Энтони Берджес - Заводной апельсин

– А, да. Ну, ты живой свидетель, мой мальчик. Доедай завтрак и пойдем, посмотришь, что я написал – статья пойдет в «Уикли Трампет» под твоим именем.

Н-да, бллин, а написал он, оказывается, длинную и очень слезливую parashu; я читал ее вне себя от жалости к бедненькому malltshiku, который рассказывал о своих страданиях и о том, как правительство выкачало из него всю волю к zhizni, а потому, дескать, народ должен не допустить, чтобы им правило такое злонамеренное и подлое руководство, а сам этот бедный страдающий malltshik был, конечно же, не кто иной, как в. с. п., то есть ваш скромный повествователь.

– Очень хорошо, – сказал я. – Просто baldiozh. Вы прямо виртуоз пера, papik.

В ответ он этак с прищуром глянул на меня и говорит:

– Что-что? – будто он меня не расслышал. – А, это… – говорю. – Это такой жаргон у nadtsatyh. Все тинэйджеры на этом языке изъясняются.

Потом он пошел на кухню мыть посуду, а я остался, сидя по-прежнему в пижамном одеянии и в тапках и ожидая, что будет в отношении меня предприниматься дальше, потому что у самого у меня планов не было никаких, бллин.

Когда, от двери донеслось дилинь-дилинь-дилинь-канье звонка, Ф. Александр Великий был все еще на кухне.

– Вот! – воскликнул он, выходя с полотенцем в руках. – Это к нам с тобой. Открываю. – Ну, отворил, впустил; в коридоре послышались дружеские приветствия, всякие там ха-ха-ха, и погода отвратная, и как дела, и тому подобный kal, а потом они вошли в комнату, где был камин, книжка и статья о том, как я настрадался, увидели меня, заахали. Пришедших было трое, и Ф. Алекс назвал мне их imena. Один был 3. Долин – одышливый прокуренный толстячок, кругленький, в больших роговых очках, все время перхающий – kashl-kashl-kashl – с окурком tsygarki во рту; он все время сыпал себе на пиджак пепел и тут же смахивал его суетливыми rukerami. Другой был Неразберипоймешь Рубинштейн – высоченный учтивый starikashka с джентльменским выговором и круглой бородкой. И, наконец, Д. Б. Да-Сильва – быстрые движения и парфюмерная vonn. Все они долго и внимательно меня разглядывали и, казалось, результатами осмотра остались довольны до чрезвычайности. 3. Долин сказал:

– Что ж, прекрасно, прекрасно. Этот мальчик может оказаться орудием весьма действенным. Впрочем, не повредило бы, если б он выглядел похуже и поглупее – этаким, знаете ли, зомби. Делу пошло бы на пользу. Надо будет что-нибудь в этом направлении предпринять, и непременно!

Triop насчет зомби мне не очень-то понравился, и я сказал:

– Что за дела, vastshe! Что вы такое готовите своему mennshomu другу? Но тут Ф. Александр пробормотал: – Странно, очень странно, но этот голос мне что-то напоминает. Где-то мы уже встречались, ну точно ведь встречались! – И он, нахмурившись, погрузился в воспоминания, а я решил, что с ним, бллин, надо поосторожнее. Д. Б. Да-Сильва и говорит:

– Главное – митинги. Первым долгом покажем его народу на митинге. – Разбитая жизнь – вот тональность. Людей надо взволновать. – И он показал все свои тридцать с лишним zubbjev, очень белых на фоне смуглого, слегка иностранного на вид, litsa.

– Никто, – вновь подал голос я, – не говорит мне, что самому-то мне со всего этого! Меня пытали в тюрьме, вышвырнули из дому собственные родители, которых совершенно подмял под себя этот их постоялец, потом меня избили старики и чуть не убили менты, ну, и мне-то теперь – как? На это отозвался Рубинштейн:

– Вот увидишь, парень. Партия не останется неблагодарной. Нет-нет! Когда сделаем дело, ты получишь очень даже соблазнительный сюрпризик. Подожди, сам увидишь.

– Да мне только одно и нужно! – выкрикнул я. – Мне только бы стать вновь нормальным, здоровым, каким я был раньше, – чтобы в zhizni была радость, чтоб были настоящие друзья, а не такие, которые называют себя друзьями, а сами в душе предатели. Можете вы это сделать, да или нет? Кто-нибудь может сделать меня снова прежним? Только это мне нужно, и только это я хочу у вас узнать. – Kashl-kashl-kashl. У мученика на алтаре Свободы, – прочистив горло, заговорил 3. Долин, – есть определенные обязанности, и вы не должны забывать о них. А мы, в свою очередь, о вас позаботимся. – И он с дурацкой улыбочкой принялся поглаживать мне левую руку, словно я буйно помешанный. Я возмутился:

– Перестаньте обращаться со мной, как с вещью, которую надо пристроить к делу. Я не такой идиот, как вы думаете, глупые vyrodki. Рядовые prestupniki – народ темный, но я-то не рядовой, не какой-нибудь тем недоразвитый. Вы меня слушаете?

– Тем, – задумчиво проговорил Ф. Александр. – Тем. Где-то мне это имя попадалось. Тем.

– А? – обернулся я. – При чем тут Тем? Вы-то что можете знать про Тема? – и махнул рукой: – О, Господи! – Причем мне очень не понравилась промелькнувшая в его глазах догадка. Я пошел к двери, чтобы подняться наверх, забрать свою одежду и sliniatt.

– Неужто такое бывает? – проговорил Ф. Александр, оскалив свои пятнистые zubbia и bezumno вращая глазами. – Нет-нет, не может быть. Но попадись мне тот гад, Богом клянусь, я разорву, его в клочья. Да-да, клянусь, я руки-ноги ему повыдергаю!

– Ну-ну, – сказал Д. Б. Да-Сильва, похлопывая его по груди, как psa, которого надлежит успокоить. – Все в прошлом. То были совсем другие. Нам надо помочь бедной жертве. Мы должны это сделать во имя Будущего и нашего Дела.

– Пойду, соберу shmotki, – сказал я, поднимаясь по лестнице, – в смысле одежду, и все, ухожу v otryv odinoki. Я к тому, что всем спасибо, но у меня своя zhiznn, а у вас своя. – Еще бы, бллин, земля под ногами начинала мне уже zharitt piatki. Но. 3. Долин сказал:

– Ну, нет. Ты теперь наш, мы тебя не отпустим. Поедем вместе. Все будет хорошо, не волнуйся. – С этими словами он подступил ко мне, вроде как чтобы снова схватить за руку. Я было подумал затеять dratshing, однако от одной мысли об этом накатила тошнота, и я чуть в обморок не упал, так что я даже не дернулся. Еще раз глянул в полубезумные глаза Ф. Александра и говорю:

– Как скажете. Я в ваших руках. Но давайте, чтобы сразу и по-быстрому, bratsy. – Потому что главным теперь для меня было поскорей выбраться из этого mesta под названием «ДОМ». Мне уже очень и очень вроде как не нравилось выражение глаз Ф. Александра.

– Хорошо, – сказал Рубинштейн. – Одевайтесь, и поехали.

– Тем… Тем… Тем… – бормотал себе под нос Ф. Александр. – Что это за Тем, кто это? – Но я skorennko взбежал по ступенькам и спустя мгновение уже был одет. Потом с тремя этими vekami вышел и сел в машину, причем посадили меня посередке между Рубинштейном и 3. Долином, непрерывно перхающим kashl-kashl-kashl, а Д. Б. Да-Сильва, взявшись за руль, повел машину в город, в один из жилых кварталов, который был не так уж далеко от того, где я когда-то жил с родителями.

– Ну, парень, выходи, – сказал 3. Долин, покашливая и при этом не забывая затягиваться tsygarkoi, так что ее тлеющий кончик начинал пылать и искриться, как небольшая доменная печь. – Пока разместишься здесь.