Евгений Красницкий - Отрок-6. Глава 2-3

Мишка накинул свою рубаху на девчонку и прикрикнул на отроков:

— Ну, чего уставились? Быстро тащите ее к лекарке, видите — прокашляться никак не может! И одежку ее прихватите.

Ребята подхватив девчонку под руки, споро потащили ее к крепости, а Мишка, мысленно матеря сам себя за забывчивость потащился следом.

В крепость он вернулся как раз одновременно с конниками Дмитрия, конвоирующими остатки седьмого десятка и Роську. Дмитрий, увидав Мишку, направил своего коня к нему.

— Минь, ты чего это с голым пузом?

— А, пустяки. Что там с Роськой, по шее не накостыляли?

— Ага, ему накостыляешь! Он святоша, святоша, а когда надо, сам, кому хочешь, накостыляет! И Нифонт — парень правильный — сумел своих от дури удержать, нам ничего и делать не пришлось.

— Ну и ладно, Мить, завтра дед приезжает. После обеда все занятия отменяй и наводи порядок в крепости.

— Да как его тут наведешь?

Действительно, стройка была в самом разгаре. Плотники уже сложили часть срубов, поверх которых должны были быть насыпаны валы. Другую часть только начали складывать. Повсюду валялись бревна, щепки, полосы древесной коры, тут и там высились груды земли, глины и камней. В общем, привычная картина стройплощадки опоясывала строящуюся крепость по периметру. Относительный порядок был только посередине, да возле казарм — одной построенной и второй, только подводящейся под крышу.

— Как получится, так и наведем, Мить, негоже начальство грязью встречать. Передай Демке, чтобы командовал, зря, что ли, его городовым боярином сделали? И ты тоже присмотри, а я к лекарке пошел.

— Чего, заболел?

— Да нет, за рубахой.

«Однако, сэр, в медпункт вам надо бы не только за рубахой. Что за странные выпадения памяти? То забыли, что для Якова специальный десяток разведчиков создать собирались, то про девчонку „глухую“… Может, и еще что-то важное позабыли, в чем дело-то? Хотя, если поразмыслить… Морфологически мозг окончательно формируется только к двадцати пяти годам, вам, в этом теле, еще нет и пятнадцати, а грузите вы мозг по полной. Были же уже проблемы, теперь, вот еще и это. Как там, во время бреда в Отишии, Лис выразился: „Береги голову, она пока не может вместить все, что ты в нее пихаешь“? Вот тебе и бред…»

Повидаться с Юлькой одновременно и хотелось, и было боязно. За день до посвящения в Перуново воинство Мишка оказался в такой ситуации, которой всегда и сам всячески избегал, и другим советовал — вляпался в девичью разборку.

Еще месяц назад, привезя в крепость отца Михаила, Мишка приставив к священнику, в качестве экскурсовода, Роську, отправился к Нинее. Другого случая, пока в крепости пребывал монах, могло и не представиться, а Савву надо было показать волхве обязательно.

Сделал все честь по чести: заслал к Нинее предварительно Дударика с объяснением возникшей нужды, в двух словах изложил причину болезни Саввы и то, что Настена лечить его не взялась. Попросил назначить время для приема, чтобы не отрывать светлую боярыню от важных дел. Ответ Дударик принес несколько странный: Алексей с сыном могут приходить прямо сейчас, а Мишка — после отъезда попа.

Помочь Савве Нинея не отказалась, но и сама лечить не взялась. После того, как Алексей с сыном просидели у волхвы часа полтора, Савва вышел на улицу держась не за руку отца, как было всегда, а за руку Красавы. С тех пор они не расставались целыми днями — Савва таскался за Красавой как собачонка, а та почти все время что-то ему говорила, что-то показывала, приводила смотреть то на тренировки «курсантов», то на занятия девок со щенками. При всем при этом, маленькая волхва как-то умудрилась ни разу не попасться на глаза отцу Михаилу, пока тот находился в крепости. Когда артель Сучка поставила дома для наставников, Красава поселилась в доме Алексея.

Минул переполненный событиями месяц — бунт, ранение, поход за болото… Мишке было не до пацаненка, потерявшего со страха голос и, видимо, слегка повредившегося в уме, но усилия Красавы, похоже, не пропали втуне. Постепенно с лица Саввы начало сходить выражение испуга, а однажды вечером Мишка услышал, как Алексей говорит матери: «Молодец Красава, истинная волхва растет! Саввушка-то мой улыбнулся сегодня! Бог даст, заговорит скоро».

«М-да, сэр. Вот она Святая Православная Русь — лечимся у языческой волхвы и при этом совершенно искренне рассчитываем на Божью помощь! И кто из нас тут сошел с ума?»

Через несколько дней после этого, на идущего по крепостному двору Мишку налетел Савва, с ревом и слезами бегущий сам не зная куда. До сих пор он позволял Мишке притронуться к себе только в присутствии отца или мишкиной матери, а тут, едва удержавшись на ногах после столкновения, сам ухватил Мишку за рукав и продолжая реветь и обливаться слезами, потащил куда-то в сторону собачьих вольеров. Спрашивать о чем-либо пребывающего в истерике пацана было совершенно бесполезно, поэтому Мишка покорно направился туда, куда тащил его Савва.

То, что открылось мишкиному взору возле пустых собачьих клеток — всех щенков увели на занятия — заставило его на несколько секунд окаменеть от удивления. Рядом замер и замолк вцепившийся в рукав мишкиной рубахи Савва. В пустом собачьем вольере билась, как птица в ловушке, Красава. Билась отчаянно и, кажется, совершенно не соображая, что с ней происходит. Ее тело ударялось то о стенку клетки, то о решетчатую дверь, она падала, поднималась и снова кидалась вперед с закрытыми глазами. Внучка волхвы, видимо, пребывала в таком ужасе, что даже не могла догадаться просунуть руку сквозь решетку и отодвинуть засов.

Рядом с клеткой, спиной к Мишке и Савве, стояла уперев руки в бока Юлька и орала издевательским тоном:

— Ну, что ж ты не ворожишь, волхва? Давай-ка, преврати меня в крысу или в лягушку! Ну, хотя бы молнией ударь! Не можешь?

Такого злого голоса у Юльки Мишка не слышал никогда, хотя характер у юной лекарки был сущий перец. Она даже не обращала внимания на то, что Красава ее не слышит и вообще не воспринимает ничего из окружающей действительности, только бьется о деревянные решетки, падает, поднимается и снова бьется.

— Погремушка ты, а не волхва, и никогда тебе волхвой не быть! Даже из собачьей клетки выбраться не можешь, так и подохнешь в ней, сучка! А я тебя на куски порежу и псам скормлю!

Мишка, выйдя из кратковременного ступора, уже хотел вмешаться, как вдруг в Юлькином монологе мелькнуло его имя, вернее, кличка:

— … сдохнешь и Лис о тебе даже не вспомнит, не нужны ему дуры сопливые! Он на тебя и не смотрел никогда, это ты крыса велесова…

Удивиться Мишка не успел, потому что его тут же отвлекло другое, не менее удивительное событие — Савва дергал его за рукав и силился что-то сказать: