Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора

Под навесом лоджии Фельдхеррнхалле в Мюнхене, к которому 9 ноября 1923 года Гитлер вел колонну путчистов, стоит весьма впечатляющая статуя прославленного графа Тилли, под командованием которого в ходе Тридцатилетней войны католическая армия кайзера 20 мая 1631 года захватила Магдебург и устроила в городе такое, для чего, как впоследствии напишет в «Валленштейне» Фридрих Шиллер, «во всей истории нет языка, а у поэтов нет пера». В одной из церквей было обезглавлено 55 человек. Хорваты развлекались тем, что бросали младенцев в огонь. «Ужасающим, омерзительным и возмутительным является зрелище, которое ныне представляет собой человечество. Живые, задыхающиеся под грудами погибших… Младенцы, сосущие грудь своих убитых матерей. Чтобы расчистить улицы, в Эльбу пришлось сбросить более 6 тысяч тел».

Генерал Шерманн, именем которого был назван американский танк времен второй мировой войны, прославился и своей жестокостью. В ходе гражданской войны в США 1861–1865 годов он систематически опустошал Юг. Он убеждал своих офицеров, что война должна «приносить бедствия и разрушение, категории вины и невиновности здесь неприемлемы. Война не обходится без убитых и мародеров, иначе это не война, а маскарад».

Так что Гитлер не был одинок, и он также оставил потомкам свое мнение о роли жестокости в истории. 22 августа 1942 года он поразил слушателей познаниями в истории: «Когда белые впервые достигли Передней Индии, они обнаружили городскую стену, выложенную из человеческих черепов. Не Кортес научил мексиканцев жестокости, они прекрасно справлялись и до него: более чем у 20 тысяч человек были вырваны сердца во время жертвоприношений».

Однажды он заявил, что к историческим явлениям нельзя подходить с мерками буржуазной морали. Уголовный кодекс применим к магазинным воришкам, брачным аферистам и мошенникам, но не к историческим деятелям.

Флорентийский философ эпохи Ренессанса Макиавелли советовал своему государю не обращать внимания на угрызения совести. Этическая сфера государственного деятеля лежит «за пределами сферы обычной морали как целый мир, замкнутый сам в себе».[14] Гегель восторгался «действительностью, где господствует сила» и без чрезмерной сентиментальности утверждал: «Великая личность, утвердив свое господство, иногда давит беззащитный цветок, который оказался у нее на дороге». («Лекции по философии истории».)

Этого мнения придерживался и Гитлер. Вечером 24 августа 1942 года он заявил, что Сталин, конечно, бестия, «но все же выдающаяся по масштабу». Когда кто-то назвал Сталина «бывшим грабителем банков», фюрер встал на его защиту, «сразу же пояснив, что Сталин грабил банки не для личной выгоды, но как революционер, добывая деньги на нужды коммунистического движения».[15] Во имя великой цели допустимо даже убийство, но только для того, кто имеет на это право. Вследствие этого в третьем рейхе было строго запрещено убивать евреев для сведения личных счетов или из садистских побуждений. Гиммлер издал директиву, по которой любой эсэсовец, присвоивший себе хотя бы марку из конфискованной еврейской собственности, подлежал немедленному уничтожению.[16]

Этот приказ действовал. Так, за сокрытие 200 тысяч марок и казнь трех заключенных, которые могли бы стать опасными свидетелями, 5 апреля 1945 года комендант Бухенвальда оберштурмбаннфюрер Карл Кох был расстрелян в собственном концлагере.[17] Когда раскрылся еще один факт коррупции, Гиммлер не ограничился увещеваниями, и коменданта голландского лагеря Херцогенбуш Карла Хмилекски постигла та же участь. За воровство бриллиантов он был отправлен в Дахау.

Однако, как это всегда бывает, у самого государства были развязаны руки. Гитлер запретил называть Карла Великого «палачом саксов». Карл должен был «применять жесткие меры», чтобы сплотить воедино германские племена. По мнению фюрера, правители Германской империи не были деспотами. Гитлер считал Вильгельма Телля «швейцарским бандитом» и во время войны запретил исполнение одноименной драмы Шиллера как призывающей к бунту. Примерно так же думал и Наполеон: чтобы приготовить омлет, нужно разбить яйца. Этот ряд циников замыкает Эйхманн: сотня убитых евреев — это несчастье, но миллионы убитых евреев — это уже статистика.

29 августа 1942 года, предаваясь философским размышлениям, Гитлер сказал, что человек «по природе не является стадным животным, он становится таким только под влиянием жестоких законов… Человеческое общество можно удержать в рамках закона только при помощи железной жестокости».

Иллюзорное и лишенное всякой жалости представление Гитлера о человеке стало достоянием традиции, а аморальность и вседозволенность власти он узаконил как основу государства. Не одни только русские цари ссылались на авторитет Бога, бичуя кнутом своих подданных, другие монархи также использовали жестокость как законное право, оправдывая свои действия интересами короны. По словам Фридриха Майнеке, «меч силовой политики, которым всегда пользовалась Англия», трактовался как «карающий меч правосудия».

Статистика свидетельствует, что в XX веке Гитлер по количеству загубленных жизней — 20 млн. 946 тыс. человек, находится на третьем месте после Иосифа Сталина — 42 млн. 672 тыс. убитых и Мао Цзедуна — 37 млн. 828 тыс., опережая только Чан Кайши — 10 млн. 214 тыс.[18] Причем большинство жертв Гитлера были не евреи и физически неполноценные люди, а славяне. Все это навечно возвело его на позорный пьедестал истории.

С моральной точки зрения его преступления не имеют оправдания. Он обладал «твердой волей к убийству», которая была менее развита даже у советской системы, проявившей ее разве что при зверском убийстве в Екатеринбурге утром 17 июля 1918 года царской семьи, лейб-медика, лакея, двух поваров и фрейлены.

Психологи, изучавшие развитие психики у детей, спрашивали у своих маленьких испытуемых, какой ребенок хуже: тот, который случайно уронил на землю пять конфет, или тот, кто преднамеренно втоптал в грязь только одну. Как правило, маленькие дети больше ориентируются на цифры, тогда как взрослые люди порицают злой умысел.[19] Конечно, малоразвитое этическое чувство назовет большими преступниками коммунистов, поскольку они погубили большее количество людей, но достаточно развитая мораль предпочтет обвинить Гитлера по причине его целенаправленного разумного зверства.

В связи с этим дискуссия о том, кто убил больше, Гитлер или Сталин, теряет всякий смысл. Ничто не показало так наглядно убогость использования статистики в гуманитарных науках, как списки жертв политических репрессий нашего века. Миллионы замученных растворились в них и утратили свою индивидуальность. Так жертвой Гитлера стала целая эпоха.

На его совести также те старые еврейские дамы, которые не смогли вынести превратностей эмиграции и умерли в Шанхае или грязном пригороде Мехико с разбитым сердцем от щемящей тоски по немецкой родине, родному языку и любимому черному хлебу. На его совести гибель Эгона Фриделлиса, который выпрыгнул из окна, когда увидел в дверях своего дома эсэсовца. Он так и не узнал, что офицер СС просто пришел в гости к одному из его соседей.

В первые месяцы после прихода нацистов к власти в январе 1933 года в гамбургской тюрьме Фульсбюттель во время допросов немецких коммунистов пытали. Охранники специально держали их связанными в камере, где стояла виселица.

И кто может возразить американскому президенту Рональду Рейгану, который, посетив в 1985 году во время празднования 45-летия окончания второй мировой войны вместе с федеральным канцлером Гельмутом Колем военное кладбище Битбург в Эйфеле, сказал, что похороненные там молодые солдаты ваффен-СС «такие же жертвы национал-социализма, как и заключенные концентрационных лагерей»?

Кроме объективно статистического аспекта преступления имеют еще и субъективную сторону. Испытывал ли Гитлер чувство вины, понимал ли всю тяжесть своих преступлений? Ответ на этот вопрос, по-видимому, должен быть утвердительным. В любом случае во время беседы с глазу на глаз с министром пропаганды Геббельсом, состоявшейся 16 июня 1941 года незадолго перед нападением на Советский Союз, фюрер уже осознавал, насколько далеко он зашел: «На нашей совести уже столько всего, что мы должны победить любой ценой, иначе весь немецкий народ с нами во главе будет стерт с лица земли вместе со всем, что нам дорого».

Для себя он решил, что идет на преступления ради спасения отечества. Невозможно быть вождем нации, сохранив при этом чистые руки. Уже в «Майн кампф», оправдывая жесткие меры при борьбе с «неизлечимым недугом», Гитлер писал о том, что «непереносимая боль в течение столетия может избавить и избавляет от бедствия целое тысячелетие».

Он видел себя врачом, исцеляющим это столетие, хирургом, который вынужден недрогнувшей рукой сделать опасный надрез. Иногда Гитлер сравнивал решительные политические действия с работой стоматолога. 25 января 1942 года на совещании в ставке он заявил Гиммлеру: «Это нужно сделать как можно скорее. Представьте себе, что я медленно по несколько сантиметров в минуту вытаскиваю больной зуб. Но стоит резко выдернуть его, и боль пройдет. Евреи должны исчезнуть из Европы».