Михаил Скороходов - Всех помню…

Двести сорок минут — ровно столько потребовалось солдату и его помощнику на ремонт экскаватора.

Не подкачал и Гудилин. Шоферы только утром узнали, что всю ночь на их любимом экскаваторе работал другой машинист…

Добавлю к рассказу о солдате Иване Петровиче Кузнецове: через неделю после той памятной ночи коммунисты части приняли его кандидатом в члены КПСС. Узнав об этом, я вынул из своей записной книжки рекламный календарик Аэрофлота и подсчитал: Кузнецов получит партийный билет как раз накануне XXV съезда партии.

От карьера к военному городку, построенному воинами-железнодорожниками на высоком берегу Гилюя, я ехал в кабине КрАЗа, за рулем которого сидел Петр Пасисниченко, солдат второго года службы.

Рассекая черную воду таежной реки-дороги, он рассказывал о своей довоенной жизни, расхваливал на все лады и Украину, и Донецк, куда частенько наезжал, и родной город Амвросиевку: «Сады, сады, куда ни глянь. Ни тайги, ни болот, ни комарья проклятущего — одни сады». И вдруг: «Отслужу — здесь останусь. Дивчину свою выпишу, в Тынде всем молодоженам по комнате дают».

Я подивился столь неожиданному повороту.

— А кто же БАМ будет строить? — сказал он. — Я уеду, другой, третий. Приедут новые — опять привыкай, осваивайся. Так его и за сто лет не построишь. А надо — за десять. Раз уж я начал, мне и заканчивать. А на Украину в отпуск полечу, раз — и там.

Он помолчал, огибая крутой поворот, и бесхитростно добавил:

— Орден заработаю. Обязательно!

— Ишь, как вы все спланировали: и дивчину, и комнату, и орден.

— А как же! На этот год многие наши солдаты взяли обязательство выполнять ежедневно по полторы нормы — и выполняют…

Вечером, отыскав меня в одном из домиков военного городка, Пасисниченко попросил, как он выразился, «личной беседы». Мы вышли с ним на крылечко.

— Вы, может, чего не так поняли, ну, насчет ордена и прочего, — заговорил он. — Думаете, наверное, вот карьерист какой… А я не карьерист. Когда у себя в Амвросиевке на курсах шоферов учился, при ДОСААФе, был там один преподаватель, из фронтовиков. Всю войну за баранкой — какое может быть геройство? А у него вся грудь в орденах. Оказывается, он на войне новый способ придумал: как переправлять машины через обстреливаемый участок. А я окончил курсы, сел на машину, стал на базе «Сельхозтехники» работать. Что бы такое сделать, думаю, исключительное? Ничего не придумал. В армию взяли, на БАМ посылают! Обрадовался я, не передать!.. И разве зазорно, что я хочу отличиться?..

Солдат посмотрел на высокие звезды в ясном ночном небе, бросил взгляд на ровные ряды бревенчатых домиков, где спали его друзья, неожиданно сказал:

— Разрешите идти?..

Я подумал, как быстро мужают люди здесь, на БАМе. И вспомнил недавно рассказанный мне случай.

…На одном из участков магистрали мостовой железнодорожный батальон возводил мост. Минувшим летом во второй половине мая и в районе строительства, и выше, в горах, где берет начало река, зарядили проливные дожди. Вода прибывала с каждым часом и грозила опрокинуть, снести ряжевые опоры, еще только наполовину забутованные камнем.

Командир батальона и его заместитель по политчасти собрали коммунистов и комсомольцев обсудить грозное положение. «У меня есть план, — сказал комсомолец сержант Нодар Шенгелия. — Надо добраться вплавь до опор, закрепить на них тросы и, пока не пройдет наводнение, удерживать опоры тракторами. Добровольцы, уверен, найдутся».

Добровольцы нашлись. Отличные спортсмены и опытные монтажники сержанты Н. Шенгелия, В. Кудьба, рядовые Н. Филиппов и Р. Чонкошадзе несколько часов проработали в ледяной воде и наконец закрепили стальные петли на всех опорах. Мощные тракторы, регулируя натяжение тросов, трое суток удерживали опоры.

В другом подразделении, строившем мост на соседнем участке, крановщик подал на монтаж очередную железобетонную панель. Солдаты-монтажники, закрепив панель в ячейке опоры, высвободили стропы крана. В этот момент лопнул один из крепежных болтов, и плита весом почти в десять тонн заскользила вниз. На пути ее движения, не подозревая об опасности, спокойно клепал деталь рядовой Василий Лебедев. Он обернулся на крик товарищей, мгновенно оценил обстановку. Отступать некуда, единственный шанс уцелеть — прыгнуть на панель и вместе с ней падать в воду с двадцатиметровой высоты…

Когда до воды оставалось совсем немного, Василий, сильно оттолкнувшись, спрыгнул в реку. Вынырнув, оглянулся-вдалеке из воды торчал угол панели, поблескивало стальное кольцо арматуры.

«Держи круг!» — кричали ему с берега, но Василий поплыл к «утопленнице». Попробовал влезть на плиту — получилось. Падая торчком, плита нижним концом глубоко ушла в илистое дно. «Кидайте конец!.. — попросил он столпившихся на берегу солдат. — Все равно вытаскивать». А когда удалось передать ему трос, он прочно закрепил его в кольце, добрался до берега и с интересом следил, как над рекой зависла и поплыла к ферме, чтобы стать на уготованное ей место, злополучная плита…

В Москву мне прислали с БАМа фотографии. На одной — группа воинов у огромного щита, установленного при въезде в военный городок. На щите нарисованы двое высоких, налитых силой парней с мужественными, одухотворенными лицами — рабочий и солдат. Сверху крупная надпись:

«БАМ — стройка всенародная».

Солдаты стоят обнявшись, улыбаясь. Сегодня выходной день, работа была вчера и будет завтра, а сейчас — отдых, солнце, незамысловатые радости, которые несет с собой увольнительная записка в близлежащий поселок строителей. Жизнь хороша, дорога строится, и есть молодость, здоровье, силы, радость!

Чеканя шаг, идут по площади подразделения полка. Впереди, сияя трубами, движется оркестр. Во главе оркестра шагает военный дирижер — офицер с отличной строевой выправкой. Голова его слегка приподнята, лицо одухотворено. В правой руке он держит дирижерский жезл — тамбурмажор, объемистую трость, увитую разноцветными лентами и увенчанную медным украшением. В такт шагам он то опускает, то поднимает трость, задавая темп оркестру и колоннам.

И у кого из тех, кто идет в строю и кто наблюдает за воинами со стороны, не возникает чувство душевного подъема, радостного настроения, прилива сил от этой четкости движения, слитности рядов, мощных звуков военного марша! Да, военный оркестр не просто эмоционально окрашивает то или иное действие, но и увлекает за собой, объединяет волю людей, связывает воедино их поступки, рождает новую энергию.

Участники Великой Отечественной войны хорошо знают, какую волну боевого порыва вызывала музыка в трудные минуты на поле боя. Бывало и так: большая часть оркестра, отложив трубы, действует в окопах с автоматами и гранатами в руках, а 8—10 музыкантов, перекрывая треск автоматных и пулеметных очередей, несмотря на разрывы мин и снарядов, начинают играть Гимн Советского Союза. И распрямляются спины у бойцов, рукн крепче сжимают оружие, люди поднимаются из окопов с твердой решимостью добиться победы.

Советская военная музыка органично входит в службу и жизнь воинов и в мирные дни. Парад и марш войск, почетный караул, развод караулов, «заря» на вечерней поверке, торжественная заря, строевой смотр, вынос Боевого Знамени, возложение венков к памятникам и могилам воинов. Эти и другие воинские ритуалы, предусмотренные уставами Вооруженных Сил СССР, выполняются при непосредственном участии военных оркестров. Рождая высокие чувства, музыка усиливает воспитательный, патриотический смысл ритуалов, подчеркивает красоту воинской службы, побуждает каждого солдата и офицера вспомнить о своем долге защитника Родины. Вместе с тем музыка способствует строевому совершенствованию личного состава.

Но роль музыки в войсках не ограничивается службой военного оркестра в строю. Она оказывает огромное нравственное и культурное воздействие в быту, во время отдыха военнослужащих. Вот почему и скромная дирижерская палочка, мелькающая в часы досуга, превращается в магический жезл, помогающий эстетическому развитию, возвышению личности.

Конечно, для этого на определенной высоте должен находиться сам оркестр и его дирижер. Мы можем гордиться тем, что основные кадры наших военных дирижеров проходят первоклассную школу — их готовит Военно-дирижерский факультет при Московской государственной дважды ордена Ленина консерватории имени П. И. Чайковского. Побываем там, познакомимся с теми, кто учится и кто учит.

Старинное здание факультета с утра до позднего вечера наполнено разноголосыми звуками. Звучат валторны и тромбоны, флейты и гобои, саксофоны и фортепиано. Пять лет длится учеба. В основе учебного процесса — принцип индивидуального обучения. Военно-дирижерская кафедра, кафедры инструментовки и чтения партитур, инструментов военного оркестра, общего фортепиано распределяют курсантов по классам, где педагоги с помощью большого отряда опытных концертмейстеров учат каждого курсанта в отдельности.