Вера Камша - Млава Красная

– Ах, дорогой мой, сегодня она есть, завтра – нет. Тауберт, увы, не дремлет. Так что на вашем бы месте я поторопился – бедняга портовый смотритель вряд ли долго просидит на сём тёплом местечке.

– Благодарю… – как бы в сомнениях проронил пруссак. – Но, любезный лорд, боюсь, что не смогу ответить вам тем же. Господин военный министр всего лишь оценил будущее фон Пламмета как весьма печальное.

Граф Тауберт бродил средь разгорячённых бороздинскими винами гостей, не забывая благодушно улыбаться и поддерживать беседы о погоде, театре, несомненной скорой победе князя Булашевича, а также о ну совершенно необременительных, можно даже сказать, ничтожных просьбах, которыми, право же, неудобно тревожить милейшего Николая Леопольдовича, но раз уж судьбе и графине Лидии угодно было их свести в этом доме…

Лидия и Менелай в самом деле были сверх меры гостеприимны, причём от их балов и приёмов отчего-то оставалось удивительно приятное послевкусие. Шеф жандармов почти наслаждался бестолковым вечером, пока не увидел, как Шуленберг отчаянно вцепился в Орлова и как потом уходил Сергий: высоко вскинув голову, печатая шаг, точно ведя незримых гренадер на вражеские штыки.

Николай Леопольдович забеспокоился.

Орлова он догнал уже внизу. Сергий Григорьевич стоял в накинутой на плечи шинели, ожидая экипаж.

– Не тревожься, Никола, – перехватил он взгляд друга. – Поеду сейчас… отлежусь… Ты газеты… «Австрийскую газету» от семнадцатого, часом, не видел?

– Нет вроде. – Иностранные газеты разбирал, и отлично разбирал, Кишин, у адъютанта на это дело был прямо-таки талант. – А что там?

– Надеюсь, что ничего, – ушёл от ответа Сергий. – Прав Васька, мне сейчас водки выпить да спать. А завтра всё равно в министерство…

– Пусть лучше Колочков твой к тебе с бумагами приедет.

Остзейско-жандармская душа графа Тауберта вопияла к небесам от столь возмутительного нарушения всех правил и наставлений; секретные документы могли пребывать только и исключительно в казённой канцелярии, под надёжной охраной, только куда он, такой, пойдёт? Герой зульбургский да дунайский.

– Вот ещё… удумал, Никола… – Орлов хрипло рассмеялся, почти сразу же болезненно сморщившись, и потёр горло. – Не ты ль, немец-перец-колбаса, меня учишь, что ни одна бумажка пределов министерства покидать не может?

Николай Леопольдович назидательно поднял палец:

– В особых обстоятельствах и с соблюдением всех потребных регламентов допускается… могу твоему Аниките жандармскую охрану выделить.

Орлов только отмахнулся.

– Брось, Никола. Ничего со мной не случится… наверное.

– Э-э, Сергий, – всполошился Тауберт, – ты что это говоришь такое? Езжай-ка и впрямь домой, водки, на перце настоянной, выпей рюмку, да спать! Назавтра всё как рукой снимет.

– Верно говоришь. – Высокие двери отворились, Тауберта окатило холодной волной. – Устал я, Никола. Ужасно устал… Был бы дом домом, и впрямь бы никуда б завтра… С Бороздиными за меня попрощаешься?

– Само собой.

Тауберт очень хотел спросить, о чём же его друг толковал с прусским посланником, но потом только рукой махнул. Орлуше и впрямь домой надо, в постель, а не политические разговоры на сквозняке разводить.

Орлов, враз ссутулившись, взобрался в поданный возок, форейтор закрыл дверцу, но она тут же вновь распахнулась, и Сергий спрыгнул в уже не тающий под ногами снег. Тауберт, как был без шинели, бросился навстречу.

– Забыл чего?

– Никола… – Орлов говорил быстро и хрипло, и Тауберт уверился, что у бедняги жар, – Никола… Вильский, майор, у меня из головы нейдёт. Дураки мои представление на него раскопали… Пока дошло, а он мёртвый и, сдаётся мне, не более Сажнева виноват. Только за того, живого, Федька Росский глотку перервёт, а этот лежит себе в ливонском болоте… Если кто и вспомнит, то жена, коли любила. Его самого любила, не пенсион…

– Чего ты хочешь, Сергий? – Николай Леопольдович понимал, что на глазах у него происходит что-то важное. И вместе с тем не понимал ничего – Орлуша всегда был с секретами.

– Чего хочу? Отпиши своему Бобыреву, пусть разузнает про Вильского… Не только Ейсмонта дочкам замуж идти.

– Отпишу… Ты из-за того вернулся?

– Из-за того, Никола… – Орлов улыбнулся юной кавалергардской улыбкой. – Хороший всё ж из тебя жандарм получился! Всё, поехал я… Холодно…

Форейтор вновь захлопнул за Сергием Григорьевичем дверцу, возок сорвался с места. Тауберт ещё постоял немного, глядя в крутящиеся снежные вихри, потом вздохнул и отправился обратно в зал. Не развлекаться. Бдить.

Уезжал с бала Николай Леопольдович с тяжёлым сердцем. Вроде и не случилось ничего, а тягостно. Кашляющий Орлов, фон Шуленберг с твёрдым, но и каким-то молящим взглядом, лоснящаяся самодовольством физиономия Грили…

Хотел было порадоваться за крестницу, так тоже не получилось – вальсировала она с молодым Кириаковичем безо всякого настроения. Ох, тяжка ты, доля великих княжон – быть вам выданными замуж за кого василевс укажет… Хотя про молодого Александра ничего худого сказать Тауберт не мог. Сын и наследник Драгана Вуковича учился в Анассеополе, окончил Гвардейскую офицерскую школу – был там вторым в классе, а мог бы и первым, кабы не горячая балканская кровь и ссоры, из-за чего и не получилось «сверх отличного» за поведение, – с чем и отбыл в Чёрную Гору, но вскоре вернулся в Россию. Теперь Кириакович с тремя то ли друзьями, то ли свитскими проходил курс в Академии, попутно внося смятение в души падких до темпераментных брюнетов дам и девиц. Та же Лиди зашла в интересе своём к «сказаниям и обычаям западных славян» весьма далеко.

Зюке, однако, серб не приглянулся. Видел, видел Николай Леопольдович, как глаза у девиц горят, когда и впрямь за сердечного друга своего выходят… Хотя кто его знает, как лучше – взлететь да оземь грянуться, как та же Лючия, или вовсе не летать?

Так и не найдя ответа, Тауберт откинулся на подушки. За окошком крутилась настоящая метель, словно на дворе январь или февраль в полной силе.

Арсений Кронидович не жалел денег, чтобы столица не превращалась бы ночью в глухую пустынь, в Анассеополе уже не один год приказом василевса ставились и ставились уличные фонари, однако снег жадно скрал весь свет, точно рыночный вор.

Вот и набережная Фонтанного канала – кучер, каналья, куда повёз?

– Объезд тут, рогатку поставили, ваше сиятельство, – прогудела переговорная труба голосом Трофима. – Кружной дорогою придётся.

– Ничего, прокатимся… – Думается в дороге хорошо, а о чём подумать, есть.