Людмила Шапошникова - Дороги джунглей

― Как так нет диких слонов? Как же вы живете?

— Ничего, обходимся.

— И прирученных слонов нет?

— Нет.

— А кто же у вас работает в джунглях?

— В наших джунглях работают машины.

Каньяпен недоверчиво покачал головой, а потом хитро сощурился:

— Ой, что-то вы, мэм, от меня скрываете. Машины в джунглях работать не могут. Вы нарочно придумали, чтобы меня рассмешить, да?

И заливистый мальчишеский смех огласил джунгли.

— Вы очень веселая, мэм. Никто не смог такого придумать.

— А ну-ка, скажи, смешливый человек, кто ты и откуда?

— Я из племени маннанов. Наше селение недалеко отсюда. Надо пройти миль десять. Мой отец, — он махнул в направлении домика, — работает там. А я вот вожу иногда туристов.

Наконец деревья стали редеть. Тропинка вывела нас к берегу Великого озера. Расположенное в причудливой котловине между горами, оно было покрыто сейчас легкой вуалью утреннего тумана. Вершины дальних гор окутывали розовые облака. Постепенно на востоке стала разгораться алая полоса утренней зари. Туман исчезал. Розовые облака и красное небо отразились в зеркальной поверхности озера, и оно, казалось, до краев было наполнено розовой водой. Потом розово-красные цвета стали меркнуть, и из-за гор брызнули золотые лучи восходящего солнца. Как бы в ответ на это по джунглям прокатился мощный трубный глас. Вожак стада собирал диких слонов на водопой.

Мы прыгнули в небольшую, стоящую у узеньких причальных мостков лодку. Затрещал мотор, и его звук, дробясь о горы, мячиками запрыгал по разбуженной поверхности воды. Бурлящий след, вспоровший воду, тянулся за лодкой. Рулевой направил ее к восточному берегу. Мы прошли множество бухт и заливчиков.

Наконец лодка, заглушив мотор, вошла в небольшой залив, куда впадала стекавшая с горы узкая речушка с заболоченными берегами. Невдалеке послышался треск. Из-за деревьев показалась черная громада дикого слона.

— Тише, не шумите, — сказал Каньяпен, — они сейчас будут пить. Здесь два месяца назад лодка села на мель, и дикие слоны напали на нее. Спастись удалось с трудом.

— Да, — подтвердил наш рулевой, — мы не должны привлекать их внимания.

Вслед за первым слоном вышла слониха со слоненком. Они стали пить из речки. Затем слониха набрала в хобот воды и начала поливать слоненка. Тот, подставив под струю спину, неподвижно замер.

К этому слоновьему семейству через несколько минут присоединилось еще около пятнадцати слонов. Мы стояли с подветренной стороны, и слоны нас не чуяли. Но один из них все же увидел нас сквозь деревья, он заволновался и решительно шагнул в воду заливчика. Наш рулевой дернул рукоятку мотора, однако, как бывает в таких случаях, мотор не заводился. Рулевой чертыхнулся сквозь зубы. Каньяпен, схватив шест, стал отводить лодку на безопасное расстояние. При этом он приговаривал:

— Два месяца назад случилось то же самое… Два месяца назад…

Несмотря на усилия Каньяпена, слон неумолимо приближался к нам. Его примеру последовали два других.

Наконец злополучный мотор завелся. Рулевой вытер пот со лба. Лодка развернулась и вылетела из залива. Три слона, стоя по грудь в воде, провожали ее взглядами.

Мы снова вышли на большую воду, и лодка повернула к западу.

В этот день мы отправились к маннанам. Небольшой поселок Маннанкоди находился в двух милях от Кумили. Его хижины были разбросаны среди бамбуковых зарослей, манговых деревьев и банановых рощ. Около хижин — небольшие участки рисовых полей, за полями начинаются джунгли. От Кумили к поселку ведет узкая лесная тропинка.

В поселке нас сразу же окружили женщины и дети. У них была темная кожа, широкие, чуть приплюснутые носы. На женщинах были надеты короткие кофточки и яркие длинные юбки. Говорили они на какой-то странной смеси двух языков — малаялам и тамильского. Мужчины бросили свои обычные занятия и присоединились к женщинам. На меня обрушился град вопросов: кто я, откуда, зачем приехала, нравятся ли мне маннаны, хочу ли с ними подружиться. Моя белая кожа вызвала некоторое замешательство.

Одна из женщин приблизилась ко мне и дотронулась до руки.

— Что такое? — спросила я.

— Можно потрогать?

— Конечно.

И сразу раздалось несколько голосов:

— И мне, и мне.

Я отдала руку на растерзание. Фотоаппарат и кинокамера тоже были тщательно обследованы. Высокий парень в клетчатой рубашке принес циновку и расстелил ее посередине селения рядом с брошенными деревянными ступами, где несколько минут до этого женщины рушили падди[1].

— Садитесь, — сказал парень, — сейчас я расскажу вам, какая у нас беда.

Все ринулись на циновку, и мне не осталось места.

— Двигайтесь, двигайтесь, — засуетились женщины. — Пусть гость сядет в середину.

— Рассказывай, рассказывай, Канникерен, — оживились все.

— Вчера ночью на наши поля забрел дикий слон. Вытоптал рис и сожрал наш урожай. Что мы должны теперь делать?

Я не знала, что теперь делать. Все вздыхали и смотрели на меня.

— А у вас слоны есть? — спросил кто-то.

— Нет.

— Охо, охо, — снова зашумели все. — У них даже слонов нет. Откуда человек может знать, что теперь делать?

— Ну, а вы что делаете, чтобы охранять поля от диких слонов? — вышла я из затруднительного положения.

— Мы ночью бьем в барабаны и зажигаем огонь. Слоны пугаются и уходят.

— А что же случилось вчера ночью, почему слон не испугался?

— Пусть скажет тот, кто виноват.

Но виновника среди присутствующих не оказалось. Он благоразумно скрылся.

— Ему стыдно перед гостем, — объяснили мне. — Ведь он уснул, и наш барабан замолк.

Потом я заметила, что поля маннанов обнесены высокой бамбуковой изгородью. Это тоже от слонов. Однако животные нередко ломают изгородь.

Подошла высокая женщина. За ее спиной висел довольно упитанный малыш, привязанный к матери полосой ткани.

— Теперь пойдем ко мне в гости, — сказала она тоном, не терпящим возражений.

Я поднялась, и мы всем селением двинулись в гости к Лакшми — так звали женщину. Хижина Лакшми, как и все другие хижины в селении, была построена из бамбуковых жердей. Крыша и стены были оплетены пальмовыми листьями. Высота хижины составляла метра три. Окон не было, свет проникал через три открытых дверных проема. Стоял специфический запах дыма и еще чего-то мне незнакомого. Жерди на потолке закоптились, и с них свисали пропыленные лохмотья сажи. По правую и левую сторону от основного помещения были отгорожены небольшие каморки; стенки в перегородках, отделявших эти каморки, не доходили до потолка. В одной из каморок хранились циновки и домашняя утварь. Мебели не было. Под крышей висели глиняные горшки и бамбуковые сосуды. На земляном полу у тлеющего костра лежало несколько циновок — это была спальня. На противоположной стороне находился другой очаг. Здесь на трех вертикальных камнях стоял глиняный горшок, в нем варился рис. Недалеко от этого был подвешен тростниковый мат, на котором обычно сушат рис, а под ним разводят огонь.

― А в другой маленькой комнате у вас кто-нибудь живет? — спросила я Лакшми.

― Да, Танга и Раджу. Танга — моя дочь, — пояснила она, — а Раджу ее муж.

— Это я Танга. — В дверном проеме появилась тоненькая девушка лет шестнадцати.

― А где Раджу?

― Он спрятался, — засмеялась девушка. — Он стесняется. Раджу! — позвала она.

Однако в каморке по-прежнему не было движения. Раджу затаился.

— Пойдем к нему, — подтолкнула меня Лакшми.

Я заглянула в каморку. В углу, съежившись на циновке, сидел парень. Увидев меня, он прикрыл лицо ладонью, как стесняющаяся деревенская девушка.

— У вас все мужчины такие застенчивые? — спросила я.

— Большинство, — хихикнула Танга. — С ними очень трудно.

— Что же, они застенчивы как девушки?

— Как кто? — не поняла Танга.

— Почему как девушки? — вмешалась Лакшми. — Он застенчив как все молодые парни.

Теперь перестала понимать я. Только потом, когда я обнаружила, сколь сильны еще в родовой организации маннанов элементы матриархальных отношений, мне многое стало ясно. Эти отношения влияют на все стороны жизни племени. Застенчивый Раджу живет в доме матери своей жены. Обычай такого рода довольно распространен среди маннанов, очень многие мужчины в Маннанкоди живут в семьях своих жен. Девушка, выходя замуж, продолжает принадлежать к роду своей матери. Брачная церемония, как правило, происходит в доме невесты. Расходы по устройству свадьбы родители невесты поровну делят с родителями жениха. Жених же обязательно должен подарить невесте новое сари. Самая важная часть брачной церемонии — завязывание тали[2] на шее невесты. Этот обряд выполняет родственница жениха, в большинстве случаев — его сестра.