Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)

— Да, и это был довольно жалкий блеф.

— Ну, как сказать… Эти звенья — Весы и, возможно, Перекресток. Догадываешься, о чем я?..

— Звенья, требующие самой точной балансировки Сил-и-Стихий… Ну и что?

— Чтобы ничто не осложняло ту балансировку, ты на время Ритуала удалил из храма абсолютно все артефакты, и отослал всех служителей, обладающих хоть какими-то магическими способностями — остались только головорезы из Стражи. Твои подручные даже проверили загодя на отсутствие артефактов весь путь до храма от той кофейни, откуда вы выманили мальчика, верно?..

— Ты говори, говори. Я слушаю.

— И всё-таки с балансом, по ходу Весов и Перекрестка, было что-то не так… Какая-то мельчайшая мелочь, соринка в глазу — но ты не мог ее не почувствовать… Унган чуть пониже классом наверняка бы ее проигнорировал — но не ты. Ведь — было?

Дюнуа ничего не ответил, но вторая слива лопнула тоже.

— Так вот, при мальчике всё время была вот эта штуковина, — в тонких пальцах ее появилась капля сгущенного мрака — базальтовая бусина. — Узнаёшь?

— Нет. А что — должен?

— Ну, скажем так: мог бы, хотя и не обязан. Но ты, как уже говорено, вообще слаб по части Второго круга… Штука — не великой мощи, и лучше всего обнаруживает себя в присутствии других артефактов; не очисти тогда ты сам от них храм с такой тщательностью — почуял бы ее непременно!

— Врешь, причем неумело! — в голосе колдуна зазвучало внезапное облегчение. — Я же ясно вижу, как перекашивает сейчас от этой бусины твою Внутреннюю Тень! Неужто я бы не разглядел такого при Ритуале?

— А там и нечего было разглядывать: есть лишь одно существо на Земле, чья Внутренняя Тень не взаимодействует с этим артефактом вовсе. Догадайся — какое?

— Человек-Ключ?

— В точку! Вот что значит — пренебрегать знанием низших ступеней!

— Вздор! — отрезал Дюнуа, но должной уверенности в его тоне не чувствовалось. — Раз Тень Человека-Ключ никак не взаимодействует с артефактом — с какой стати его присутствие будет влиять на ход Ритуала?

— С той, что перекошена-то оказалась твоя собственная Внутренняя Тень — чуть-чуть, на сущий пустяк; что ты, собственно, и почувствовал при Весах и Перекрестке. То отклонение могли бы разглядеть твои послушники — но ты и их отослал… Ты сам себя перехитрил, Великий!

— Пустяки, такие отклонения Внутренней Тени не влияют вообще ни на что…

— Ой, какие дешевые пошли отмазки, недостойные Мастера! — победно рассмеялась Мария. — Ты сейчас — как металлург, пойманный на нарушении технологии литья: тебе говорят — «Отливка-то вышла с раковинами», а ты отвечаешь — «Да ладно, может, всё-таки не хрустнет!» Да, верно — может и не хрустнуть. Но я сейчас предметно займусь этими самыми раковинами — с тем, чтобы хрустнуло наверняка; а ломать — не строить…

— Это как?

— Ну, ты же знаешь мою лоа, Эрзули: любовь — и плотская, и возвышенная, — невинная тяга к танцам, богатству и роскошным безделушкам — словом, всё то, что позволяет женщине ощущать себя женщиной… Думаю, ей будет очень не по душе тот мир, что несет на своих радужных крылышках взращенная тобою Бабочка, а уж ее христианской сестре-близняшке, Деве Марии, — и подавно! А уж я постараюсь, чтоб эта история дошла до их ушей…

— Будь ты проклята! Ничего у вас не выйдет — ни у тебя, ни у твоей божественной шлюхи! Поздно!!

— Да, времени мало — но время есть. Спасибо тебе за консультацию, Жак, — она, не прощаясь, встала и направилась через опустевшую уже залу к дверям, где дожидался ее безмолвный Ривера, но вдруг обернулась на полдороге:

— Знаешь, вот до этой твоей истерики полной уверенности у меня всё же не было; а теперь — есть!

— Сбавляем ход! — скомандовал Ривера, сразу сделавшийся на дрезине кем-то вроде штурмана. — Тут метров через триста, по моим прикидкам, должна быть по правой стороне старая миссия, «Вилларика». Иезуиты забросили ее лет десять назад, когда перебрались поближе к Морено, но стены и крыша остались… ну, может, и пообвалилось малость — но всё лучше, чем в голой степи, верно?

— Откуда ты всё про эти места знаешь, Николай Николаич? — хмыкнул Зырянов.

— Я просто никогда ничего не забываю, компаньеро.

— Ладно, глядите в оба — как бы не пропустить ту «крышу со стенами» в этой темнотище!

Со стремительно затянувшегося неба уже не накрапывало, а лило; нам-то, думал Зырянов, это счастье великое (вот уж что нам совсем ни к чему в ближайший час — так это луна!), но тяжелораненым русским, которых на этой железяке даже и укрыть-то толком нечем, совсем ни к чему как раз дождь…

— Григорий Алексеевич, как поняли? — окликнул он их старшего. — Готовьтесь к высадке.

— Что, прямо здесь? Посреди степи?

— Ну, вы же слышали: какая-никакая крыша там, вроде, наличествует…

— А как здесь насчет врачей?

— Господин Ветлугин! Если вы еще не поняли: я со своими людьми нахожусь на боевой операции!! И в бой мы идем — прямо отсюда, ясно?!! Хотите присоединиться?..

— Прошу извинить, компаньеро, но мой вопрос был ни капельки не риторическим. В каком направлении отсюда вы, с вашим опытом, посоветуете нам искать врача для наших раненых?

— Ч-черт… Прошу извинить — взаимно. Врач-то вам нужен — сильно не любой: чтобы за компанию с ним не заявилась сперва полиция, потом и ребятишки из того взорванного капища… В общем, так: если нас сейчас не перебьют всех до единого — мы пришлем помощь, обещаю. А до рассвета вам дергаться бесполезно по-любому.

— Гляньте-ка — огонек! — окликнула их Мария. — Это не там ли?

— Там, точно, — кивнул Ривера. — Похоже, братья-иезуиты надумали восстанавливать ту миссию… Если так, то вам повезло, господин Ветлугин: братья, работающие в поле, частенько имеют медицинскую подготовку — фельдшерского примерно уровня, но всё же.

— Отлично, тормозим! Сгружайте своих людей, Григорий Алексеевич, а мы с Николай Николаичем сходим пока на разведку, — распорядился Зырянов, провернув барабан револьвера: береженого Бог бережет.

…В освещенной парой свечек комнате с громоздящейся в углу кучей не разобранного еще скарба (уж не сегодня ль у них был заезд? — вот ведь карта нам повалила, тьфу-тьфу!..) они застали двоих: юный послушник как раз заканчивал первую приборку, сгоняя метлой к порогу геологические наслоения многолетнего мусора, а их старший группы (вот ведь въелась уже в мозги терминология, а?..) перебирал за складным столиком какие-то бумаги. Падре поднял на вошедших отуманенный хозяйственными заботами взор, и Ривера в искреннем изумлении осведомился вместо приветствия:

— Что вы здесь делаете, святой отец?

— Мне кажется, этот вопрос уместнее задать вам, — хмуро усмехнулся Игнасио. — Я-то под своим кровом, а вот что здесь делаете вы, сеньор ликвидатор?

— Вы что, знакомы? — нехорошим голосом осведомился Зырянов, поправляя кобуру.

— Так точно, компаньеро. Некоторое время назад, на Территории пуэбло, у нас со святым отцом состоялся богословский диспут об учении братьев Марианы и Суареса… А вы, как я понимаю, получили с той поры новое назначение, падре, внезапно?

— Как видите.

— Хм… Это — результат моего тогдашнего посещения?

— Вы специально разыскали меня, чтобы выразить сочувствие? — усмехнулся иезуит. — Вот уж не думал, что ликвидаторы столь сентиментальны…

— Святой отец! — решительно начал Ривера после секундного раздумья, сделав Зырянову неприметный жест, означающий: «Предоставьте это дело мне!» — Помнится, я при расставании сказал тогда, что вы — хороший человек, правильный. Ну так вот…

У нас на руках — двое раненых, тяжелых. И спасением души своей клянусь — они не имеют к нашим делам никакого касательства: мирные путешественники из России, угодившие тут в графу «попутных потерь» на совершенно чужой войне… Но я не могу просить у вас убежища для них, не предупредив: по их следам может идти и полиция, и кое-кто много хуже полиции. Что вы скажете на это, святой отец?

— А то вы не знаете — чтó я скажу… — пробурчал иезуит. — Давайте, заносите своих русских — не под дождем же им там, раненым, валяться… А дальше — видно будет.

…При первом же взгляде на Расторопшина падре только присвистнул и обернулся к послушнику:

— Давай-ка дуй к сеньору Миллеру, живо: мы как раз через него проезжали — дорога тут одна, не перепутаешь.

— Это — куда? — мигом насторожился Зырянов.

— Тут, через холмы, есть хутор, хозяин — хороший человек, даст лошадь, за доктором сгонять.

— Прям так и даст, посреди ночи?

— Для меня — даст.

— Ну, спасибо вам, падре… — пробормотал резидент, успев уже сообразить: спустя час вся их секретность не будет иметь уже вообще никакого значения — что так, что эдак.