеевна. Поседела. Подсядешь к ней поближе, чтобы поговорить по душам, и видишь, что волосы у нее – тоненькие-тоненькие серебряные нити, а светло-голубые глаза – бесхитростно-добрые. Разговор с ней был всегда тихий, ей можно было сказать все, как другу, и почерпнуть из ее мудрости и доброты.

Страдая сама, она постоянно заботилась о многих людях. К ней приходили, ей звонили, приводили детей. Она была источником жизнелюбия и доброжелательности. Когда-то она вместе с моей мамой окончила Герценовский педагогический институт и была очень образованным человеком, это и делало ее полезной другим. Только частенько, неудачно подвинувшись, она неожиданно вскрикивала от боли и замирала, пережидая её и вытирая невольные слезы. При этом она старалась, чтобы этого не заметили сидевшие рядом, чтобы не огорчить их и не вызвать жалость к себе. Для нее ленинградская блокада не закончилась. Глядя на нее и чувствуя, как сжимается сердце, я спрашивал себя: если есть Бог, почему он обрекает на мучения самых лучших в жизни – почти святых?!

В 1964 г. мой отец, знавший их учительскую одиссею в годы войны и после нее, написал письмо в газету «Смена». Оно было напечатано. Откликнулись десятки родителей и их детей, ставших взрослыми. Приходили с внуками, с цветами в руках, с подарками. Отец не успокоился и выхлопотал им через горисполком 3-комнатную квартиру на Кубинской улице. К этому времени Мариичка вышла замуж, родила дочку Танечку.

Ленточки жизни развевались недолго: сначала умерла бабушка Лиза, в 1971 г. – Мария Сергеевна, а в 1988 г. – и Мариичка. Потомство их живет, храня память о высокой культуре, интеллигентности, бескорыстии и самоотверженности, которые не смогли изменить никакие беды и время.

Когда мне бывает трудно, я мысленно возвращаюсь к ней, моей тете Машеньке, и, окрепнув, вновь впрягаюсь в свою врачебную лямку. Когда возникают иллюзии и соблазны, я вновь возвращаюсь к ней, и становится ясно, что это – ложные горы и ложное счастье, а мы с ней хорошо знали, какими бывают настоящие человеческие ценности.

Приспособленцы и паразиты были всегда, особенно много их сейчас, когда большинству людей плохо. Эти не станут спасать голодных детей, им бы только себя спасти. И, как правило, преуспевают в этом. Поганки растут быстрее благородных грибов. Чем примитивнее организация, чем больше она ориентирована на потребление, тем экспансивнее ее рост. В этом преимущество паразитов, они свободны от созидания. Это показал фашизм, это в наши дни демонстрируют «новые русские» – новая разновидность паразитов и их власть.

Что такое коммунист? Это человек, которому мало жить только для себя. Для этого необязательно быть членом партии. Беспартийная учительница Алексеева-Фельснер – коммунист в чистом виде, куда более чистом, чем члены Политбюро «ленинской» КПСС.

Ноябрь. Поездка в Ленинград. Среди дел – посещение ЦК РКРП. Площадь Пролетарской диктатуры. Высокое здание. При входе – обогрев. Двери закрываются по фотоэлементу. Портье. Зал. Прекрасные витрины с хрусталем… Недоумеваю: туда ли я попал? Оказывается, ЦК наверху. И меня любезно туда провожают. Когда-то здесь все это здание было Домом политического просвещения, а теперь внизу шикарный офис богатой компании.

Наверху несколько комнат, больших, с высокими потолками – это ЦК. Штаб партии. Везде люди. Постоянное общение, конкретная работа. Постоянные сотрудники. Редакция газеты «Вечерний Ленинград». В одежде те, кто пришел с временным делом. Прохожу в кабинет к Виктору Аркадьевичу Тюлькину (сначала доложили). Он – за широким столом. Здороваемся за руку. За столом – знамя партии. Шкафы с книгами. Вдоль кабинета – длинный стол. За ним – три товарища: лидеры партии, один из них – первый секретарь Ленинградского обкома РКРП Терентьев. Здороваемся. Вежливо просят подождать. Тюлькин ведет меня в комнату редакции рядом и предлагает посидеть. Это полезно, так как я смогу увидеть, как работает редактор, как он обсуждает статьи с авторами (в частности, об отношении к работе Сталина «Головокружение от успехов»), как работает комплектовщик газетной продукции. Радуют тишина, порядок, такт.

Затем меня зовут в кабинет к В. А. Беседуем около 40 минут, никто не мешает. Он очень внимательно слушает. Лобастый, голова тяжелая, глаза вдумчивые, живые. Не отвлекается, не делает вид, что внимателен. Молод еще, в сущности. Говорю о Саратове и наших делах, о митинговщине как почти единственной форме работы партии. О том, что у нее нет внутреннего объема, что она «плоскость» и вся – на виду и очень уязвима. Нет серьезного аналитического отдела, значит, нет предвидения. Партия сиюминутной, только оперативной работы. Это – слабость. Очень невыгодна слабая известность большинства лидеров (кроме Анпилова). Все они как бы в тени. Ведь в народе даже о жизни КПРФ знают далеко не все, а о РКРП вообще ничего не знают, ограничиваясь отрицательной информацией о ней, как о скопище совков, вчерашних, сумасшедших и даже недочеловеков. Преобладает робость оценок и действий самой партии. Неполнота программы действий, неразработанность ряда положений (об армии, о прессе). Какая-то бесконечная доминанта темы борьбы с КПРФ. Такое впечатление, что если убрать этот тезис, то станет не очень ясно, зачем партия. Откровенно говорили. Он больше молчал. Сказал, обобщая: «Да, нужно заниматься партийным строительством, по Ленину. Но нас – очень мало для глубокого эшелонирования работы». Согласился, что формы работы должны быть более многообразны: от сугубо партийных до работы в массах, в коллективах, просто до сохранения того, что еще работает в стране, всего здорового в обществе. Даже обычная честная работа для людей – тоже партийная работа. Он понимает, что в интересах дела «засвечиваться» не нужно. Сказал, что Зюганов задолжал революции.