Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора

На основе данных устных источников Вернер Мазер заключил, что в быту Гитлер был нормальным человеком, который трепетно ухаживал за больной раком матерью и заботился о маленькой сестре, перечисляя ей значительную часть своей сиротской пенсии.[38]

Сходное раздвоение образа наблюдается и в том, насколько Гитлер жестоко относился к чужим народам и насколько заботился о своем. Его главной целью было то, «чтобы у немцев все было хорошо и им это нравилось». После начала систематических бомбардировок Германии авиацией союзников забота Гитлера о своем народе приняла гротескные формы. Жители особенно пострадавших от налетов мест, онемевшие от горя после поисков обугленных тел своих родственников в горящих развалинах своих разрушенных домов, проклинающие и самолеты союзников, с которых сыпались бомбы, и фюрера, обещавшего им защиту от этих бомб, в качестве компенсации получали талоны на натуральный кофе.[39]

Гитлер приложил немало усилий, чтобы освоить тяжелейшую орфографию немецкого языка. Чтобы хоть как-то облегчить эти мучения другим, он изменил старое написание «Ski» на «Schi», приведя его в соответствие с произношением.

Райнер Цительманн подчеркивает, что Гитлер провел ряд социальных реформ, дав тем самым толчок модернизации общества. Во время его правления был установлен 8-часовой рабочий день и введено право на минимальный оплачиваемый отпуск.[40] Гитлер считал, что он обладает «способностями к экономической политике, которые могли бы быть признаны не только немецким народом, но и стать полезными для всего мира».[41]

Апологеты утверждают, что Гитлер не имел к Холокосту никакого отношения и даже не знал о конкретных случаях уничтожения евреев. В глубине его души жил миролюбивый поклонник искусства, который против своей воли был вынужден вступить в войну. Сама же война началась из-за трагического недоразумения. Гитлер якобы «вступил в войну по причине политико-дипломатического промаха всех участвовавших в деле сторон, так сказать, несчастного случая».[42]

Несмотря на очевидное могущество Гитлера, его роль пытаются всячески затушевать. Кершоу пишет, что фюрер «стал пленником сил, которые не он породил и чьей динамике он вынужден был подчиниться». Имануэль Гайсс рисует весьма впечатляющую картину: «Подобно неопытному лыжнику, самонадеянно бросившему простой маршрут, Гитлер слишком быстро несся по сложной лыжне, на первом же крутом повороте упал и в конце концов соскользнул в пропасть».[43] Все эти построения довольно едко и коротко высмеял Ром Розенбаум: «Гитлер — ничтожество».[44]

Отдавая честь давней британской традиции, историк Г. Р. Тревор-Ропер с уважением относится к поверженному противнику. В результате он договорился до того, что Гитлер, который с самого начала своей политической карьеры в мюнхенских пивных не расставался с замашками мелкого уголовника, якобы был «искренним и честным» человеком, «убежденным в собственной правоте».[45]

Еще одной попыткой обелить Гитлера является тезис о том, что Русская кампания была превентивной войной.

Однако почему же он не напал на Советский Союз уже летом

1940 года, если так боялся концентрации вблизи границы армий, «готовых к броску», которые могли на следующей неделе вторгнуться на его территорию. «Россия нападет на нас, если мы станем слабы», — заявляет он в беседе с Геббельсом 16 июня

1941 года. «Мы должны действовать. Необходимо вывести Москву из войны, пока Европа покорена и обескровлена. Если позволить Сталину действовать, он большевизирует Европу и установит здесь свой режим. Необходимо перечеркнуть все его расчеты».

Утверждение о превентивном характере войны с Россией относится к области пропагандистских мифов третьего рейха. Гитлер всегда старался выдать свои агрессивные устремления за вынужденные, навязанные ему меры. В конце концов в его мышлении мотив воздаяния стал самостоятельным и возобладал над разумом фюрера. Все его действия превратились в месть, в том числе и истребление евреев. Реактивные ракеты, при помощи которых он пытался разрушить Лондон, были названы «оружие возмездия» (фергельтунгсваффен), сокращенно «Фау-1» и «Фау-2».

Государственная карьера Гитлера началась с клятвопреступления. «В понедельник 30 января 1933 года в два часа пополудни рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург привел Адольфа Гитлера к присяге на конституции Веймарской республики и назначил его рейхсканцлером. Фюрер нацистской партии поклялся защищать и соблюдать законы республики, что с любой точки зрения являлось клятвопреступлением».[46]

Следует отметить, что это был уже второй бессовестный обман, который совершил Гитлер в тот памятный день. Рейхспрезидент долго колебался и весьма неохотно согласился назначить фюрера главой правительства, причем обязательным условием этого было включение Гитлером в свой кабинет лидера дойчнационалов Альфреда Гутенберга в качестве гарантий безопасности республики. Сам Гугенберг отказался от этого и поверил крайне ненадежному Гитлеру только потому, что тот всего за 5 минут до присяги дал ему слово сохранить за его партией места в правительстве, где нацисты имели всего два портфеля. Подобная мера могла бы спасти дойчнационалов в случае, если на грядущих выборах они потеряют голоса. Прошло всего два месяца, и Гитлер отказался от своего слова и изменил состав правительства, введя в него еще больше национал-социалистов.

Когда в мае 1933 года Гитлер вошел в большую политику, он сразу же проявил хитрость и лукавство. Его предшественник на посту рейхсканцлера не без успеха пытался при помощи политической конфронтации улучшить положение Германии на международной арене. Гитлер же «выбрал не путь прямой конфронтации, но политику обмана, что впервые проявилось в так называемой "речи мира", произнесенной 17 мая 1933 года».[47]

Гитлер заключил целый ряд спекулятивных международных договоров с Ватиканом, Польшей, Великобританией. Более того, он пошел на целый ряд уступок для своих внешнеполитических партнеров, к чему не были готовы его предшественники в правительстве Веймарской республики. При помощи весьма успешного политического маневра, названного Якобсоном «стратегией грандиозного самоуничижения», Гитлер обманул и расколол консервативные круги Германии и ввел в заблуждение другие страны. Он тщательно скрывал свою убийственную концепцию жизненного пространства, на которой было основано требование пересмотра условий Версальского мирного договора. Затем он представил дело так, как будто желал только ограничиться этим требованием.

В своей речи, произнесенной 10 ноября 1938 года в мюнхенском «Коричневом доме» перед издателями и журналистами, Гитлер прямо сказал о том, что немецкая пропаганда мира начиная с 1933 года носила исключительно тактический характер: «Только постоянное акцентирование германских мирных инициатив сделало возможным для немецкого народа шаг за шагом вернуть себе свободу. Это было необходимой предпосылкой для следующего важного шага». Однако в самой Германии «пацифистская пластинка не крутилась».[48] 24 февраля 1937 года, выступая перед старыми товарищами по партии в пивной «Бюргербойхауз» в Мюнхене, фюрер сказал: «Уже в 1933 году мы позаботились о том, чтобы не обеспокоить окружающий мир, не рассказав слишком много о своих планах»..

Гитлер лицемерил и обманывал с холодным расчетом. «Однажды он назвал себя величайшим актером Европы».

Во время разгула СА после прихода нацистов к власти в начале 1933 года Гитлер повел себя так, как будто он не имел никакого отношения к действиям своих штурмовых отрядов. «Знал бы об этом Гитлер», — слышалось отовсюду, и создавалось впечатление, что как только фюрер получил бы информацию о происходящем, он сразу же прекратил бы произвол штурмовиков.[49] Докладные о состоянии общественного мнения, которые регулярно составляло для Гитлера СД, свидетельствуют, что тактика хитрости и обмана помогла фюреру поддерживать свой авторитет в народе и избегать критики в широких слоях населения вплоть до самого конца войны.[50]

В головах многих военных прочно закрепился стереотип о хорошем Гитлере и плохой НСДАП. О том, насколько сильно закрепилось это клише в умах военачальников, свидетельствует весьма грубый пассаж генерала люфтваффе Хуго Шперле: «Гитлер возвышается над окружающими его кусками дерьма».[51] До самого конца фюреру удавалось успешно лгать своим генералам.[52] Уже в последние месяцы войны, находясь в плену, немецкие военные на допросах жаловались американским офицерам на плохое снабжение вермахта, ложную стратегию и неправильные действия высших офицеров, но отказывались признавать ошибочность действий самого Гитлера.[53]

В течение длительного времени Гитлер так хорошо скрывал свою враждебность к церкви, что после аншлюса Австрии местное католическое духовенство направило к фюреру делегацию во главе с кардиналом Инницером, которая под звон соборных колоколов приветствовала его в венском отеле «Империал».