Надежда Попова - Natura bestiarum.

— Ясно. И где же тебя разыскивают? и за что?

— Ну, не так чтоб по всей Германии и не так чтоб за сплошные душегубства; есть проблемы, но серьезная только одна. В одной деревеньке под Линдхаймом местный владетель — такой, зараза, правильный; на него его крестьянство молится просто… Словом, взъело его отрядить своих людей на расследование убийства одной из его крестьянок. Нет, эта гнусная ухмылка ни к чему: как я уже сказал, просто дядька слишком правильный. Крестьянка — бабка лет ста. А то и тыщи. С виду старушка такая тихая, а на деле — ну просто полный инквизиторский набор, от жертвоприношений до человекоядения. Так сложилось, что бабку пришлось валить на месте, не успев вступить с властями в разъяснительное общение, а уж после, когда шум поднялся, когда разозленные соседи да этот барончик праведный… Пришлось брать ноги в руки. Если ты и впрямь можешь чем-то помочь, то просьба такая: растолкуй там, что два парня, которых приметы разосланы по всему предместью, вполне себе парни ничего даже. А бабкина светлая память ощутимо пошатнется, если они перекопают ее сад. Один младенческий труп там уж точно есть, но я полагаю, что их существенно больше. Вот, собственно, и все. Знаешь, это охотничий принцип: не работаем дважды в одном месте, но — как знать, вдруг доведется сунуться в те края еще раз, а когда тебя ищет каждая собака, работать как-то не с руки.

— Съездим, — кивнул Курт. — Перекопаем. Или при следующей встрече я скажу тебе, что можешь заглянуть к тому барону на кружечку, или — что ты убил невинную старушку.

— Поверь, — возразил Ван Аллен мрачно. — И без этого доказательств было довольно — это кроме того, что она нас с братом едва не свернула в бараний рог. Старая карга — Сатана в юбке.

— Макс, — тихо произнес Бруно, и он обернулся к лестнице, глядя на Хагнера, идущего вниз неспешно и словно бы нерешительно. На последних ступенях он остановился, оглядывая трапезный зал, и снова двинулся вперед, ступая осторожно, точно по льду.

— Все это кажется небылью, — без приветствия пояснил он, остановясь подле стола, и так же медленно уселся напротив, рядом с Ван Алленом. — Кажется, что все это приснилось…

— Это нормально, — усмехнулся охотник, наливая на самое донышко стакана. — Первая стычка, первая добыча, первая кровь. Главное, что этот свой первый бой ты можешь вспоминать без стыда; для новичка ты был вполне на высоте. А для встряски, — наставительно добавил тот, поставив перед ним стакан, — держи. Не помешает.

— Не думаю, что это хорошая идея, — настороженно скосившись на стол, возразил Хагнер, и охотник придвинул стакан ближе:

— Не ломайся. Давай. За победу. Если, разумеется, твой опекатель не возражает; он, помнится, грозился ограждать тебя вовсе от пива…

— Можно, — согласился Курт, и Хагнер, помедлив, одним движением схватил со стола стакан и опрокинул в рот, подавившись первым же вдохом и закашлявшись.

Охотник шлепнул его ладонью по спине, усмехнувшись; тот пригнулся к столешнице, отерев выступившие слезы, и зашипел, когда цепь на запястье скребанула по щеке.

— После ужина снимем, — сказал Бруно, и Хагнер, протолкнув комок в горло, качнул головой, с усилием выговорив:

— Скоро ночь. И, знаете, мне больше пришлось по душе так, с кандалами.

— А монашек прав, — уже серьезно возразил Ван Аллен. — Теперь эти железки ни к чему. И веревки тоже. Просто пересидишь в той самой комнате, за закрытой дверью, и всё. Если ты в самом деле намерен когда-нибудь справиться с собою, не злоупотребляй такими уловками; чем чаще будешь сходиться со своим зверем, тем быстрее совладаешь с ним.

— Думаете, совладаю?

— А куда ты денешься, — хмыкнул охотник, и тот вяло улыбнулся в ответ. — Просто не забывай, кто ты есть. А с тем, кто ты, ты вчера окончательно определился… Наконец-то, — обрадованно выговорил Ван Аллен, завидев трактирщика, приблизившегося к столу с пáрящей миской. — Завтрак.

— Придется таки разбудить супругу, — заметил Курт, кивнув на рыцаря и Карла Штефана, появившихся на лестнице. — Сейчас ее умения будут весьма востребованы; после вчерашнего аппетит у всех будет зверский.

— Я уже потерял счет всему, — вздохнул тот, — и даже не стану спрашивать, кто будет возмещать мне все эти разрушения. Понимаю; стечение обстоятельств, кого тут обвинишь… Поэтому небольшая затрата уже, если это кормление будет безвозмездным. Как товарищам по несчастью.

— У меня к тебе еще одна просьба, — остановил его Ван Аллен, когда тот развернулся, уходя. — В начале лета я появлюсь здесь снова. Весной, как снег сойдет — будь добр, отыщи мой арбалет раньше, чем его найдет кто-то из твоих постояльцев. Если возвратишь мне его в целости, я в долгу не останусь.

Трактирщик, молча кивнув, отошел к соседнему столу, куда осторожно, кривясь и держась за ребра, подсел Карл Штефан, и Курт махнул рукой:

— Идите к нам, Элиас. Как вы? — осведомился он, когда рыцарь присел рядом, и тот вздохнул:

— Не лучшим образом, майстер инквизитор. Я не успел ничего сделать и, в чем главный позор, пропустил все самое главное.

— Побойтесь Бога, — укоризненно возразил он. — Вы убили одну из тварей сами и оказали помощь в убийстве вожака, немалую, причем. Некоторое отсутствие опыта, разумеется, сказалось, однако я признаю, что ваши воинские навыки вполне достойны похвалы.

Рыцарь с сомнением покривился, вздохнув, однако возразить не успел — Карл Штефан, поднявшись, подступил ближе к их столу и старательно кашлянул, привлекая к себе внимание. Курт обернулся, глядя на него с вопросительным ожиданием, и тот нерешительно произнес, переминаясь с ноги на ногу и косясь на охотника:

— Я хотел бы поговорить с вами, майстер инквизитор.

— Да? — подбодрил он, когда Карл замялся, и тот продолжил все более неуверенно:

— Я… хотел вас попросить… Не сдавайте меня.

— Почему я так и знал? — хмыкнул Ван Аллен, и тот повысил голос, заговорив чуть тверже:

— Я поговорил с Марией. Она сказала, что зла держать не намерена. То есть, злится, конечно, и злиться будет, но полагает, что я получил уже свое. И я… не знаю, как сказать… Я больше не буду.

— Ну, конечно, — скептически согласился охотник; тот поджал губы:

— Правда. Я теперь уже знаю, что мои раны не опасны, что… Но вчера я так не думал. Я думал, что умру. Что это конец моей жизни. А жизнь… Так себе была жизнь. Я это навсегда запомню, что вы сказали тогда: готовым надо быть в любую минуту. Я об этом прежде не думал; а ведь может и попросту кирпич на голову свалиться, и что я тогда предъявлю, на последнем суде? Да ничего. Из всех добрых дел за всю мою жизнь — горсть медяков, которые я отсыпал какому-то попрошайке, когда он меня окончательно достал просьбами. Ну, — оговорился он, бросив короткий взгляд на Бруно, — в монастырь я не уйду, да и самым добрым христианином на белом свете стать не обещаю, но ремесло свое забуду.