Роман Бабаян - Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек

Алексей Оленин всю свою службу прослужил в автобате. Стояли в северном предгорье Гиндукуша, возили грузы через перевал Саланг, ставший позже знаменитым. А тогда он был просто дальней и трудной дорогой через горы.

— Это было в провинции Баглан, — вспоминал Рахматулло. — Там располагалась наша пересылочная база. Из Союза грузы приходили, мы их развозили куда прикажут. Что интересно — среди водителей были призывники из республик Средней Азии, так некоторые из них специально машины портили, чтобы на ремонт уйти и в рейс не выходить. А наши ребята, с Волги, наоборот, напрашивались на выезды, и я тоже — хоть и страшновато было, но зато интересно, приятно становилось, что мы важные грузы везём, большое дело делаем.

Наступил ноябрь 1982 года. Уже не так долго оставалось до столь желанного дембеля — немногим больше четырёх месяцев. Уже скоро тот самый рубеж, которого так ждут в армии, — сто дней до приказа. Алексей уже предвкушал, как вернётся на гражданку, обдумывал, какие подарки привезёт родным и близким, — и не подозревал, что дорога домой растянется на долгие двадцать с лишним лет.

День 10 ноября военный водитель Оленин запомнил на всю жизнь.

— В тот день Брежнев умер. Мы как раз в Кабуле были, разгружались. Помню, нас построили, объявили минуту молчания. Потом сразу приказ — срочно возвращаться на базу.

Ночь застала колонну на склонах Саланга. «Урал» Оленина шёл замыкающим. Вспоминать о том, что тогда произошло, он не любит. Вроде бы глупо как-то получилось. Но на войне просто так ничего не случается.

— Мне нужно было в туалет, я терпел, пока мы прошли перевал, а внизу, у кафе, подумал, что уже безопасно, и вышел из машины, — вспоминает Алексей. Вышел, конечно, с оружием. Отошел с дороги за камень на обочине.

Его окружили восемь человек с автоматами. Он выстрелил в одного из них, но вышла осечка. Лишь позже он осознал, что это его спасло.

— Если бы не эта осечка, я застрелил бы кого-то из этих партизан — и меня бы убили. Но Бог рассудил иначе.

У него выбили автомат и сильно ударили прикладом по голове. Очнулся уже в горах. Понял, что попал в плен.

Алексей сказал нам, что до сих пор не понимает, почему его тогда не убили. Ведь он в первую же ночь, придя в себя после побоев, попытался бежать, но его заметил охранник и поднял весь лагерь по тревоге. Неудачливого беглеца отвели на камни рядом с лагерем, он уже приготовился к расстрелу, но ему лишь несколько раз сильно ударили камнем по ногам, чтобы ходить было трудно.

Когда ноги немного зажили, он попытался влезть в петлю — хотел повеситься. Не получилось — его опять избили и усилили за ним наблюдение. Несколько дней пленного продержали со связанными руками. Примерно в это же время в лагерь привели ещё одного пленного — афганца, кажется, коммуниста. Его расстреляли в тот же день. Алексея же опять оставили в живых.

— Я ждал, когда настанет мой черёд, — но в меня не стреляли. Я пытался спрашивать их по-английски, вспоминая школьные уроки, что со мной будет дальше? Они мне, как ни странно, отвечали по-русски: «Приедет большой командир».

Потом выяснилось, что эти бойцы выучили несколько русских выражений в то время, когда выменивали у наших солдат сигареты, а заодно и оружие.

«Большой командир» приехал ещё через несколько дней. Им оказался высокий и худой, совершенно седой мужчина — его можно было бы принять за старика, если бы не бодрые движения и очень живой взгляд. У него было сложное имя — Суфи Пуайнда Мохмад. Со временем Алексей понял, что своей жизнью он обязан именно этому человеку. Причины? Их могло быть несколько. Во-первых, отряд, имеющий пленного «шурави» — советского солдата, считался более авторитетным, чем другие. Во-вторых, Оленин оказался первым пленным, которого захватили в плен при участии сына «большого командира» — Мохаммада Ашарафа. Ему Алексей понравился — они даже подружились, если можно говорить о дружбе между хозяином и невольником. Это продолжалось недолго — через несколько месяцев сын «большого командира» погиб, и теперь отец продолжал оберегать пленного «шурави» от смерти, потому что он напоминал ему о сыне. Он контролировал весь окрестный район. Его боялись и слушались.

Обо всём этом он начал думать потом, а тогда его единственным собеседником мог быть только тот самый Мохаммад Ашараф — этот афганский парень учился в Кабульском университете и немного знал английский язык. Вот с ним пленный и общался — то с помощью английских слов, выученных в школе, то с помощью жестов. Со временем они стали не только понимать друг друга, но даже спорить.

— Вы пришли на нашу землю и говорите, что мы наемники, — говорил Мохаммад Алексею. — А мы защищаем себя, свою жизнь и свой народ. Мы хотим жить по-нашему, а не по-вашему.

Алексей спрашивал у нового товарища — что такое ислам? Тот охотно рассказывал. И пленному всё чаще приходила в голову мысль — если он, несмотря ни на что, до сих пор жив, значит, кто-то этого хочет. Кто? И как к нему обратиться?

Но всё это будет потом. А пока надо было научиться хотя бы понимать язык тех, кто вокруг тебя, и как-то с ними объясняться. Очевидно, что иначе здесь не прожить.

— Сначала, конечно, было трудно — вокруг тебя разговоры с утра до вечера, а ты ни слова не понимаешь. Голова от этого сильно болела, даже таблетки — мне иногда давали их — не помогали. Но прошло несколько месяцев, и я сам не заметил, как сначала стал различать отдельные слова в их речи, потом понимать смысл сказанного. Такое ощущение, будто в ушах сначала вата была и мешала слышать, а потом её вдруг вынули. Сам не заметил, как заговорил на языке, который (я это позже узнал) называется дари — он на фарси похож, по-нашему персидский или иранский.

Ещё Алексей говорил, что первое время на него приходили смотреть как на диковинку. Он был для афганцев из окружающих сёл чем-то вроде обезьяны. Некоторые удивлялись, почему у него нет шерсти и рогов, ведь русских представляли в пропагандистских рассказах родичами шайтана.

— Такую ерунду говорили местные селяне, что я не знал — смеяться или плакать. Спрашивали, правда ли, что русские едят ногами, а покойников в землю закапывают вниз головой, как морковку, и что в пищу мы употребляем нечистоты. Я им говорил в ответ — не слушайте всякие глупости, в России — в Советском Союзе — живут такие же люди, как и вы. Вас обманывают, чтобы вы стали бояться русских и ненавидеть их. Тогда я уже мог афганцам это объяснять на их языке. Вот так и началась моя первая борьба с моджахедами — идейная. И результаты были. В горах, где мы жили, практически не было нападений на наших ребят. Сначала изредка атаковали посты, потом вовсе перестали. Думаю, потому что я говорил афганцам — видите, шурави на вас не нападают, они пришли не убивать вас, а защищать.

Однажды мне предложили написать своим письмо. Сами предложили — не очень понимаю, зачем, видно, хотели в чём-то убедиться. Я согласился, написал. Попытался там указать, где я нахожусь. Некоторые афганцы немного знали русский язык, поэтому большую часть письма я постарался изложить жаргонными и нецензурными словечками — этому в школе не учат и не знакомый с нашими привычками ничего не поймёт. Не знаю, дошло ли это письмо в часть или нет — главное, что я его написал.

Тем временем Алексей после серьёзных раздумий окончательно решил принять ислам. Для него, как и для других пленных, воспитанных в духе атеизма и с детства слышавших, что никакого Бога нет, есть только поповские выдумки, это было важным шагом, но не вероотступничеством. Просто пришло время, когда он понял, что человека никто не может спасти, кроме Бога.

— Меня никто не заставлял. Просто я понял, что раз я еще не лежу в земле, значит, меня спасла какая-то сила. Я бы принял тогда любую веру, какая оказалась рядом. Я ведь раньше ничего не понимал: был пионером, комсомольцем, собирался вступить в партию. А в плену понял — без Бога жить нельзя. И сейчас я уверен — меня спас Бог, он дал мне силы выжить, не погибнуть и не сойти с ума.

— Теперь я навсегда останусь мусульманином, — говорил нам Алексей. — Это просто вера в Бога, а он един, и это главное. И Коран, и Библия проповедуют добро. Только кто-то живет по христианским законам, а мы — по мусульманским. В разное время держим пост, соблюдаем разные обряды. Идём в одном направлении, только разными путями.

Тем временем, пока Алексей Оленин, получивший теперь мусульманское имя Рахматулло — «Благодарный Аллаху», искал дорогу к Богу, большая политика шла своими путями. Председатель Революционного совета Демократической Республики Афганистан Бабрак Кармаль, встречаясь с корреспондентами ТАСС, заявлял, что правдивое и объективное информационное освещение событий «помогает афганскому народу в борьбе за независимость и территориальную целостность страны, помогает развитию и укреплению традиционной дружбы с народами Советского Союза».