Роман Бабаян - Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек

От Цхинвала до Донбасса

Сейчас, в 2015 году, меня часто спрашивают — уместно ли проводить аналогии между событиями в Южной Осетии 2004 года и нынешней ситуацией на Донбассе? Я считаю — да, уместно. Вспомните, с чего начался конфликт в Южной Осетии? С того, что к власти в Грузии пришёл Звиад Гамсахурдия. И что же? Он — образованнейший человек, выросший в академической писательской семье, приезжая в Москву, разговаривал с президентом России через переводчика. Абсурд? Конечно. Но для него, грузинского лидера, на тот момент этот вопрос был принципиальным. А вспомните его выступление о том, что необходимо ускорить утверждение статуса гражданина Грузии, который «положит конец бесконтрольной иммиграции и демографической экспансии чужой нации в Грузии». Одновременно он сокрушался о том, что «негрузинское население размножается катастрофическими темпами», и фактически призывал к борьбе за чистоту коренной грузинской нации. Это ничего не напоминает? Германию 1930-х годов и Украину послемайданного периода.

А вот его высказывания о населении Южной Осетии и вообще об уместности применения такого названия:

— Осетины — прямые агенты Кремля и террористы, у осетин нет права на эту землю. Они — новые здесь люди.

— Осетины представляют собой ничтожное меньшинство.

— Цхинвальский регион всегда назывался Внутренней Картли до 1922 года. В 1922 году был большевиками изобретен новый термин — Южная Осетия. Южная Осетия — это не географический термин. Никакой Южной Осетии нет, и никогда она не существовала.

Впрочем, такими же врагами Грузии её первый президент называл проживающих там армян, азербайджанцев, русских и так далее.

Вот вам и параллель с ситуацией на юго-востоке Украины. Там тоже всё начиналось с националистических лозунгов, с требований признать доминирующую роль украинского (западенского) языка и тому подобное. И там, и тут были введены войска для проведения карательной операции против людей, не желающих поддерживать этот пагубный для страны курс правительства. И там, и тут убивали людей только за то, что они с чем-то не согласны.

Поэтому, когда меня спрашивают — может ли Донбасс остаться в составе Украины? — я отвечаю: нет, не может. Я много раз видел аналогичные ситуации — люди, у которых погибли родные и близкие, никогда не будут жить в одном государстве с теми, кто их убил.

Кстати, просматривается ещё одна параллель: Украина обвиняет Россию в агрессии, так же как и Гамсахурдия заявлял о вмешательстве Москвы во внутренние грузинские дела.

Поэтому можно уверенно говорить о реализации если не одинаковых, то очень похожих сценариев разжигания гражданской войны в разных точках планеты — на Балканах, на Кавказе, на Украине.

Мне много раз приходилось бывать в Афганистане, на той земле, политой кровью и потом наших ребят, где бои идут уже не одно десятилетие. Впечатлений, конечно, море, и они воплотились во множестве репортажей. Но ничто не оказало на меня такого потрясающего воздействия, как история, с которой довелось столкнуться в то время, когда советские войска давно ушли из этой центральноазиатской страны, которую не зря называют «сердцем Азии». Я с телегруппой в очередной раз приехал в Афганистан, собираясь рассказать, что здесь происходит спустя пятнадцать лет после вывода «ограниченного контингента» Советской армии. Это было в начале 2004 года — вывод войск, как все помнят, официально завершился 15 февраля 1989 года.

Собирались говорить о том, как всё это было, и вдруг встретили человека, для которого та давняя война не только не кончилась, но навсегда определила судьбу. Человек этот оказался нашим соотечественником — одним из сотен солдат, числящихся на родине пропавшими без вести. На самом же деле он оказался в плену у афганских моджахедов и сумел выжить в неволе. Не только выжить, но и обзавестись семьёй, пустить корни на чужбине, которая раньше была вражеской территорией. Хотелось бы дальше сказать — обрёл вторую родину, но с этим сложнее, родиной для нашего героя осталась Россия. Он хотел туда вернуться и в итоге вернулся. Но путь этот оказался невероятно сложным, и до сих пор, когда уже десять лет прошло после выхода в эфир фильма «Русский афганец» — это было в 2005 году, — трудно сказать, завершён ли он до конца.

Я уже не раз повторял, что мои фильмы появлялись как некий итог работы телекорреспондента, подводили черту под осмыслением и переживаниями. К «Русскому афганцу» это относится даже в большей степени, чем к другим фильмам, — он родился из серии телевизионных репортажей о судьбе случайно (или по знаку судьбы?) встреченного нами человека.

Февраль 2004 года. Наша съемочная группа в Афганистане, откуда ровно полтора десятка лет назад торжественно вывели советские воинские колонны, и командующий 40-й аримией генерал Громов, под прицелом кинокамер торжественно перешагнув границу, объявил: «За моей спиной не осталось ни одного солдата!»

Город Пули-Хумри. Протянувшийся почти на десять километров вдоль трассы Кабул — Мазари-Шариф. Здесь постоянно дислоцировались советские воинские части, контролировавшие важнейшую транспортную артерию страны. Теперь от «советского военного присутствия» остались только воспоминания — у каждого свои. В Афганистане хозяйничают военные из США и их союзники по Североатлантическому военному блоку. На юге собирают силы недобитые ещё талибы, чтобы в следующем году возобновить партизанскую войну.

Начавшийся 2004 год принесёт Афганистану много перемен — и видимых, и настоящих. Впервые в истории этой страны пройдут президентские выборы, на которых победит пуштун Хамид Карзай. В январе на Лойя джирга — собрание старейшин афганских племён — уже приняли новую Конституцию. Вскоре утвердят новый флаг и новый герб страны.

Заодно в 2004 году Афганистан установит двойной рекорд — соберёт самый большой урожай опиума в истории страны и мира, станет крупнейшим производителем героина — 87 процентов от мирового объёма — и его поставщиком на международный рынок наркотиков. В аналитических отчётах по борьбе с этим злом будут приводиться такие данные — 4 тысячи 200 метрических тонн опиума. При этом 5 метрических тонн героина или его эквивалента будут перехвачены в бывшем советском, а ныне независимом Таджикистане.

Вот на таком «радужном» фоне происходила наша тогдашняя командировка. Но нам было не до мировых проблем, мы делали своё телевизионное дело, готовили репортажи для информационной программы «Время» Первого канала. Проезжая мимо Пули-Хумри, остановились возле маленького дукана — так там называются магазины, чтобы купить воды. С оператором Романом Михайленко и ребятами из Союза воинов-интернационалистов подошли к прилавку и стали выбирать, какой напиток приобрести, как вдруг бородатый продавец в длинной афганской одежде, до этого молча прислушивавшийся к нашему диалогу, на чистом русском произнёс: Возьмите лучше фанту — вода здесь с непривычным для вас вкусом.

Мы остолбенели: Вы что — говорите по-русски? Где так хорошо научились нашему языку?

— В городе Отрадное Самарской области, — как-то странно глядя на нас, произнёс продавец-афганец.

— Вы там работали или в гостях были?

— Я там родился и вырос.

Только тут до нас дошло, что, несмотря на афганскую одежду и густую чёрную бороду, глаза у нашего собеседника русские да и черты лица явно не восточные. В глазах — затаённая печаль. Видно, что он давно привык сдерживать свои эмоции. Сразу мелькнула мысль — не один ли это из тех, кого ищет Комитет по делам воинов-интернационалистов?

Так и оказалось. Вернее, не совсем так. Судьба нашего нового знакомого, с одной стороны, была типичной для многих на той теперь уже далёкой войне, с другой — не укладывалась ни в какие привычные схемы.

Знакомясь, он назвал себя по-местному — Рахматулло. Потом, спохватившись, добавил, что на самом деле его зовут Алексеем. То есть раньше так звали, дома и в армии. А в плену получил новое имя, когда согласился принять ислам. Так было со всеми, кто хотел остаться в живых.

Предупреждая наши возможные вопросы, Алексей-Рахматулло сразу сказал, что родину не предавал, военных тайн не выдавал, в своих не стрелял и вообще на стороне душманов-моджахедов не воевал. Вообще представления о том, что каждый выживший в плену чем-то запятнал себя в глазах товарищей по службе и оказывал какие-то услуги непримиримой афганской оппозиции, сильно преувеличены и порождены прежде всего незнанием местной специфики. Хотя, конечно, всякое бывало — на войне без предательства не обходится. Но это не из его истории.

В таких ситуациях всегда заманчиво сказать, что мы были первыми людьми с Родины, из России, которых этот человек встретил за много лет пребывания на чужбине, что он уже забыл, как звучит родная речь, и многое ещё, что выжимает слезу из читателей и зрителей. Но это не так. Во-первых, Алексей-Рахматулло за годы плена не раз общался с такими же, как он, сменившими имена и судьбу, даже в Пули-Хумри такие есть. Во-вторых, десять лет назад, в 1994 году, он был на Родине, обнимал родителей и сестру, дышал воздухом своего детства и юности. Почему опять оказался в Афгане? Ну, это долгая история, сразу не расскажешь да и не поймёшь. Но мы, конечно же, упросили рассказать.