Вера Камша - Млава Красная

…Граф Александер начал обходить залу, обмениваясь улыбками и поклонами. Нельзя сказать, что от прусского посла шарахались, как от зачумлённого; это бал, а не политический раут. Но Шуленберг знал, что, попытайся он заговорить о чём-то более серьёзном, нежели последние веяния в парижских модах, большинство его любезных собеседников замкнётся или постарается вернуть разговор к перьям и декольте.

Что ж, сегодня он здесь ради одного-единственного человека, с которым иначе ему никак не удалось бы встретиться, не нарушив все писаные и неписаные правила дипломатии.

Военный министр князь Орлов приехал к Бороздиным, хотя чувствовал себя явно плохо – бледный, под глазами огромные синяки, голос хриплый. Порой князь покашливал, изо всех сил стараясь сдерживаться.

Он же болен насквозь, подумал Шуленберг. Зачем же тогда появился? Или… – обожгла догадка, – он у Бороздиных для того же, для чего и ты сам?

Несколько несложных манёвров, известных любому опытному дипломату, и после тура вальса с прелестной Лиди, чуть было не заставившей графа забыть, для чего он здесь – хороша! Чудо, как хороша! Неудивительно, что Горн-Иловайский потерял голову и отбыл на воды. Что ж, будем надеяться, секретная служба его величества Иоганна не упустит столь примечательную возможность, – Шуленберг оказался за одним ломберным столом с военным министром.

– Сегодня скверная погода, – заметил по-французски Орлов.

– О да, дорогой князь, – по-французски же ответил Шуленберг, лишний раз подчёркивая, что здесь он совершенно не по делам службы.

Сергий Григорьевич играл, против обыкновения, дурно и после всего нескольких талий досадливо бросил карты.

– Прошу простить, господа. Игрок сегодня из меня никудышный. – Он поднялся. – О, вы тоже всё, граф? Пойдёмте, поищем горячего пуншу, я никак не могу согреться. Ужасная осень, не правда ли?

У посла даже перехватило дыхание. Орлов показывал, что желает приватного разговора, – безо всяких хитростей и уловок.

Вместо пунша, правда, военный министр выбрал только что снятый с огня глинтвейн и с явным удовольствием пригубил.

– Осень поистине ужасна, ваше высокопревосходительство.

– Оставьте, граф… мы же на балу, не так ли?

– И да, и нет, князь Сергий Григорьевич, – по-русски сказал Шуленберг.

Орлов остро взглянул на пруссака. Отвернулся, кашлянул и раз, и другой.

– Князь Сергий… Я искал встречи с вами.

– Знаю, – хрипло проговорил Орлов, делая ещё глоток глинтвейна. – Ах, хорошо… только им и спасаюсь, да ещё чаем с малиной да мёдом…

– Сергий Григорьевич… позвольте мне сказать кое-что не как посланнику прусскому, но как кавалерийскому ротмистру, имевшему честь сражаться рядом с господином Янгалычевым…

Орлов тяжело усмехнулся, набрякшие веки на миг сомкнулись.

– Можете пропустить вступление. Давайте будем откровенны друг с другом. Пока ещё не поздно.

– Именно так. Пока ещё не поздно, – горячо подхватил фон Шуленберг. – Я имел честь множество раз беседовать с господином государственным канцлером. Я не новичок в дипломатии, поверьте, но никогда ещё у меня не было столь бесплодных и бессмысленных переговоров. Господин фон Натшкопф явно… не заинтересован в мирном исходе нынешних… печальных событий.

Орлов кивнул. Странный человек… Он никогда не вызывал у Шуленберга иррациональной приязни, как это вышло с жаждавшим драться до победного конца Янгалычевым, но с Сергием Григорьевичем можно было говорить сразу и о Зульбурге, и о Млаве.

– Граф Александер, – Орлов или оговорился или давал понять, что они пришли из одной… молодости. – Я дважды помню фон Пламмета – по Зульбургу и Анассеополю. Я по возможности не упускал его из виду и позднее. Пламмет служит кайзеру Иоганну, для меня это столь же очевидно, как то, что вы служите Пруссии, а я – России. Можете мне поверить, ваш кайзер совершил очень, очень большую ошибку, ввязавшись в ливонское противостояние. И ещё бо́льшую ошибку он совершил, не пожелав урезонить своих подопечных во Млавенбурге, пока огонь можно было залить парой вёдер воды. А теперь не справится и десяток пожарных бочек.

– Вы полностью правы, князь Сергий Григорьевич. – Шуленберг впервые с отъезда фон Зероффа был откровенен. И с кем?! – Я послал множество отчётов, всеми доступными мне средствами убеждая берлинский кабинет, что необходимы уступки и компромиссы, но… ко мне не прислушались.

– Что мы в таком случае можем сегодня сказать друг другу, граф Александер? Кроме как пожаловаться на… метель. Увы, ни гусару, ни кавалергарду жалобы не пристали.

Сейчас или никогда, подумал фон Шуленберг. Краем глаза он заметил невдалеке ненавистную плешь. Английский паук, разумеется, тут как тут. Неудивительно… Его недооценивать никак нельзя.

– От нашей свары выигрывает только Лондон, – решился посол. – Сила, равно не расположенная как к России, так и к Пруссии. Необходимы решительные шаги, пока дело не стало необратимым.

– Однако… – поднял бровь Орлов. – Однако разве не связаны Берлин и Лондон договором о дружбе?

– О дружбе, не о союзе. – Во рту у Шуленберга пересохло. – Замечу, что подобные же договоры, мало что значащие, имеются у Лондона со многими европейскими державами, что не мешает правительству её величества действовать, руководствуясь исключительно английскими интересами безо всякого внимания к интересам «друзей». Замечу также, что меж Россией и Англией таковой договор отсутствует вовсе.

– Так, так… – медленно сказал Орлов, явно сдерживая приступ кашля. – Признаюсь вам, граф Александер, я тоже никак не мог усмотреть причины столь жёсткой неуступчивости прусского кабинета, его стремления во что бы то ни стало довести дело до открытого столкновения.

– Кабинет анассеопольский тоже не проявлял склонности к компромиссу, – заметил посол. – А все переговоры вёл его высокопревосходительство фон Натшкопф.

– Наши требования всегда отличались умеренностью, – начал было Орлов и всё же закашлялся. – Прошу простить.

– Князь Сергий Григорьевич. Поверьте мне. Дело уже не в правах вернославных. Кровопролитие надо остановить, пока не поздно.

– Вы понимаете, что задета честь Державы? – глухо, с болью спросил Орлов. – Василевс оскорблён. Оскорблён до глубины души. Он не остановится и не успокоится, пока не получит полного удовлетворения. Неужели на Кайзерштрассе этого не осознают? Нас, русских, любят сравнивать с медведями, но при этом отчего-то забывают, что медведя нельзя дразнить.

– Вы правы… – Фон Шуленберг смотрел прямо в глаза военному министру государства, с которым, очень возможно, совсем скоро его родине предстоит схватка не на жизнь, а на смерть. – Вы абсолютно, совершенно правы. Но, я боюсь, что кое-кто и в Берлине и в Анассеополе заглотил наживку слишком глубоко и уже не может сорваться с крючка.