Михаил Кириллов - Мои больные (сборник)

Операция была сделана. Эффект наступил быстро: сначала исчезли приступы стенокардии, а позднее прекратились и боли в плечевой области.

Спустя месяц, сосед уже не укачивал свою руку как ребенка. В последующие годы, пока я жил в Рязани и мог его видеть, он не страдал от стенокардии.

Я познакомился с больными муковисцидозом и вообще с этой патологией всего лишь 20 лет тому назад. Когда учился в академии (50-е-60-е годы), мы об этом заболевании вообще ничего не знали.

Муковисцидоз – заболевание, поражающее легкие и поджелудочную железу, относится к врожденной, генетически обусловленной патологии, и проявляется уже в раннем детском возрасте. Прогностически оно всегда неблагоприятно, причем финал наступает, как правило, рано. Именно поэтому во взрослой клинике до недавнего времени таких больных не было. Их можно было встретить только в детских стационарах. Сейчас положение изменилось. В результате применения современных препаратов, поступление которых регламентируется всемирной программой и специальным фондом, эти больные стали жить дольше (изредка даже до 30-тилетнего возраста) и стали пациентами взрослых клиник. Их лечение требует определенного искусства, настойчивости и даже самоотверженности врачей и родителей.

Поступление таких больных во взрослый стационар всегда единично и спорадично, и это представляет проблему, прежде всего потому, что терапевты мало знакомы с этой патологией.

В 8-й больнице г. Саратова мне пришлось наблюдать и лечить до десятка таких пациентов. Особенность состояла в том, что их лечение нельзя было приостановить. В последние десятилетия организация лечения этих больных имеет централизованный характер.

Обычно эти больные астеничны, прежде всего, в физическом отношении. Как правило, преобладают легочные поражения – по типу бронхоэктатической болезни с частыми гнойными обострениями. Реже к этому присоединяются деструктивные изменения поджелудочной железы. В этом случае возникают трудности и в обеспечении больных питанием.

Как-то в нашу клинику поступили одновременно сестра и брат, больные муковисцидозом. Ей было 20 лет, а мальчику – 18. В детстве у девочки патология легких была диагностирована поздно, поэтому было допущено рождение и второго ребенка.

При поступлении девушка была покрепче, проявления болезни под влиянием лечения уменьшились и наступила ремиссия. Она выписалась, продолжила учебу в университете и была полна жизненных планов. А у мальчика обострение закончилось летально. Он не питал иллюзий, обреченность воспринималась им, если так можно сказать, спокойно, без истерики. Он все понимал и привык к неизбежности смерти с самого детства. Но ведь и продолжение жизни, которое было ему уготовано, было мучительно. Эти дети, оставаясь детьми, годами живут в обнимку со смертью.

Через полгода в клинику вновь поступила его сестра, и на этот раз преодолеть обострение не удалось. Несмотря на полноценное лечение, она умерла.

При каждом поступлении таких больных в нашу клинику их посещал врач-педиатр, который вел их еще в детском стационаре в течение многих лет. Он консультировал нас в отношении лечения. Конечно, это был подвижник. Лечил и хоронил, лечил и хоронил. Где еще найдешь такого? А что делать? Все люди смертны, но как можно жить и работать в этой генетической душегубке?!

Лечение этого заболевания с годами, конечно, совершенствуется, больным муковисцидозом все больше продлевают жизнь. Совершенствуется и генетическое консультирование, но до решения вопроса еще далеко.

В 1964-м году в клинике Н.С.Молчанова у меня в палате находился больной Л, студент. У него была установлена хроническая почечная недостаточность как следствие ранее перенесенного диффузного гломерулонефрита.

Отеков у него не было, но сохранялась гипертензия, преимущественно диастолического типа, рефрактерная к гипотензивным средствам. Головных болей и рвоты не было. Аппетит был снижен, наблюдалось похудание, кожа была сухой, но без зуда и расчесов. Мочи было мало – всего до полулитра за сутки. В анализах мочи отмечались снижение удельного веса – до 1,010 при малом диурезе и незначительная эритроцитурия. В крови определялись умеренная анемия и азотемия – до 60 мг/%.

Сомнений в диагнозе не возникало, обострения основного заболевания не наблюдалось. Были назначены бессолевая диета, гипотензивные препараты, внутривенно – осмотические диуретики.

Самочувствие больного все время оставалось стабильным. Он не любил лежать и подолгу бродил по клинике. Однажды он пожаловался, что у него уменьшилось количество выделяемой мочи. Позже, при сохранении неплохого самочувствия и обычной двигательной активности, диурез у больного снизился до 100 мл в сутки, а еще через несколько дней практически возникла анурия. Азотемия стала нарастать. Наблюдавшаяся диссоциация клинических и лабораторных симптомов была непонятна. Обычно симптоматика изменяется синхронно. Мысль об инфаркте почек, чем можно было бы объяснить внезапное возникновение анурии, не находила подтверждения.

Прошла неделя с того дня, как у больного прекратилось мочеотделение. Нужно было что-то предпринимать, несмотря на поразительное сохранение неплохого самочувствия у пациента. Он не мочился, не потел, у него не было рвоты и поноса, а азотемия нарастала. Это значило, что шлаки из крови никак не выводятся. Долго такое положение сохраняться не могло.

Выяснили, что в клинике факультетской хирургии ВМА им. С.М.Кирова, что на Пироговской набережной, один из энтузиастов-преподавателей (доктор Е.С. Копосов) налаживает установку гемодиализа. Более того, его доморощенная конструкция уже действовала. В те годы в Ленинграде еще не существовало центров по детоксикации крови.

Договорились с этой хирургической клиникой, и я на санитарной машине отвез туда моего больного.

Оставаться там долго я не мог. Но мы справлялись по телефону и знали, что попытки наладить больному гемодиализ производились. Не сразу, но эта тактика оказалась успешной: у больного восстановился диурез и снизился уровень азотемии.

Больной ненадолго даже вернулся к нам в клинику. Выглядел измученным, но работа почек действительно улучшилась. Это было первым моим знакомством с экстракорпоральным методом лечения хронической почечной недостаточности.

Рязанский полк. 1958 год. Как-то в медпункт (дело было летом) зашли старший врач, бывший командир дивизии отставной генерал, который любил захаживать в полк, и командир полка. Он заметно прихрамывал. Старший врач прошептал мне: «У командира вросший ноготь, мучается, нужно удалить, приготовь все». Я пытался сказать, что я – терапевт и никогда раньше не удалял вросший ноготь, но объяснения не принимались. Пришлось идти в перевязочную. Ее светлая половина располагалась за занавеской. Там стоял и «операционный» стол походного образца. Пока мы с санинструктором кипятили шприцы, готовили перевязочный материал, в темной половине перевязочной за столом собрались пришедшие гости и фельдшер – зав. аптекой. На столе стояли большой граненый флакон с аптечным спиртом, графин с водой, тарелка с солеными огурцами и нарезанный хлеб. Время было до обеда и больше ничего раздобыть не смогли. Гости шумели в ожидании операции.

Когда я пригласил больного в операционную, наступила тишина, прерванная тостом: «Выпьем за удаление ногтя!» Все выпили. Принял дозу и командир и лег на операционный стол. Ноги его свисали: стол был короток. Вся конструкция скрипела, и я больше всего боялся, что она рухнет под тяжестью оперируемого.

Я обработал палец спиртом и йодом. Сделал в его основании два укола новокаином, перетянул палец туго марлевым жгутом, чтобы уменьшить кровотечение и, выждав, пока наступит анестезия, приступил к операции. Концевая фаланга пальца была заметно воспалена и отечна. Зажимом я приподнял ноготь и ловким движением снял его с ногтевой пластинки целиком. Проступили две капельки крови, и я наложил давящую повязку, сняв жгут с основания пальца. Через повязку просочилась капелька крови. Дело было сделано. Я объявил об окончании операции, а больной, лежа на столе, спросил: «Наркоз дал?». Дело в том, что, как все крупные мужики, он, как слоны мышей, боялся всяческой мелкой боли. Я повторил, что операция закончена. Он сел и посмотрел на забинтованный палец. Радости и удивлению его не было предела. Ему одели на стопу тапок, и он вернулся за стол, где его ждало угощение. Тут же было налито в стаканы. Был приглашен и я. Командир горячо благодарил меня. Были провозглашены тосты за удаленный ноготь, за меня, за советскую хирургию и т. д. Я отказывался, но прозвучало командирское «Пли!» и пришлось выпить полстакана спирта. Вода из графина пришлась кстати.

Через полгода сдавали двухэтажный кирпичный дом, построенный солдатами возле КПП полка, и мне с согласия командира дали комнату на первом этаже, размерами в 10 кв.м. Измученные жизнью у родственников, на частной квартире, в штабных помещениях, мы были счастливы. Вот что значит, когда терапевт хотя бы на время становится хирургом!