Ольга Кучкина - Мальчики + девочки =

Ездили с Бобышевыми гулять в парк Аллертон, в получасе езды от Урбаны (были там когда-то с Наташей и Дашей, и у меня есть снимки оттуда). Выехали – светило солнце, а приехали – тучи. Всю дорогу ветер гудел за окном машины, как трактор. Такая весна: то жара, а то прохлада. Мне нравится и то, и то. Прохлада даже больше, потому что она длит весну, иначе лето жарило бы уже вовсю. По дороге Галя давала очередной урок ботаники. Нежно-фиолетовые деревья называются red bud. Точный перевод: красный бутон . А по-нашему, кизил . Никогда не видела такого красивого цветения кизила. Розовые и белые деревья – яблони. Розовый куст, из-за которого выглядывает моя физиономия на карточке, что стоит у тебя на столе, называется surprise . По-нашему – сюрприз . Но еще более по-нашему – выскочка . Так называются эти цветы в России. Фотография как раз из парка Аллертон.

Я спускалась из дому к машине, и защелкал соловей. Каково было мое изумление, когда это оказался красный кардинал. Он сидел на электропроводе и щелкал по-соловьиному. Галя объяснила, что в Америке нет соловьев, а по-соловьиному трещат кардиналы. Стихи про американского соловья, стало быть, придется переписывать.

Прочла Бобышеву окончание подареного ему стихотворения. Смотрела по телику старый фильм «Doors», хороший и печальный.

Целую.

25 апреля

Милый, вчера была моя вторая публичная лекция. На деле та же самая, но публика другая. Я бы сказала, изысканная. Университетская элита. Включая Дмитрия Бобышева и Ричарда Темпеста. А также главу Русского и Восточно-Европейского центра Марка Стейнберга. А также моего нового знакомого Ральфа (шпиона). Человек двадцать. Даша сидела без дела. На вопросы отвечала сама. Разговор шел очень оживленный. Даша не преминула заметить, что я так легко говорю, потому что предмет хорошо знаком, а вот если бы новые темы – я бы плавала. Охотно согласилась. Во-первых, чего же спорить, когда так и есть. А во-вторых, чего же спорить, когда знаешь, что нарвешься еще на что-нибудь.

Вечером впервые приняли участие в социальной жизни двух департаментов, журналистики и public relations , которыми руководит Рон Йейтс. Нас пригласили на весеннее чествование стипендиатов-студентов и отмеченных премиями преподавателей. Дело было в большом зале, где стояло больше тридцати круглых столов и за ними сидело человек двести приглашенных. Наш стол – № 4. Рон – рядом за столом № 2. Подали еду, все поели, на кафедру взошел Рон и произнес вступительную речь. Часть вечера была посвящена умершему в прошлом году декану Родселлу (он пишется Rodsell и читается по-американски Радселл ). У него занималась Наташа, я его тоже знала. Дали какие-то папки двум приглашенным профессорам, из Китая и из Японии. Меня тоже представили, сказав, кто я и что, и дали ручечку в коробочке. Я сообразила, что на меня не было рассчитано, обо мне позабыли, поскольку я никогда не появляюсь в департаменте, и вспомнили в последний момент, потому мне досталась всего лишь ручка. Некоторым преподавателям, а также студентам вручали чеки, что, конечно, было приятнее. Мне чека не досталось. В конце выступил почетный профессор департамента журналистики Роберт Рид, который сначала вызвал мою горячую симпатию. Говорил, импровизируя, умно, про современную журналистику, про ее суть и опасности, которым она подвергается. Но дальше началось что-то странное. Интонация предполагала, что через полминуты он закончит, но он не заканчивал ни в первые четверть часа, ни во вторые, ни в третьи. Я измучилась и перестала слушать, сказав Даше, что никакое качество ужина и качество ручки не перевешивают количества этой речи. Между прочим, две моих студентки, Шеннон и Алина, тоже были награждены именными стипендиями.

Целую тебя.

28 апреля

Мой милый, где же ты?

Ездили в офис разговаривать со студентом Куртом Метцгером, который попросил о встрече. Он, как и студентка Нэнси Новак, хотел уточнить причины, по которым получил С (по-нашему 3). Мы повторили то, что написали ему раньше. На самом деле студенты хотят не повторения объяснений, а контактов, которые, как они надеются, позволят заслужить снисхождения. Этот Курт – очень красивый и очень умный молодой человек. Но свой ум употребляет не по делу – не чтобы учиться, а чтобы нравиться. Не тут-то было. Мы с Дашей серьезные люди, и нас, как рыбку на крючок, не поймаешь. Расстались мы, естественно, улыбаясь. Посмотрим, что он напишет на этот раз.

У нас есть еще один обаятельный студент Том Рыбарчук. Собственно, не студент, а аспирант, его офис рядом с нашим. Даша ездит сюда без меня, и он часто заходит к Даше поболтать. За его плечами интересный опыт: он принимал участие в работе группы университетских исследователей, решивших установить, кто сдал виновных в Уотергейтском скандале. И установили. У иеня он, однако, тоже ленился. Пришлось написать ему записку, чтобы он включил мозги, которые у него, похоже, имеются. Он включил и написал хорошую работу, за которую получил А ( то есть 5).

Предпоследня лекция была о женщинах-журналистах. Нарисовала три портрета: Светланы Сорокиной, Ирины Петровской и Анны Политковской. На лекции было всего шестнадцать человек. Я спросила: где вы? Они засмеялись и сказали, что, во-первых, весна, а во-вторых, окончание учебного года и все, как сумасшедшие, пишут papers по всем предметам. А я задумала спич, в котором решила поблагодарить всех и еще раз подтвердить принципы, каким была привержена. После чего собиралась подарить на память сувениры с логотипом «Комсомольской правды». В общем, я так и сделала. Но, кажется, если бы класс был полон, эффект был бы другой. Я сняла с себя тяжесть в прямом и переносном смысле, притащив на урок целый чемодан маек, бейсболок и еще чего-то с логотипом «КП». Реакция такая: открыли пакеты, внимательно рассмотрели, тихо засияли, уходя, каждый подошел и сказал отдельное спасибо. В обычные дни студенты не только не подходят (если только им что-то специально не нужно), но даже не прощаются. Может быть, я вкладываю слишком много сердца во все.

Дружочек мой, осталась одна лекция!

Целую.

29 апреля

Милый, ходила обедать со шпионом Ральфом Фишером. Он проникся ко мне такой симпатией, что пригласил на ланч вторично. Попросил рассказать о моей частной жизни, в частности, о муже. Я спросила: о котором? Он с изумлением спросил: а сколько их у вас было? Я ответила: три. Он сделал мне старомодный комплимент: дескать, ничего удивительного. Я аккуратно рассказала про первого и последнего. Сам он женат шестьдесят два года. Я посмотрела на него внимательно и поняла, что в молодости и зрелости он был замечательно красив. Знаешь, как бывают красивы рослые стройные американцы с правильными американскими чертами лица. Как жаль, что старость все съедает. Дал прочесть автобиографию. Прочла с интересом. Оказывается, заслуга создания великолепного русского раздела университетской библиотеки принадлежит именно ему. Видно, что он любит Россию – отсюда интерес ко мне. Спросила, что значит G-2 (это военное подразделение, в котором он служил в конце второй мировой войны). Как и думала, разведка. Но связанная с Китаем и Японией. С Россией нет. Больше того, он пишет про маккартизм, который отразился на многих преподавателях русских дисциплин и исследователях, работавших по русской тематике, – на нем, по счастью, нет.

Была в гостях у Бобышева, в его офисе. Позвонила, а он говорит: я нашел в интернете заметку про наш вечер, про вас хорошо, а про меня ничего, я надулся, но за вас порадовался. Поскольку «Армори» и факультет иностранных языков в пяти минутах ходьбы друг от друга, я пошла поглядеть, что там. Текст про вечер называется «Кукурузная поэзия» – верно, потому, что Иллинойс – кукурузный край. Сегодня в Урбане читали свои стихи Дмитрий Бобышев и Ольга Кучкина. О них обоих я ничего не знал до сегодняшнего дня. Люди это весьма знаменитые, Бобышев – ученик Ахматовой, друг Бродского, ему Окуджава посвящал стихи и прочее-прочее. Кучкина – журналист «Комсомолки», писательница и поэтесса. Как я понял, она проводит в Урбане семестр, читает лекции, а Бобышев тут постоянный профессор. Народу было человек 15, чтение стихов прерывалось переводом на английский, смысла в котором не было, ибо ни красоты звука и слова, ни нити рассказа он не передавал. Ольга Кучкина очень понравилась. Трудно сказать что-то конкретное. Конечно, видна сильная традиция, безупречное искусство поэта и чтеца.Но главное – это чрезвычайное переживание окружающего, не притупленное жизненным багажом и чем бы то ни было. Я никогда не встречал поэта такой чистой пробы. Я думаю, такие были на вечерах в Политехническом музее, конечно, без перевода на английский. Парня зовут Сергей Фролов, очевидно, он очень юный человек и учится в Иллинойском университете. У него свой сайт и всяческая литературная болтовня. Бобышева напечатали в 5-м номере «Нового мира». Он, однако, не успел порадоваться, как получил удар: «Независимая» в журнальном обозрении написала, что этот поэт пропадал и лишь недавно возник из небытия и что его стихи – смесь Вознесенского с архаикой. Я, как могла, его утешала.