Время перемен (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

– А что, неплохо, – восхитился Спешилов. – И удобно, и в смысле контроля хорошо. А еще можно за плохую службу семье пожаловаться.

– Неплохо, только из этого ничего не получилось. – вздохнул я. – Россия в те времена – а когда по другому-то было? из войн не вылезала, какое мирное размещение? Полки свои названия по имени городов носили, а размещали их где попало. И налоги собирать вовремя не могли, потому офицеры и нижние чины жалованье по году, а то и больше, не получали. К тому же, крупные воинские части лучше держать поближе к границе, на потенциально опасном направлении.

– У нас такого не будет, – категорично заявил Спешилов. – Средства само государство станет выделять, централизованно. И всех будут формой снабжать, пайками. Тут еще и другое задумано. Служить красноармейцы станут четыре года, по четыре недели в году.

– То есть, реально они прослужат четыре месяца? – уточнил я. – И на кой хрен нам сдалась такая армия? Боец четыре недели прослужит, а потом одиннадцать месяцев дома станет сидеть. Да он за это время забудет, чему его научили. Надо его обучить года два, не меньше и непрерывно, чтобы все вбито было, на подсознании. Если в штыки пошел, чтобы за тебя руки думали, а не мозг.

– Но в губерниях будет еще и постоянный состав – командиры полков, комиссары, штабы, младшие командиры, как инструкторы, – не сдавался Спешилов. – Полк развернут до дивизии, батальоны до полков, а взвода до рот.

– А толку-то от них? Развернуть-то развернут, но, если мы призовем человека, прослужившего четыре месяца, успевшего все забыть, его опять переучивать придется. А еще, чего я очень боюсь, даже четыре недели в году призывника будут не военному делу учить, а на хозяйственные работы таскать. Кто станет казармы строить, стрельбища?

– Стало быть, ты за регулярную армию и всеобщую воинскую повинность? – не то спросил, не то констатировал Виктор.

– Именно так, а никак иначе, – твердо заявил я. – Нужно иметь небольшую армию мирного времени, но так, чтобы в случае войны можно было ее численность увеличить раз в пять. А назвать лучше не повинность, а обязанность. И в Конституции прописать – мол, защита родины, это священная обязанность гражданина РСФСР.

– Тогда, товарищ Аксенов, может вы и подскажете товарищу Троцкому, какова должна быть численность Красной армии? – ехидно поинтересовался Приходько.

– А Троцкому-то зачем? – хмыкнул я. – Если понадобится, на Политбюро доложу, или на заседании Совнаркома. Такие вопросы не только товарищ Троцкий решает, а правительство.

Приходько слегка оторопел. Видимо, удивился тому, с какой легкостью я произношу фамилию, которую положено произносить с придыханием, хотел еще что-то сказать, но посмотрев на мои ордена и вспомнив, что если командовать отрядом не рядовых партработников, а делегатов съезда, поставили именно меня, то это о чем-то говорит, промолчал.

– Но я пока точную цифру армии сказать не смогу. Вот, проведем всеобщую перепись населения, тогда станет известно. А армия не должна превышать одного процента от населения государства, – сообщил я.

– Почему одного? – опешил Виктор, а Приходько с недоумением спросил: – Товарищ Аксенов, откуда у вас эти данные? В газетах о них не писали.

Не стал объяснять товарищам, что нужно не только газеты читать, но и книги, а процентное соотношение армии мирного времени и населения просчитано давно, просто сделал многозначительный вид – мол, чека все знает, сказал:

– Чем больше численность армии, тем больше нагрузка на экономику. Виктор, ты помнишь по Архангельску? При численности населения губернии в пятьсот тысяч человек белые создали армию в пятьдесят тысяч штыков, и экономика сдохла. С одним процентом экономика выдержит, почти не поморщится, а вот если больше, то напрягаться надо. Поэтому, дорогие товарищи, самое лучшее, чтобы армия не превышала одного процента. То есть, чтобы у нас всегда был мир.

[1] Называют цифру в 7 миллионов человек.

Ночь прошла скверно. Отвык я от таких ночевок, чтобы и жестко, да чтобы еще и пар изо рта валил. Нам бы со Спешиловым, как в старые добрые времена, кинуть одну шинель на пол, а второй укрыться. Так нет же – лег матрац, укрылся и всю ночь боролся с холодом. Но, как говорят, нет худа без добра. Под утро учуял, что с нашими печками что-то не так, голова тяжелая и, не поленившись, пошел проверить. Оказалось, что кто-то из бойцов умудрился задвинуть заслонку на печной трубе. Еще немножко и добровольцы надышались бы угарным газом. Интересно, что бы про нас в некрологах написали? Дескать, погибли при выполнении боевого задания? Да, а где, кстати, дневальный?! Спит, собака такая. Мать его и так, и этак, а еще в душу деда за ногу! И дверь с окнами настежь, чтобы народ прочухался.

А ты, товарищ дневальный, будь добр на воздух, там никто не увидит… И говоришь, по шее тебя бить нельзя? Типа, непедагогично? А, так педагогика тут не причем, а ты товарищ заслуженный, полком в дивизии самого товарища Щорса командовал? Убедил, больше тебя бить не стану, а отправлю под трибунал, как переодетого петлюровца, проникшего в ряды РККА. Не поверят? Наивный. А кто же еще триста делегатов съезда пытался убить, как не петлюровец? А может, ты еще и с мятежниками из Кронштадта связан? Ну вот, под трибунал тоже не хочешь? Тогда еще разочек по шее, пока никто не видит, чтобы не губить авторитет.

Короче, недосып и головная боль нам теперь обеспечена, но все-таки, это лучше, нежели бесславная гибель в старой казарме. И чайку бы неплохо попить, пока седьмая армия сухой паек не привезла, но не судьба. Сквозь открытую дверь раздался рокот автомобиля, и вскоре явился и круглолицый посыльный товарища Надёжного. Правда, выглядел он еще хуже, чем мы – помятый, небритый, словно не спал всю ночь.

– Товарищ Аксенов, вы нам срочно нужны, – с порога заявил Симоненко. Парень прибыл сюда на машине, но запыхался, словно бежал от Финского залива и до Фонтанки.

– А кому именно? – поинтересовался я, косясь на закипающий чайник.

– Командующему армией, – сообщил порученец, а потом уточнил. – Но нужны только вы, а не ваш отряд. По делегатам съезда дополнительных указаний не поступало. У нас там дела такие творятся…

Симоненко посмотрел на добровольцев, навостривших уши, и многозначительно затих, давая понять, что дело конфиденциальное. Что ж, придется отрывать задницу от уже насиженного места, надевать шинель, нахлобучивать шапку и выходить в мартовскую непогоду. Вон, на улице пурга, словно не весна на дворе, а январь. Посмотрев на Спешилова, хотел сказать, что оставляю его за старшего, но Виктор только покачал головой и тоже влез в шинель.

– Простите, товарищ Аксенов, – подчеркнуто официально сообщил мой лучший друг. – Но я обязан быть с вами. – Скривившись, попросил. – Можно я тебе потом объясню, ладно?

Я пожал плечами, слегка удивившись, что Виктор навязывается мне в няньки, но это уж его дело и, посмотрев на добровольцев, прикидывая, кого бы можно назначить исполняющим обязанности командира? Пожалуй, подойдет вон тот товарищ – немногословный крепкий латыш, исполняющий в моем отряде обязанности командира роты. У него, как и у меня, на груди два ордена Красного знамени. Серьезный человек, и не юнец.

– Товарищ Фабрициус, – позвал я дважды орденоносца, а когда тот быстро, но без суеты подошел, сказал. – Товарищ Фабрициус, вы назначаетесь исполняющим обязанности командира отряда.

– Слушшаюсь, – с легким акцентом ответил тот.

– Спасибо, – поблагодарил я легендарного военачальника, добавив. – Ян Фрицевич, вы опытный командир, сами знаете, что делать.

– Так точна, – вытянулся Фабрициус. Но на короткий миг ему изменила прибалтийская сдержанность, и он с удивлением спросил. – Тофарищ Аксёноф знает мое имя и отчестфо?

Я не стал говорить, что еще в детстве читал книгу «Четыре ордена Железного Мартина»[1], а лишь загадочно улыбнулся, пожимая ему руку. Ух ты, ну и хватка у дяденьки! Я-то считал, что прозвище ему дали за упрямство, а у него силенок побольше, чем у того циркача из Парижского отеля. В моей истории Фабрициус командовал полком при подавлении мятежа и свой третий орден получил именно за Кронштадт. Ну, если сейчас не получит, то орден его все равно найдет.