Ростислав Ищенко - Украина в глобальной политике

Но вот куда деваться огромной своре высокооплачиваемых евробюрократов? Вряд ли национальным правительствам понадобятся их профессиональные услуги по стандартизации размеров и расцветки огурцов; выработке обязательных к исполнению «рекомендаций» по количеству, форме, расцветке и допустимому времени использования (до замены следующим комплектом) игрушек для свиней; сертификации грибниц, на которых могут расти еврогрибы; борьбе за гендерное равенство и права извращенцев, а также многие другие абсолютно бесполезные (хорошо если не вредные) трудовые навыки.

Вот эту-то группу российские инициативы, грозящие ЕС международной изоляцией, экономической катастрофой и распадом (всем тем, чем так долго и упоенно Европа пугала Россию), и привели в состояние тихой паники. Причем это группа главных лоббистов интересов США в ЕС, десятилетиями обеспечивающая успешный дрейф Европы в фарватере американской политики. Теперь евробюрократы сталкиваются с тем, что их привычная политическая ориентация и практически рутинная проамериканская деятельность вступают в противоречие с их собственными интересами. Нет ЕС – нет и их должностей. И они, абсолютно социально защищенные, застрахованные самим фактом работы в системе евробюрократии от любых неожиданностей, любых поворотов судьбы, вдруг оказываются безработными, причем без особых шансов работу найти.

В общем, ныне самой заинтересованной в скорейшем (пока не угасла надежда на то, что есть еще время все исправить) прекращении проамериканской политики группой в ЕС является наиболее преданно служившая идее американского лидерства евробюрократия. Поскольку больше влиятельных общеевропейских групп, которые были бы кровно заинтересованы в сохранении союза с США, не существует, логично было бы предположить, что политика Евросоюза может быстро и драматически измениться. Правда, я бы не переоценивал такую возможность. ЕС – структура крайне инертная, неповоротливая, приверженная практике длительной бессмысленной процедуры, предусматривающей не просто согласование позиций всех заинтересованных сторон (это как раз неплохо), но и возможность дать документу некоторое время вылежаться. Причем в зависимости от времени старта процедуры принятия и оформления решения бессмысленное лежание документа может длиться целый квартал (если, например, неудачно совпадет с очередными рождественскими каникулами). С учетом того, как быстро и во все ускоряющемся темпе развиваются события, у ЕС может просто не оказаться времени для пересмотра своей внешнеполитической доктрины.

Однако если нависающая опасность катастрофы все же стимулирует элиты Евросоюза к быстрым и ответственным действиям, то состояние «блестящей изоляции» будет угрожать уже США. ЕС – последний мощный и последовательный союзник Америки. С его отпадением исчезнут причины хранить верность у Японии. Китай найдет массу аргументов для внимательно прислушивающейся к нему Австралии. Канада и Мексика, правда, достаточно прочно интегрированы в Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА). Но, во‑первых, и они могут изменить свою позицию, если НАФТА больше не будет соответствовать их интересам. Во-вторых, с точки зрения влияния на ситуацию в России и вокруг нее позиция как Канады, так и Мексики имеет третьестепенное значение. В-третьих, ограничение группы поддержки Вашингтона зоной НАФТА будет означать превращение США в региональную державу, обладающую военным потенциалом сверхдержавы (как это было с Россией образца 1992–2008 годов).

Конечно, у Вашингтона останутся и другие союзники. Возможно, сохранит англосаксонское единство Великобритания. Кроме того, наверняка практически на всех континентах найдутся страны, которым понадобится военная поддержка уходящей империи в противостоянии с соседями. Но во‑первых, с ними всеми надо будет договариваться, а не помыкать ими, а во‑вторых, есть существенная разница между гегемоном планеты и просто сильным в военном отношении государством, которое может быть кому-то полезным.

Повторю: я не считаю, что сценарий быстрого разрыва между ЕС и США и изоляции Вашингтона имеет значительную вероятность реализоваться. Евросоюз слишком долго проводит самоубийственную политику, чтобы всерьез рассчитывать на его благоразумие. Но сегодня состояние дел таково, что кто-то один (или ЕС, или США) в любом случае окажется в изоляции – под угрозой быстрой экономической катастрофы и с высокой вероятностью фрагментации.

США, изначально переоценив свои ресурсы, сделали ставку на дестабилизацию мирового порядка, рассчитывая сохранить управление хаосом. На первый взгляд казалось, что они, обладая не сопоставимыми с остальным миром военными и неограниченными (в краткосрочной перспективе) финансовыми ресурсами, легко переиграют любого оппонента. Однако, во‑первых, выяснилось, что ресурсы не резиновые, конфликты проще разжечь, чем прекратить, а на все конфликты сразу не хватает даже американских ресурсов. Во-вторых, что более существенно, с гегемонией одного государства мирятся, когда она дает хотя бы предсказуемый порядок и стабильность, когда же гегемон дестабилизирует им же управляемый мир, возникают сомнения в его адекватности и необходимости такой гегемонии. На этом фоне демонстративная приверженность России нормам практически убитого США международного права оказывается востребованной в уставшем от перманентной нестабильности американского управления мире. Поэтому Россия, даже не предлагая (изначально) глобальной политико-экономической системы, альтернативной действующей (предполагающей американскую военную дестабилизацию планеты), только за счет противопоставления ей своего стремления к миру и стабильности и следования единым для всех правилам игры, получала все большую поддержку мирового сообщества с каждым витком глобального кризиса, выражавшимся в очередном локальном конфликте.

В результате развития событий США оказались лишь одним из участников ими же организованного неуправляемого хаоса и все сильнее ощущают на себе результаты глобальной нестабильности. Так бывает во время войны. На первом этапе реализуются прописанные генеральными штабами планы ведения боевых действий. Однако чем дольше идет конфликт, тем больше действительность отличается от первоначальных планов. В процессе воздействия сторон конфликта друг на друга, столкновения собственных планов с планами оппонента, первоначальные намерения корректируются, пока не наступает абсолютно не предусмотренная планами эпоха. В Первую мировую войну она характеризовалась состоянием позиционного тупика, когда оборона оказалась сильнее наступления и война на годы превратилась в бессмысленную мясорубку, оказывающую гнетущее моральное воздействие на действующие армии и на общество в тылу. В конечном итоге это привело к падению четырех империй и к деморализации Европы, легко сдавшей в последующие годы свои экономические и военно-политические позиции в мире.

В ходе Второй мировой войны ограниченность ресурсов стран Оси (Германии, Италии, Японии) вступила в противоречие с пространством театра военных действий. Первоначальные успехи были нивелированы расстояниями, отделявшими войска от баз в Северной Африке, на российских равнинах, в джунглях Юго-Восточной Азии и на архипелагах Тихого океана. Войск для одновременного занятия линии фронта, контроля коммуникаций и создания ударных группировок просто не хватало, а пренебрежение чем-то одним делало операции слишком рискованными и в конечном итоге вело к поражениям и превращению блицкрига в затяжную войну, в которой, благодаря превосходству Объединенных наций над странами Оси во всех видах ресурсов и в мобилизационном потенциале военной промышленности, поражение фашистского блока становилось вопросом времени и жертв, но не вопросом принципа.

В российско-американской конфронтации начала XXI века ключевую роль корректировщика первоначальных планов сыграл фактор времени. США, как нападавшая сторона, владели инициативой. Они имели возможность выбрать время, место и способ достижения цели. В эпоху глобализированного мира расстояния не играли существенной роли. К тому же США располагали подавляющим ресурсным превосходством. Американский план имел лишь два узких места, которые первоначально не могли восприниматься его составителями как значимые.

Во-первых, как отмечалось в предыдущих главах, гегемон, дестабилизирующий управляемый мир, ввергающий его в хаос, начинает восприниматься не как гарант стабильности и неизменности правил игры, не как «ночной сторож», охраняющий покой, и даже не как неизбежное зло, но как опасный и неуправляемый маньяк, от которого неплохо бы избавиться коллективными усилиями.

Во-вторых, каждое поражение гегемона подрывает его позиции, развеивая миф о его неуязвимости и о бессмысленности сопротивления его диктату. Одно поражение может восприниматься как случайность, два порождают сомнения, когда же их становится больше, управляемые прекращают безоговорочно верить в компетентность управляющего, вассалы начинают требовать учета их интересов и более справедливого дележа трофеев, друзья и союзники сомневаются в целесообразности дальнейшего союза, а враги поднимают голову. Если же гегемон терпит поражения от одного и того же противника, то в лице успешно сопротивляющейся страны все недовольные (а их всегда много) получают центр объединения. Возникает точка сборки альтернативного мира.