Ванька 4 (СИ) - Сергей Анатольевич Куковякин

Генерал-лейтенант тяжело вздохнул — такого ненадежного гарнизона у него ещё никогда не было.

Сухопутные части гарнизона сформированы уже во время войны с японцами из маленьких кусочков кадров старых частей, собранных со всех концов России, разжижены запасными и слиты наспех в безобразный конгломерат…

Демобилизация уже началась, а выехать на запад эти наполовину уже гражданские, а наполовину ещё военные люди не могут.

Георгий Николаевич уже не первый раз начал перебирать поступившие к нему на стол бумаги с донесениями.

Демобилизованные, которые не могут выехать домой, начали продажу личного имущества…

Понятно — жить-то им на что-то надо.

На рынке города наблюдалась драка бывших солдат и матросов с китайцами…

Ну, что… Такое уже не первый раз.

Начались волнения в городе…

Как бы войска использовать не пришлось.

Генерал опять поморщился. Очень не хотелось ему доводить дело до такого.

Забегая вперёд, надо сказать, что применить войска всё же понадобилось. Иначе успокоить бунтующих никак не получилось. Из принимавших участие в наведении порядка был убит один офицер и тринадцать солдат, ранено шесть офицеров и двадцать два солдата.

Среди бунтовщиков было убито два солдата, тринадцать матросов, шесть гражданских лиц и три китайца, ранено — тридцать два солдата, пятьдесят два матроса, двадцать два гражданских лица и двенадцать китайцев.

Разгром Владивостока был неслыханный. Бунтующие грабили всё, что только можно. Причем, делали это безумно — тут же портили свою добычу, бросали её…

Выгорела в ходе беспорядков почти треть города.

Комендант Владивостока сложил просмотренные бумаги в аккуратную стопочку.

Не гарнизон, а просто гнилая палка…

Начнёшь ею порядок наводить — она и развалится…

Тут ещё и эти пленные… Ожидается их не менее семидесяти тысяч…

— Пригласите ко мне контр-адмирала Греве, — приказал адъютанту генерал-лейтенант.

Его распоряжение было выполнено незамедлительно.

— Николай Романович, что думаете в отношении военнопленных? — обратился комендант к командиру Владивостокского порта.

— При настоящем положении дел, пленных везти во Владивосток, безусловно, нельзя, — последовал незамедлительный ответ.

Глава 4 Вот и Новый год…

— С Новым годом, Александр Владимирович!

За неимением хрустального бокала я поднял сакадзуки. Небольшую такую пиалку из глины.

Есть тут у нас любители, они саке принимают внутрь из маленьких деревянных кадушек. Делают их из криптомерии, вечнозеленого японского хвойного дерева. Говорят, что хвойный оттенок выгодно подчеркнет вкус и аромат саке. Однако, пить саке их этих кадушечек крайне затруднительно. На это требуются годы интенсивных тренировок. Ну, чтобы делать это изящно и неспешно. Совсем как местные жители.

Это мы дома — наливаем, пьем и закусываем. У них тут с этим самым саке — целый ритуал. Распитие японцами национального рисового напитка — строго регламентированная церемония.

Конечно, сейчас уже хозяйка дома не согревает бутылочку с саке теплом своего тела, но много заморочек и осталось…

С правилами этого мероприятия меня опять же поручик-молчун познакомил. Ну, а кто же ещё тут все тонкости местной жизни знает?

Сначала надо определиться, что же пить будем? Разных саке — как у дурака махорки.

Плен в этом отношении мне на пользу пошёл. Сейчас меня насчёт саке на хромой козе не объедешь.

Саке, надо сказать, — напиток многогранный. Видов его — великое множество. Имеется в Японии сладковатый саке с фруктовым, почти цветочным ароматом. Есть полусухой саке со свежим вкусом. Довелось во время плена мне попробовать и саке с легким мятным запахом и богатым мягким вкусом. Угощался я как-то раз пряным саке светло-золотого цвета, имеющим вкус ореха и запахом хереса. Поручик говорит, что в лучших сортах саке встречается вкус выдержанного сыра, соевого соуса и свежих грибов, но такое саке мне попробовать не довелось.

Наиболее распространены тут сорта очищенного саке — сэйсю. Это напиток бесцветен и по вкусу напоминает херес. Однако, некоторые японцы предпочитают более древний неочищенный саке — нигоридзакэ — желтоватого цвета и несколько горьковатого вкуса.

Раньше я думал, что саке — это рисовая водка. Ничего подобного. При приготовлении саке перегонка не используется. Вином его тоже в полном смысле назвать нельзя. Поручик наш — просто энциклопедист. Он мне и объяснил, что саке не брожением получают, а какую-то плесень используют. В общем, саке — это саке.

Сортов саке очень много, сразу разобраться трудно. Таким как я, новичкам в этом деле, главное решить — каким он будет на столе, подогретым или охлажденным. Обычно в жаркую погоду местные пьют прохладный сладкий саке, а когда на дворе холодина — теплый пряный саке.

Сегодня — холодно.

— С Новым годом, Иван!

Поручик подмигнул мне и выпил. Есть у него такая привычка — во время тоста подмигивать.

Грели мы с поручиком сегодня саке как положено — в токкури, кувшинчике с узким горлышком. Он не велик — если на домашние мои мерки переводить, в него только пол ноль пятой бутылки и войдёт. В чайнике воду вскипятили, в мисочку её налили, а потом туда токкури и поместили. Примитивно, конечно, не как сами японцы это делают, но как уж смогли.

Здешние местные несколько степеней подогрева различают: хинатакан — градусов до тридцати, это если я правильно Александра Владимировича понял, итохадакан — до температуры человеческого тела, нурукан — чуть теплое, градусов до сорока, дзёкан — теплое, ацукан — горячее, тобикирикан — такое уже пятьдесят пять градусов. Но, у нас термометра нет. Подогрели немного и ладно.

Перегревать саке нельзя — вкус его теряется.

Выпили мы по сакадзуки и тут же опять из токкури налили. Пить-то там всего ничего — один большой или пара маленьких глоточков.

Наливали опять же правильно. Самому себе наливать саке нельзя. Кто-то другой должен это делать. Ты же свою сакадзуки должен поднять и под тоненькую струйку саке подставить. Токкури надо держать двумя руками, но не за горлышко или под дно. На кувшинчике есть две выемки с боков, вот на них и надо ориентироваться. При разливе нельзя пролить ни капли. Начинает мне наливать поручик сначала медленно-медленно тоненькой струечкой, затем — быстрее, а под конец — опять медленно. Соблюдает до точности ритуал. Затем опускает токкури тоже как положено — перемещает вниз дно кувшинчика не поднимая вверх горлышка, ещё одновременно и поворачивает токкури, приводя его в вертикальное положение. Ни одна капелька саке из горлышка вниз на стол не падает.

Вот только пьем мы саке по-нашему. Быстро. Японцы же вливают его в себя медленно, тягуче, неспешно.

Реабилитируемся закуской. На нашем столе сегодня — сплошь морепродукты. Скинулись мы с Александром Владимировичем и купили сушеных кальмаров и какое-то готовое кушанье из угря. Название я его не запомнил, хоть поручик его и озвучивал.

Тосты у нас — русско-японские. К нашим обязательно добавляем — кампай! Это примерно — до дна. Ну, а как же с такими ёмкостями ещё можно…

— Александр Владимирович, про нашу вывозку отсюда ничего не слышно? — я задаю поручику ставший уже традиционным вопрос — он всегда первым все новости узнает.

— Пока ничего нового…

Глава 5 Домой!

Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили.

— День-два и прощай сакура, — весьма поэтично выразился Александр Владимирович.

— Ну, не прошло и полгода, — поддержал я его уже гораздо прозаичнее.

Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить.

Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу.

Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили.

Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда…

Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо.

Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но — всему хорошему когда-то приходит конец.

— Судами Доброфлота нас будут вывозить.

В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал,