Евгений Красницкий - Сотник. Не по чину

Впрочем, разговоры на пиру случались самые разные – и не только с ровесниками. В какой-то момент, когда Мишка остался без своего нового приятеля, которого отозвал отец, к нему подсел незнакомый и уже хмельной боярин.

– Здрав будь, сотник! – подмигнул он Мишке, поднимая кубок. Пришлось ответить на приветствие и тоже отхлебнуть вина.

– А я тебя помню! Весной ты лихо стрелял! Целы у тебя еще те стрелялки? Занятные игрушки. Я бы такую купил – внуку старшему, он как раз в возраст входит, а рука для лука еще слабая.

– Самострелами и воюем, – улыбнулся Мишка. – Для луков и у нас силенок пока маловато, а что игрушка… Те, кто от наших игрушек болты отведали, своих внуков уже не увидят. Потому и продать не могу, разве только на заказ сделать. Но об этом с дедом и кузнецом нашим говорить надобно.

– Съел, Волын?! – загоготал уже порядком подвыпивший приятель неизвестного гостя, подсевший следом за ним. – Говорил я тебе… – И заткнулся, видимо, от пинка под столом.

– А многие ли ваших болтов отведали? – прищурился Волын. – Ты-то сам только на ляхов хаживал, или еще случались походы?

– Да так, случалось… – Мишка насторожился и уже внимательнее глянул на своего собеседника. А тот указал на кубок с вином, который не спешил опустошать его молодой собеседник:

– Чего не пьешь?

– Так выпил уже. – Мишка демонстративно пригубил из своего кубка. – Мне по молодости лет простительно, да и нельзя много пить пока. Вот в силу войду, тогда…

– Дед, что ли, не дозволяет? – насмешливо скривил губы Волын. – Так ты теперь сотник. Отчет давать никому не обязан.

– Отчет давать надо всегда. Себе самому хотя бы. – Мишку стал раздражать этот скользкий разговор, но старшего обрывать невежливо, да и не верил он, что этот неизвестно откуда свалившийся на него боярин язык чесал исключительно спьяну и от нечего делать.

– Это правильно, парень! – хохотнул тот. – Думать надобно наперед. Ты вот хоть и воинского звания, а, гляжу, соображаешь – самострелы свои абы кому продавать не хочешь. Молодец! Так цену больше взять можно. Вы ведь с дедом торговлишки не чураетесь?

– А как же? – не стал упираться Мишка. – И торговать приходится.

«Тебе, дядя, я за любую цену те самострелы еще очень подумаю, продавать ли… Не в том штука, чтобы подороже слупить, а в том, для чего они тебе? Но это пока погодит. Интересно, к чему он подводит?»

– А летом не ваши ли ратники под Давид-городком ватагу татей разбили? Слыхал, вроде в торговый поход шли, а воев было немерено и мальчишки со стрелялками. Всех воров там и прихлопнули.

– Может, и наши, – равнодушно пожал плечами Мишка. – Сотня татей не жалует. А ты про это откуда слышал?

– Да на торгу говорили. Купца Игната поминали – погиб вроде. И дети его сгинули неведомо куда.

«Что же ты, боярин, прямо-то не спросил, если уж говорят об этом открыто. Да и мы вроде не скрывали. Ждешь, что пацан сейчас язык распустит, да все в подробностях обскажет, хвастаясь? А вот хрен! Сначала сам спроси и интерес свой обозначь, а не решишься, так и гуляй в самые разнообразные места.

Что же с той историей такого, что и Никеша из-за нее взвился, и этот сейчас репьем цепляется? Ведь копчиком чую, не просто так интересуется: с виду пьян, а глаза внимательные!»

Мишка молча смотрел на собеседника. Тот явно ждал от него какого-то комментария, но дождался совсем не того, чего хотел.

– Да ладно тебе поминать! Когда дело-то было! – влез в разговор его давешний приятель и потянулся за чашей с медом. – Пей давай! И вообще, ты чего здесь? – Он пьяно взглянул на собеседника и толкнул его. – Ты ко мне не лезь! Не продал мне своего каурого – не друг ты мне более! – И вдруг без размаха саданул кулаком в ухо Волына. Тот охнул, покачнулся, но с лавки не свалился и схватил обидчика за грудки:

– Да я тебя!..

Задира попытался подняться, и оба рухнули под лавку. Гусляры, которые тихо сидели в сторонке, устроив себе небольшой антракт, опять ударили по струнам, молчаливые княжьи слуги, материализовавшиеся из воздуха, подняли и уволокли драчунов куда-то прочь, а Мишка понял, что выпивки с него на сегодня достаточно: судя по всему, интересные разговоры только начинаются.

– А что, из самострела и вправду любой стрелять может? – вдруг спросил сидевший рядом с Мишкой тихий отрок, который отчего-то не принимал участия в общем веселье и среди тех мальчишек, с которыми познакомил Жирята, не крутился, хотя наверняка явился на пир с отцом-дружинником – других за этим столом просто не было. И тут же представился: – Даниил я. Отец мой – десятник Маркел Капуста. А мне вот воином уже не стать… – помолчав, добавил он со вздохом.

– Почему так? Здоровьем слаб? – Мишка постарался, чтобы голос его звучал доброжелательно: уж очень печально смотрел на него парень. – Если здоров, так и не поздно еще.

– Вот, – мальчишка вытащил спрятанную до сих пор под столом правую руку и разжал кулак, – двух пальцев нет, да и остальные изувечены.

– Как это тебя?

– Еще во младенчестве нянька недоглядела. – Даниил пожал плечами. – Да я уж привык. Зато при монастыре учусь. Писать неспособно, но я другой рукой наловчился не хуже. Мне книжная наука очень нравится – узнать можно многое, о чем сам сроду не догадаешься. Наверное, придется в монахи идти – учиться-то только при монастыре получится. Отец Феофан меня хвалит, обещал похлопотать…

– Отец Феофан? – удивился Мишка. – Неужто он там наставничает?

Вот чего-чего, а педагогических наклонностей он у «особиста» не замечал.

– Иногда кого-то из братии заменяет, но не часто. А ты его разве знаешь?

– Да так… – Откровенничать о своих делах с Феофаном Мишка не собирался. – Говорил со мной в прошлый наш приезд, да в этот немного. У нас его знакомый священник на приходе служил – погиб, когда находники на село напали, вот он про отца Михаила меня и расспрашивал.

– Ага, слышал. Говорят, святой человек был. И у кого рука поднялась?! – искренне возмутился Даниил. – Святого отца! Да неужто они язычники? У нас говорили – ляхи, а они-то в Христа веруют…

«Ну, неизлечимо прекраснодушие идиотов! И этот туда же! Отца святого нечаянно застрелили – преступление века! А ничего, что при этом убили еще прорву рядовых христиан и не только, и сотни в рабство угнать намыливались? Главное, раз во Христа веруют, значит, свои! А язычники проклятые, между прочим, этих «своих» нам бить помогали…»

– Стрела, когда летит, веру не различает. У отца своего спроси, он, коли воин, знает. – Мишка почувствовал, что начинает злиться, хотя парнишка в общем-то не виноват: не он первый, не он последний на эту удочку попадался. – Если на нашу землю пришли оружно, то значит, тати, и не важно, какой веры! Они, когда к нам шли, о вере не думали, как и мы, когда их били.