Александр Михайловский - Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила (сборник)

Сейчас император, нежно придерживающий ручку юной принцессы, перебросился парой слов с командиром «Светланы», капитаном 1-го ранга Шеиным, потом благосклонно кивнул Петру Николаевичу Дурново и полковнику Антоновой. Сочтя, что он исполнил долг вежливости перед старшим поколением, Михаил направился в сторону стоящей на корме компании молодежи.

– Добрый вечер, господа! – на правах хозяина поздоровался он с присутствующими. – Мадмуазель Ирина, в этом платье с таким красивым орденом вы выглядите просто очаровательно.

– И вам добрый вечер, ваше величество, – присела в легком книксене Ирина Андреева, – спасибо вам за комплимент. В ответ скажу, что камуфляж, тельняшка и черный берет неплохо гармонируют с вашим мужественным лицом. Знаете, я как будто снова чувствую себя дома.

– Туше! – тихо сказал император. – Как говорил мой учитель фехтования – счет по одному. Мадмуазель Ирина и господин штабс-капитан. Не побудете ли вы немного с моей невестой, чтобы ей не было скучно одной? Я хотел бы поговорить немного с глазу на глаз с господином Джугашвили.

Оба пришельца из будущего синхронно кивнули, а штабс-капитан Бесоев, улучив момент, незаметно пожал Кобе руку в знак поддержки.

– Ну, вот и отлично, – сказал Михаил. – Дорогая, – обратился он к принцессе Масако, – побеседуй со штабс-капитаном Бесоевым и мадмуазелью Ириной. А вы, господин Джугашвили, если вам так будет угодно, пройдите со мной вон туда, к подветренному борту.

– Господин Джугашвили, – сказал император, когда они отошли от компании и оказались подальше от посторонних ушей, – о вас я знаю почти все, да и вы обо мне, наверное, тоже. Поэтому считаю, что нам пора поговорить прямо и открыто. Вы согласны со мной?

– Да, ваше величество, согласен, – так же твердо ответил Коба. – Пусть я еще не тот товарищ Сталин, каким стал в будущем, но мне хотелось бы, чтобы моя жизнь в этом мире была такой же честной и полезной для нашего народа, как и у моего двойника. Мы можем говорить с вами, как мужчина с мужчиной. Я верю вам, поскольку мне известно, что в той истории Михаил Александрович Романов не совершил ни одного подлого поступка.

– Очень хорошо, – кивнул Михаил и облизал языком вдруг пересохшие губы, – господин Джугашвили, скажу вам прямо, вы, как и господин Ульянов, – не совсем обычные люди. С вашим талантом организатора, вашей силой и убежденностью, вашим стремлением к правде и справедливости, вы можете стать для России как величайшим благом, так и величайшим злом.

Как российский император я просто не имею права разбрасываться такими талантами, как вы. Но я также не имею права подвергать вверенную мне Богом страну риску начала большой смуты. Господин Ульянов, например, уже согласился сотрудничать с нашим правительством в деле исправления трудового законодательства и контроля за его исполнением.

Дадите ли вы свое согласие на сотрудничество? Кстати, чтобы вам было легче со мной общаться, в отсутствии посторонних можете обращаться ко мне по имени. Ведь мы с вами ровесники…

Коба немного напрягся.

– Как вы, ваше… Извините, как вы, Михаил, видите мое сотрудничество с вами?

Император усмехнулся:

– Я думаю, для начала вам, вместе с прелестной мадмуазель Ириной, стоит заняться газетами. Я хочу иметь в России печатный орган, который рассказывал бы читателям о состоянии дел в стране. Причем говорил правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды. Ну, вы меня поняли? Когда собираешься чистить Авгиевы конюшни, полезно представлять себе объем предстоящей работы.

Коба серьезно кивнул:

– Если вы, Михаил, действительно хотите знать о России настоящую правду, и сделать ее доступной для миллионов, то я согласен. Но как быть с цензурой? И кто даст деньги на ее издание?

– О цензуре, Иосиф, не беспокойтесь, – усмехнулся император, – это я возьму на себя. Только учтите, что по каждому вашему острому материалу на местах будет проводиться обязательное следствие, так что необходима абсолютная достоверность информации. Ну, а на какие средства будет выходить эта газета – это не должно вас волновать. Кроме тех средств, которые вы будете получать в качестве прибыли, некие состоятельные частные лица будут регулярно делать щедрые пожертвования. Ну что, Иосиф, вы готовы к этому Гераклову подвигу? – и император протянул Кобе руку.

– Возьмусь, – ответил тот, пожимая Михаилу ладонь, – только потом, чур, не жаловаться, ваше императорское величество!

Старший лейтенант Бесоев Николай Арсеньевич

На полных парах мы идем домой. Домой – это в смысле в империю, в Санкт-Петербург. Другого дома у нас теперь нет, и скорее всего, никогда уже не будет. Я не стал спрашивать Кобу – о чем именно с ним говорил Михаил. Проявлять излишнее любопытство по отношению к товарищу – невместно боевому офицеру. А ведь мы с будущим товарищем Сталиным пережили такое, что по всем канонам делает нас боевыми товарищами и соратниками.

Ильич же до сих пор относится ко мне с некоторой настороженностью и опаской. Не то чтобы ему было жалко этих эсеровских уродов, но все же… Для тонкой и ранимой души Ильича это слишком. Коба же, напротив, как говорится, проникся и осознал. Так что если будет надо, то он сам обо всем мне расскажет. Надо только немного подождать.

И я дождался. Со вчерашнего вечера Коба лишился общества своей симпатии, Ирочки Андреевой, которая занималась теперь огранкой японского «алмаза». Императорскими просьбами не манкируют. Да и вообще, глядя со стороны, я понял, что наша Ирочка сама загорелась желанием сделать из застенчивой и перепуганной резкими переменами в ее судьбе девушки истинную леди, пусть и в понимании начала двадцать первого века. И времени-то оставалось всего ничего – уже пятого числа император вместе со своей невестой рассчитывал быть в Питере. Хочешь не хочешь, а надо успеть научить японочку не чувствовать себя чужой в высшем свете и непривычное ей европейское женское платье носить так, чтобы оно не сидело на дочери микадо как на корове седло. Показуха, подумаете вы. Не совсем так, отвечу я, скорее привычный в нашем понимании пиар. Император, вступая в весьма необычный и экстравагантный для европейских монархов брак, должен показать, что называется, товар лицом. В какой-то мере мадемуазель Масако – это трофей странной и быстротечной войны. И въезд императора в свою столицу будет еще и триумфом победителя, перевернувшего очередную страницу в русско-японских отношениях.

Но это все, так сказать, лирика. А суровой прозой жизни оказалось то, что лишившись общества Ирины, Коба волей-неволей был вынужден чаще видеться со мной.