Проблема выбора (СИ) - "shellina"

Кого? Кого можно представить в качестве начальника Тайной канцелярии, особенно усовершенствованной? Суворова? Не знаю. Я не знаю, черт подери! Я не успел толком ни с кем познакомиться, когда меня потащили в Москву. А там всем было настолько откровенно не до меня, что это не было даже обидно.

– Ваше высочество, – в комнату без стука ввалился Сафонов. – Там… это…

– Миша, что это? Говори понятнее, я не понимаю тебя, – нахмурившись, я скрестил руки на груди.

– Турок там, – шепотом произнес Сафонов.

– Турок? Как он сюда попал? И кто его пропустил? – я уставился на Сафонова. В голове не укладывалось, что вор мог вот так запросто проникнуть во дворец, и его никто не остановил.

– В том-то и дело, что никто. Он холопом прикинулся, дворовым. Притащил прямо в зал ожиданий охапку цветов, и давай их по вазам расставлять. Я его узнал, и сразу сюда прибежал. Что с ним делать-то? Ваше высочество, прикажете в шею гнать, или может сразу в застенки к Андрею Ивановичу определить?

– Надо сначала выяснить, зачем он вообще из Москвы сюда приехал, а затем, как во дворец проник, – я хмуро смотрел на Сафонова. К гвардейцам, осуществляющим мою охрану, у меня все больше и больше вопросов возникает. – В крепость мы его всегда успеем определить. Вяземского и Румянцева возьми в помощь, да в классную комнату Турка нашего вежливо пригласите. И, Миша, какой полк сегодня охрану дворца осуществляет?

– Ингерманландский, ваше высочество, одну роту специально оставили в Петербурге. Обычно-то охраняют Преображенцы… а это имеет какое-то отношение к Турку? – Сафонов уже подходил к двери, когда я задал ему этот вопрос.

– Нет, Миша, надеюсь, что нет, – я покачал головой. Ингерманландцы, значит, ну-ну. Что это, саботаж или просто крайняя степень разгильдяйства? Это у их командира мне предстоит выяснить. – А ведь ты сам-то из Преображенцев?

– Из них, – Сафонов улыбнулся. – Наш полк ее величество Елизавету Петровну на своих штыках на трон вознес.

– Да, я так и подумал, что ты чрезвычайно гордишься своей принадлежностью к полку. Прежде, чем вы Турка в комнату пригласите, кликни ко мне командира Ингерманландцев, у меня к нему очень важный разговор образовался, – Михаил кивнул, явно недоумевая, зачем мне понадобился командир, и выскочил за дверь.

Не прошло и пяти минут, как дверь снова открылась и в комнату зашел бравый подполковник.

– Игнат Наумов, по вашему приказанию прибыл. Вы хотели со мной поговорить, ваше высочество? – он поклонился, а после выпрямился, не мигая, глядя на меня.

– Да, хотел, – я кинул. – Скажите-ка мне, Игнат Наумов, а ваша рота, когда императорский дворец охраняет какие-то отдельные инструкции получает? Или то, что происходит – ваша личная инициатива, потому что я не могу представить себе гвардейца, который бы действовал бы вообще без каких-либо приказов.

– Я вас не понимаю, ваше высочество? – Игнат нахмурился. – О чем, вы таком говорите, ваше высочество, Петр Федорович?

– Я говорю о том, что по дворцу как в собственном дворе разгуливают посторонние. А охрана вовсе и не собирается их задерживать. Да что уже там, стоящие на посту возле дверей в мою спальню гвардейцы мало того, что даже не предупреждают меня, что в комнату, в которой я нахожусь, кто-то пытается войти, так еще и пропускают всех без разбора, словно я и не Великий князь Петр Федорович вовсе, а холоп дворовый, с которым можно и не церемониться…

– Я не могу поверить, что все именно так происходит, – начал весьма неумело пытаться оправдаться Наумов.

– А ведь все происходит именно так, – перебил я его. – Господин подполковник, не стоит даже пытаться как-то обелить действие своих подчиненных. Лучше уж проведите с ними какое-нибудь обучения, на тему, что можно, а чего не рекомендуется делать во время их дежурства.

– Я непременно выясню, почему мне в лицо летят подобные заверения из ваших уст, ваше высо… – его прервала на полуслове распахнувшаяся дверь. Наумов посмотрел на нее диким взглядом. – Да что здесь творится? – он стиснул зубы. – Разрешите удалиться, ваше высочество, что все выяснить подробнее, – я кивнул, и он вышел, столкнувшись в дверях с входящим Криббе, которой окинул его подозрительным взглядом. Ну, посмотрим, изменится что-нибудь, или все останется как прежде. Как бы я не хорохорился, а хоть как-то влиять на охрану конкретно этого дворца я не могу, но зато я могу выставить их за пределы выделенного мне крыла, что и намереваюсь сделать, озадачив этим поручением Криббе, вид у которого был, мягко говоря, странноватый. Мой учитель фехтования был взъерошен и смотрел на меня выпученными глазами, явно не зная, как озвучить новость, с которой он и пришел ко мне.

Криббе закрыл дверь, которая после ухода Игната Наумова, осталась открытой, и сел за стол, не дожидаясь разрешения. Посидев с минуту, глядя в одну точку, он вскочил и принялся мерять шагами комнату.

– Сядь, не мельтеши, – Криббе посмотрел на меня, и снова плюхнулся на стул, обхватив руками голову. – Что случилось? Бестужев что-то нелицеприятное обо мне сказал? Тогда плюнь, он всех ненавидит, и все его постоянно не устраивают.

– Что? Бестужев? Нет-нет, – Криббе покачал головой. – С вице-канцлером все прошло как обычно, так что на этом не стоит даже останавливаться. Правда, он передал недоумение ее величества о малых тратах на одежду…

– Оставь, зачем мне столько камзолов и штанов, которые отличаются друг от друга, хм, – я сделал вид, что задумался, – ничем. Все штаны абсолютно одинаковые, так зачем мне целый гардероб абсолютно одинаковых штанов? Просто, если дело не в Бестужеве, то что могло привести тебя в такое волнение?

– Мардефельд, – Криббе опустил руки на стол. – Когда я вышел со встречи с вице-канцлером, ко мне подошел Мардефельд.

– Так он же умер? – я смотрел на него недоуменно. О том, что в России нет прусского посла, в связи со смертью предыдущего, я узнал в первую очередь, когда обосновался в этом дворце.

– Это его племянник, Аксель. Назначен послом прусским совсем недавно, – любезно просветил меня Гюнтер. – Назначение произошло в явной спешке, и он совсем немного не застал в Петербурге ее величество, куда примчался через три дня после того, как мы отправились в Москву.

– И что послужило причиной такой спешки? – я невольно нахмурился. – Уж не я ли часом?

– Весьма косвенно, ваше высочество. Можно назвать это цепью событий, вытекающих из нескольких, совершенных вами совершенно ненамеренно, поступков, – Криббе немного успокоился и теперь сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Каких именно поступков? – я лихорадочно соображал, что мог сделать такого, что, по всей вероятности, изменило известную мне историческую линию.

– Вы выгнали Отто фон Брюммера, ваше высочество, – Криббе позволил себе улыбнуться. – Не без моей помощи, и я этого не отрицаю, как не буду отрицать и того, что в тот момент действовал как из соображений неприемлемости увиденного, так и повинуясь совершенно корыстным целям, которые, надо сказать, вознаградились сторицей.

– И какое отношение имеет отставка Брюммера к столь поспешному назначению посланника, когда предыдущий лишь недавно приказал нам всем долго жить и не следовать его примеру? Выбор и отправка послов – насколько я понимаю, процесс небыстрый и весьма щепетильный. Он может затянуться не на один год.

– Вы все правильно понимаете, ваше высочество, – Криббе тяжело вздохнул. – Если вы вспомните Брюммера, вспомните, как он выглядел, то сразу же поймете, что именно такой тип мужчин весьма приятен вашей тетушке, ее величеству Елизавете. Он должен был попытаться влиять на мнение ее величества в отношении политики с Пруссией. В Берлине Брюммер получил последние наставления, и должен был по приезду втереться в доверие к императрице. Сейчас чаша весов все больше склоняется в сторону Австрии и Англии, возможно, еще Франции. В сторону Пруссии ее величество направлял Лесток и, как ни странно, французский посланник. Вот только Лесток в немилости, а Бестужев ненавидит Шетарди. Вы, ваше высочество, пару раз высказались в присутствии ее величества крайне негативно о короле Фридрихе, что привело к еще большему охлаждению отношений. Теперь понятно, почему так спешно был направлен новый посланник приветствовать императрицу?