Елена Коровина - Москва: мистика времени

– А тут?

– Воришек держу, попрошаек.

Юбка по ступеням так и крутится. В глазах рябь от этих полос разноцветных.

– А тут кто? – Шаль по плечам передернулась. Алая бахрома по спине раскатилась.

– Тут бродяга один. Говорит, монах. Из монастыря бежал. В годах уже и хворый.

– Так отпустил бы. Зачем держать хворого?

– Бесовские речи говорит. Дворню мою смущает. Всё, говорит, что под одним небом, – общее. Все, говорит, родятся вольными. А вольным, говорит, – воля…

Поднялись на башню. Подошли к бойнице. Внизу полыхали костры. Черными тенями вокруг вились хороводы. Гитара звенела что-то однотонно и завораживающе.

– Ишь, как твои взвеселились! – выдохнул барон.

– Сегодня Ночь цыганской дружбы. Большой праздник. Все, кто вокруг одного костра пойдут, самые верные друзья будут.

– Не скучно живете.

– Нет. Не скучно.

– А мне гадать-то будешь?

Она встрепенулась:

– Буду! Выбери себе звезду, барон. Не думая. Наугад!

– Вон там!

– Бог с тобой, барон! Там нет звезды. Разве ты видишь там звезду?

– А что, нет? Вон – мигает!

– Неужели видишь? Страшный ты человек, барон. Это – Антарес, черная звезда. Она кует страхи и одиночество. К ней обращаются черные маги. Но увидеть ее им не дано. Только волки видят эту звезду.

– Подумаешь, волки!.. Вчера двенадцать штук взяли. Большая охота…

– Слыхала. Флажки красные видала. По лесу трепещут.

Внизу бубны рассыпались частыми ударами. Костры взвились аж до облаков. Искры заметались. И в их точечных огнях вспыхнули алые листья клена. Закружились в огненном вихре. Затрепетали, сгорая.

Барон встрепенулся:

– Других забав нет. Гадай на что есть!

– Хочешь, расскажу про другие забавы? – Цыганка вскинула руку. Алая бахрома скользнула по лицу барона. – Видишь белую блестящую точку? Если долго смотреть – завораживает. И тянет-притягивает. Не оторваться! Это – Занлах. Звезда изгоев и отверженных. Но это – и звезда цыганской дружбы. Кто на нее засмотрится – бродягой станет. Заботу скинет. Печаль скинет. К синим морям пойдет, к зеленым лесам. Каждый день – новое место. Каждый день – новые люди. Каждый день – новая жизнь. Душа новая! Утром небо – твое. Ночью звезды – твои. Мир весь – твой. Ты – его владыка и повелитель. Мир проходит сквозь тебя. Вольному – воля!

…Вольному – воля. Где он это уже слышал?.. Ишь ты – в овраге опять завыли волки. Ничего! Завтра Хмарь их отстреляет. А неплохо было бы пойти за этой блестящей звездой. Просто – идти. Ни о чем не жалея. Ни о чем не думая. Жизнь – новая. Душа – новая. Мир проходит сквозь тебя. И не страшно. А радостно!..

Тени вокруг костра внизу взметнулись вверх. Десятки черных рукавов вскинулись и опали. Хороводы рассыпались. Всё смешалось. Что это они? И где эта… цыганка?

Барон кинулся к лестнице. Торопливо перешагнул пролет. Черт! Дверь к монаху, к этому бродяге, открыта. Так и есть – ключа нет на поясе. Стащила, ведьма! Знала, за чем шла. И ведь не побоялась! И ради кого?! Он же хворый, на ладан дышит…

Барон скатился с лестницы. Вылетел во двор. Хотел крикнуть, чтоб задержали, но слуг не было.

Цыганка с монахом уже внизу у костров. А там и кибитки собраны. И лошади впряжены.

– Стой! – заорал он в темноту. – Слуги, ко мне! Шкуру спущу!

Барон вылетел на огонь. Прямо перед ним – по ту сторону костра – стояли бродяга и цыганка. Красивые в свете пламени и молодые.

– Убью! – зарычал он и прыгнул через костер.

Коротко вскрикнула цыганка и резко вытянула вперед руку. Жгучая бахрома обожгла лицо. Крутанул алый вихрь.

Все выросло в глазах барона – эти двое, угасающий костер, кленовые тени. Запахло паленой шерстью. Замигала на небе кроваво-черная звезда.

Антарес. Занлах. Ночь цыганской дружбы. А его что же, бросили здесь одного?!

Барон поднял морду и завыл. Сильнее, протяжнее. Надо, чтобы услышали в замке! Надо, чтобы завтра началась большая охота!

С неделю, как бабка Настасья уехала на богомолье. А до этого месяц пилила Глеба: нельзя, внучок, жить без радости!..

Будто у него мало радостей в жизни? Богат. Знатен. Родовит. Наследник рода боярского. Красив, умен, уважаем. Это в двадцать-то лет! Чуть не полвоеводства из его рук кормится. Сам воевода каждый день к себе зазывает. Вот только дочка его – Аглая. Строптивица. На язык дерзка. Ясно – воеводская. Была бы дочь Ваньки-ключника, помалкивала бы!..

Молодой боярин пришпорил коня. Надо успеть до темноты. Правда, бабка говорила, тут недалеко ехать. Вот поле кончилось – теперь направо. Конь послушно повернул, но бега не сбавил. Добрый конь.

Бабку не переубедишь. Властного нрава боярыня Настасья Саввична. Вот и внука в руках крепко держит. Поехал бы он лучше сегодня к воеводе, а приходится нестись к ворожее, с которой у бабки старые договоренности. И не отвертишься, ведь слово дал.

Настасья Саввична уже в дорожном возке сидела, еще пять возков с собой брала – как же, родовитая боярыня собралась на богомолье, – а всё внуку наказы кричала. Конца последнего наказа он, правда, не разобрал – возок в путь тронулся. Зато начало стоит в ушах:

– Не забудь! Делай, как я говорила!

Да разве говорила? Вдалбливала! По сто раз на дню:

– Как первый цвет черемухи вскроется, обожди еще день. На третий, когда солнце начнет клониться, и поезжай. Как раз на закате поспеешь. Избу признаешь враз: будет она вся в черемухе.

И точно – мимо не проедешь. Белой копной черемуховая роща стоит на пути. Дух захватывает. Ясно, что тянуло сюда бабку, – красота неожиданная. Нетронутая. Белая красота.

Ну да не до красоты теперь. Дело есть.

Боярин спрыгнул с лошади, привязав ее, недолго думая, прямо к черемуховому стволу. Набрал горсть камушков и начал легонько кидать в окно. Один, второй, третий. Потом перерыв. Потом – еще один, второй. Все, как учила бабка.

Окно растворилось. Показалась фигура в темном балахоне, даже волосы черной тряпицей подобраны.

– Что надо?

– Здравствуй, старая. Я – боярин Глеб. Моя бабка с тобой договаривалась – боярыня Настасья Саввична.

– И о чем? – недоуменно протянула ворожея.

Глеб тряхнул русыми волосами:

– Сама же требовала, чтобы я приехал. Запамятовала, что ли? Говорила моей бабке, что хочешь желание мое исполнить.

Ворожея вздохнула:

– И чего желаешь?

– Зелья приворотного.

– К чему оно тебе?

«Твое какое дело, старая карга!» – хотел ответить боярин, но поостерегся и вслух сказал:

– Вчерась Аглая, воеводская дочка, надо мной насмеялась.

– Что ж, она красавица, к тому ж балованная.

– На глазах у всех людей не в мою повозку села, а к боярину Афанасьеву!

– Ну, этот грех легко простить.

– Ты простить можешь. Тебе за семьдесят. Пожила свое! А я еще и третий десяток не разменял. Не хочу прощать. Не придет Аглая по-хорошему – придется по-плохому.

– Но разве Настасья Саввична не говорила, что приворотами Марта никогда не занималась? – Голос ворожеи зазвучал звонко и негодующе. – Так что возвращайся домой, боярин!

– Ну уж нет! Я и так не собирался сюда ехать, да бабка пристала, как репей. Езжай, говорит, Марта Никулишна твое заветное желание выполнит. Я всю дорогу думал, что бы такое пожелать? Теперь знаю. Хочу, чтоб гордячка Аглая сама меня о любви попросила. В ногах пусть поваляется!

– Достойное желание! – Марта фыркнула. – Неужто других нет?

– Знаешь, что гордячка мне сказала? Хочешь, говорит, чтоб я тебя полюбила, – сумей приворожить.

– Так ведь приворот – ворожба. Дело грешное!

– Тебе ли, Марта Никулишна, о грехах поминать? Рассказывала мне бабушка, как вы с ней в молодости погуляли. Как по ярмаркам ездили, красавцев в твой домишко заманивали да и веселились во все тяжкие. Я вас не осуждаю – ни тебя, ни бабку Настасью. Знаю, что дед мой – изверг был, бил ее, бедную, смертным боем. Вот она и погуливала от него. Ласки-то ведь хочется. Небось многонько мужиков вы с ней приворожили – и не одних купцов-коробейников, а бояр тоже?

– Что было – то было! – перебила боярина Марта. – Да только от сегодняшней ворожбы весь грех на тебе будет!

– Пускай, – согласился Глеб. – Ты сделай, там посмотрим. Только сама подумай, – боярин полной грудью вдохнул черемуховый дух, – какие могут быть грехи в таком белом месте?..

– За травами в другие места пойдем. В леса да в болота.

– Надо – пойдем.

– Но ведь хлопотно! Для приворота-то из избы в дверь не выйдешь. Через окно вылезать надо.

– Раз обещала, значит, лезь! – рявкнул Глеб.

Марта вздохнула, поохала, но полезла. Боярин кинулся помогать. Старухе все-таки за семьдесят. Только та оказалась весьма резвой – легко спрыгнула на землю, не дожидаясь помощи.

– Уговорную фразу помнишь? – спросила она. – Заканчивай за мной: сегодня ночью не придется спать…

– Получим все по желанию нашему, – пробормотал Глеб.