Время перемен (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Командующий армией Надёжный мрачно сидел за столом и шелестел бумагами. Рядом с ним товарищ, хотя и во френче, перетянутом ремнями, но какого-то простоватого, я бы даже сказал – крестьянского вида. Впрочем, чего это я? Я же и сам крестьянин, хоть в той жизни, хоть в этой.

– Разрешите? Аксенов, член коллегии ВЧК, – представился я, а потом сказал. – Дмитрий Николаевич, приношу вам свои извинения за действия моего коллеги. Больше вам никто не станет мешать, работайте.

Командарм поднялся с места, и пожал мне руку.

– Если не ошибаюсь, Владимир Иванович? – улыбнулся бывший и будущий генерал-лейтенант. – Хотел вам сказать огромное спасибо.

– Так не за что, – смутился я. – Извините, ошибки у всех бывают.

– Да я не про арест, – отмахнулся командарм. – Меня уже раза три арестовывали. Можно сказать, что привык. Я вам за Архангельск хотел спасибо сказать. Ваши сведения, особенно касающиеся технической подготовки белых и их союзников, очень пригодились и мне, и шестой армии. Я даже отправлял аэропланы бомбить аэродромы противника.

Мне бы порадоваться, но взяла досада.

– Нескромный вопрос, – поинтересовался я. – Какая э-э… зараза называла мою фамилию?

– Нет, пока вы были в тылу, ваша фамилия не называлась, – усмехнулся командарм. – Вы проходили под псевдонимом «Орешек», а фамилия стала известна позже, на одном из армейских совещаний. Товарищ Троцкий сказал, что ваша настоящая фамилия Аксенов, и вы погибли в застенках английской контрразведки. Мы вас даже почтили минутой молчания.

Ишь ты, «Орешек». Это все шуточки товарища Кедрова. Ну, ладно еще, что не шишка, хотя Артузов меня и шишкой именовал.

– Ладно, это все дело прошлого, – вздохнул я, хотя иногда и жалел о том времени, когда пребывал в тылу у белых. Странно, вроде бы, но что-то в этом было такое, интересное. Враги кругом, зато интриг не было. Поинтересовался для приличия: – Не возражаете, если я у вас посижу, узнаю текущую обстановку?

Разумеется, командующий армией не возражал, и я, расстегнув шинель, уселся неподалеку от начштаба.

– Как я понял, товарищи из Политбюро хотели заставить вас начать штурм Кронштадта силами пехотных подразделений?

Ишь ты, как я заговорил, пообщавшись с бывшим генералом.

– Совершенно верно, – кивнул Надёжный. – Товарищ Зиновьев приказал идти на Кронштадт с развернутыми знаменами, и с пением «Интернационала». Не знаю, кто бы еще позволил себе подобную глупость?

Не скажешь же бывшему генералу, что бывший поручик Тухачевский сделал именно такую глупость, да еще и не один раз. В моей истории будущий маршал несколько раз отправлял людей в штыковую атаку на форты, подставляя их под артиллерийский огонь.

– Ну, товарищ Зиновьев не стратег, а политик, – зачем-то вступился я за Григория Евсеевича. – А что же товарищ Троцкий?

– Товарищ Троцкий приказал ни в какие переговоры не вступать, парламентеров расстреливать, и всех, находящихся в крепости считать мятежниками независимо от пола и возраста.

– Ясно, – кивнул я, раздумывая – как я стану «отмазывать» командарма от Троцкого? Ну, придумаю. В крайнем случае – поругаюсь. Спросил у Дмитрия Николаевича: – Вы, как я полагаю, вступили в переговоры, и разрешили всем гражданским лицам уйти?

– Совершенно верно. Я с женщинами и детьми не воюю. И солдат, прошу прощения, красноармейцев, понапрасну под шрапнель отправлять не стану. Если бы была в том необходимость – одно дело, а сейчас такой необходимости нет. Падение Кронштадта – дело не одного дня, но куда спешить?

– Разумно, – согласился я с таким умным видом, словно бы каждый день провожу совещания с генералами, да еще и учу их воевать. – Стало быть, после эвакуации мирного населения, вы отдадите приказ об обстреле Кронштадта? Или поначалу проведете переговоры? Как я понимаю, руководство восставших уже сбежало?

– Сбежали единицы, но основное руководство, включая начарта крепости осталось на месте, – покачал головой Дмитрий Николаевич. – Нет, вначале нужно отбить форты, занятые мятежниками, захватить «Севастополь» и «Петропавловск», а уже потом можно начать артбострел. Вначале показательный – на пару часов, подождать, не выбросят ли белый флаг, а уже потом интенсивный.

– Товарищ командующий, – развел я руками. – Я в военном деле полный профан, но даже я понял, что план толковый, а торопиться не стоит.

– Вы зря прибедняетесь, товарищ Аксенов, – подал голос, молчавший до сей поры, начальник штаба. – Я как раз оперативным отделом штаба дивизии заведовал, так вот, по вашим донесениям мы отправляли диверсионные группы резать телефонные кабели у американцев.

А я и не знал, что я такой молодец. Оказывается, какая серьезная работа проводилась. Не зря Артузов ломал голову над «Историей Архангельска».

– Да, Владимир Иванович, я вам не представил своего начальника штаба – Толбухин Федор Иванович.

– Временно исправляющий обязанности, – скромно сообщил начштаба. – Начштаба армии вместе с основными силами армии задействован в Финляндии, у товарища Фрунзе.

Толбухин?! Ни ничего себе. Значит, по поводу ликвидации Кронштадтского восстания можно не волноваться. Конечно, Федор Иванович – это еще не Маршал Победы, но ведь и штурм Кронштадта – это не Ясско-Кишиневская, или Венская операции.

[1] В повести Бориса Лозового именно Мартин, а не Мартын.

Я честно пытался вспомнить, что мне известно о силах и средствах мятежников в моей истории, но вспомнил только, что к финнам через залив ушло около восьми тысяч человек, около двух тысяч погибло при штурме, и еще сколько-то сдалось в плен. Прикинул, что восставших должно было быть не меньше пятнадцати тысяч[1].

Сейчас же численность противника гораздо меньше. По данным будущего кавалера ордена Победы, а пока исправляющего обязанности начштаба армии товарища Толбухина, в крепости и мятежных фортах сидело около трех тысяч человек. Могло быть и больше, но основная часть солдат и матросов отправлены на финский фронт, вместе с пушками-трехдюймовками и пулеметами. Остались лишь слушатели минных курсов и курсов радиотелеграфистов, орудийная прислуга и часть моряков, списанных на берег с кораблей. Это, разумеется, очень радует, но ведь и наши силы нынче гораздо меньше, чем те, что оказались в подчинении Тухачевского. Сколько у него имелось войск? Ну, никак не меньше тридцати или сорока тысяч. А у нас? Точных цифр я не знаю, неудобно расспрашивать, но судя по всему – не больше пяти тысяч. Что делать, если здесь еще не закончилась гражданская война и Западный фронт, хотя и изрядно поредевший, сидит в окопах (ну, не совсем в окопах, но близко), а Фрунзе увел с собой самые боеспособные части? Стало быть, воюй тем, что имеется в нашем распоряжении.

Иной раз задумаешься, а не привело ли мое вмешательство (пусть и минимальное), к ухудшению положения? Пора бы уже с войной заканчивать, и переходить к миру, а вот, поди же ты, не получается. И еще мятеж этот дурацкий. А я-то считал, что раз Тамбовское восстания не случилось, то удастся и Кронштадтского избежать.

В той истории довелось читать пространные рассуждения о том, что бы было, если бы Кронштадтский мятеж начался не в конце февраля, а в конце марта – начале апреля, когда двухметровая толща льда прекращается в кашу? Мол, в этом случае пехота красных не прошла бы через Маркизову лужу[2], а линкоры «Севастополь» и «Петропавловск», сумев выбраться из ледяного плена, получили бы свободный ход, вырвались на оперативный простор и стали дополнительной защитой крепости. Но отчего-то никто не говорит, что кроме вышеупомянутых линкоров в Финском заливе имелись другие корабли, не примкнувшие к мятежникам. Они бы тоже освободились ото льда и вступили в бой. Эх, «весело» бы пришлось Петрограду, если бы линейные корабли затеяли морской бой.