Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц

Теперь, через сорок лет, бросая ретроспективный взгляд на дело Сумасшедшего Бомбиста, нам кажется, что раскрыть его не составляло труда. Но в то время работа доктора Брассела явилась настоящей вехой на пути становления бихевиористического направления в расследовании преступлений, а сам психиатр, позднее сотрудничавший с управлением бостонской полиции по делу Бостонского Душителя, стал настоящим пионером в области психологической криминалистики.

Несмотря на то что по большей части нам доводилось слышать рассуждения о дедукции — от литературных героев Дюпена и Холмса до реального Брассела и многих из нас, — мы чаще имеем дело с индукцией, то есть по деталям преступления составляем обобщающую картину. Когда в 1977 году я приехал в Квонтико, инструкторы Научной психологической службы — такие, как один из ее пионеров Говард Тетен, — пытались применить идеи Брассела к реальным случаям, которые принесли в аудитории Национальной академии профессиональные полицейские. Но в то время все это выглядело анекдотичным и не подкреплялось реальными исследованиями. Так обстояли дела, когда я появился в ФБР.

Я уже говорил, насколько нам важно поставить себя на место неизвестного преступника и вжиться в образ его мыслей. Но исследования и опыт подсказали, что не менее важно — как бы ни было мучительно и больно — представить себя пострадавшим. Только твердо уяснив, каким образом реагировала на нападение жертва, можно представить себе поведение и реакцию агрессора. Чтобы изловить преступника, нужно взглянуть на преступление.

В начале 80-х годов из полицейского управления маленького городка сельской Джорджии ко мне попал волнующий случай. Симпатичная четырнадцатилетняя девочка, тамбурмажор школьного оркестра, была похищена с остановки школьного автобуса всего в сотне ярдов от собственного дома. Через несколько дней ее полураздетое тело было обнаружено в десяти милях на лесной «тропинке любовников». Девочка оказалась изнасилованной, а причиной смерти явился сильный удар тупым предметом по голове. Рядом лежал измазанный в запекшейся крови камень. Прежде чем приступить к анализу, мне необходимо было собрать как можно больше сведений о жертве. Я выяснил, что хотя девочка была смышленой и привлекательной, но выглядела как раз на свои четырнадцать лет, а не на двадцать один год, как это иногда бывает с подростками. Все, кто ее знал, утверждали, что она не слыла кокеткой и не отличалась неразборчивостью в отношениях, не пила, не употребляла наркотики, с окружающими поддерживала теплые дружественные отношения. Вскрытие показало, что в момент нападения она сохраняла девственность.

Все эти сведения были для меня жизненно важными, потому что давали представление, как могла повести себя жертва во время похищения и после него и как в определенной ситуации реагировал на ее поведение преступник. Из них я заключил, что убийство явилось не спланированным, а спонтанным действием, вызванным извращенными, болезненными фантазиями; что девочка не зазывала насильника с распростертыми объятиями. Это подвело меня ближе к личности преступника. Мой портрет заставил полицию заняться неким субъектом, подозреваемым в совершении год назад изнасилования в соседнем большом городе. Понимание личности подозреваемого, который, как я и думал, уже проходил испытание на детекторе лжи, помогло мне разработать для полиции стратегию допросов. Об этом интереснейшем случае я расскажу подробно позднее, а пока достаточно заметить, что в итоге преступник признался в совершении обоих изнасилований и убийств, был осужден и, когда я об этом писал, уже покоился на кладбище в Джорджии.

Когда в Национальной Академии мы учим агентов ФБР и сотрудников правоохранительных органов элементам составления психологического портрета и анализу картины преступления, мы стараемся заставить их взглянуть на преступление в целом. Мой коллега Рой Хейзелвуд, до того как в 1993 году вышел в отставку, в течение нескольких лет преподавал основы составления психологического портрета. Обычно он выделял в анализе три основных вопроса и фазы: что? почему? кто?

Что произошло? Под этим он понимал всё, что с поведенческой точки зрения, могло быть интересно в преступлении.

Почему и каким образом это произошло? Почему, например, после убийства изуродован труп жертвы? Почему не украдены ценности? Почему не осталось следов насильственного проникновения в дом? Каковы причины каждого значимого поведенческого фактора в преступлении?

Все это подводит к третьему вопросу: Кто мог совершить такое преступление? Выяснить это и составляет нашу задачу.

Девичья фамилия моей матери была Холмс. И родители почти решили, что она станет моим вторым именем вместо более обыденного Эдвард. Оглядываясь назад, кроме этого я не припоминаю ничего, что бы предсказывало мою будущую профессию охотника за умами, или криминологического психолога.

Я родился в Нью-Йорке в Бруклине по соседству с Куинс. Мой отец Джек был печатником в «Бруклин игл». Когда мне исполнилось восемь лет, обеспокоенный разгулом преступлений, он перевез нас в Хэмпстед на Лонг-Айленд, где стал президентом профсоюза типографских рабочих. Сестра Арлена была старше меня на четыре года и могла служить образцовым примером — хорошо училась, занималась спортом.

Я же особыми успехами не блистал — довольствовался средними оценками, но своей воспитанностью и общительностью, несмотря на неказистую внешность, снискал симпатию у учителей Лудлумской начальной школы. Больше всего я любил животных и держал то собак, то кошек, то хомяков, то змей. Мать терпела мое увлечение, потому что я говорил, что собираюсь стать ветеринаром. И поскольку эта профессия давала все основания для успешной карьеры, поддерживала мой выбор. В школе я прослыл хорошим рассказчиком — это было единственное дело, которое давалось мне легко. И мой талант, вероятно, подтолкнул меня к сыскному делу. Ведь детективы и аналитики должны обладать способностью сложить разрозненные, неравнозначные и, на первый взгляд, не связанные друг с другом факты в стройный сюжет, особенно если речь идет об убийстве, когда жертва уже не имеет возможности все рассказать сама.

Часто мой талант выручал, когда я хотел увильнуть от работы. Помню, когда мне было одиннадцать лет,[5] нам задали прочитать какой-нибудь роман и пересказать на занятиях. Но я поленился взять в руки книгу. И когда очередь дошла до меня (сам ещё не веря, что на это способен), придумал название несуществующего романа, выдумал автора и начал рассказывать историю о собравшихся вокруг костра путешественниках. Я сочинял на ходу, а сам думал: как долго это может продолжаться. Напустил на несчастных путников медведя. Тот уже неслышно подкрадывался сзади и готов был броситься на людей — но в этот миг я прыснул, иссяк, замолчал и вынужден был признаться учителю, что выдумал все сам. Заговорившая совесть свидетельствовала о том, что я не был законченным преступником. Я переживал, что прослыву вруном, что завалю экзамен, что придется стыдиться перед своими одноклассниками, представлял, как расстроится мать.

Но, к моему удивлению и даже изумлению, учителю и ребятам рассказ понравился. И когда я признался, что придумал все сам, они дружно закричали:

— Доканчивай! Говори, что было дальше!

Я закончил историю и вышел из класса с отличной оценкой. Своим детям я долго не рассказывал об этом случае: не хотел, чтобы они считали, что вправе из проступка извлекать выгоду. Но для себя вынес, что идеи можно продавать. И если заинтересовать ими других, люди пойдут тебе навстречу. Этот талант помогал мне множество раз, когда приходилось в чем-то убеждать вышестоящих чиновников и офицеров местной полиции. Но должен признать, что до известной степени таким талантом обладают и пользуются многие аферисты и преступники.

Кстати, мои вымышленные путешественники благополучно спаслись — совершенно непредсказуемый конец, если принять во внимание мою горячую любовь к животным. Между тем я готовился к профессии ветеринара и три лета провел на молочной ферме по Корнеллской программе для юношества, организованной ветеринарной университетской школой. Программа оказалась прекрасной возможностью для детей горожан выехать на природу, но за это удовольствие я работал по 70–80 часов в неделю всего за 15 долларов, в то время как оставшиеся дома одноклассники грелись на солнце на Джонс-Бич. До сих пор мне кажется, я не сильно расстроюсь, если мне в жизни больше не придется подоить ни одной коровы. Физический труд меня укрепил, и я обрёл спортивную форму, а спорт был еще одним моим увлечением. В старших классах Хэмпстедской школы я был питчером бейсбольной команды и играл в полузащите в футбол. Вспоминая то время, я понимаю, что именно тогда во мне впервые пробудился интерес к психоанализу.