Игорь Пронин - Наполеон-2. Стать Богом

— Грубо, но я вам верю. Хорошо, только Лев.

Наполеон сорвал с себя шнурок со Львом и швырнул его под ноги русскому.

— Запомните, Остужев, не Лев делает человека львом! Вам никогда не вести за собой армии! Вы не способны даже понять, что...

Александр не стал его слушать. Он подобрал Льва и побежал по узкому проходу подземелья, на ходу поджигая запал ядра. Спустя минуту он бросил его себе за спину, сворачивая в боковой ход. Страшный грохот сообщил ему о том, что свод обрушен и преследователи отрезаны от него, и ожидавших его впереди друзей.

1798 год

Байсаков ехал на коне один, и был этим крайне недоволен. Ему бы хотелось, как Гаевскому, посадить впереди себя Мари. От этого он постоянно задирал Антона, а тот метко язвил в ответ. Мари хохотала, требовала перевода, снова хохотала и защищала Ивана. Сзади ехал Александр, и тоже не один. Загадочная девушка Дия тихо рассказывала ему грустную историю ордена суфиев, кончившуюся предательством.

В ожидании прибытия Дюпона они решили переместиться севернее и западнее Каира. Здесь было спокойно и безлюдно. Вечером, уже собираясь развести костер, Дия вдруг вскрикнула. Все обернулись в том направлении, в котором смотрела девушка, и увидели далекую одинокую фигуру. Гаевский и Байсаков вскочили на коней и скоро привезли к костру того самого Азиза, который когда-то ругался на них и грозил палкой. Старик едва дышал.

— Дедушка Азиз! — расплакалась Дия. — У нас нет для вас ни чая, ни кофе!

— Ерунда! — как всегда хрипло, но теперь очень тихо сказал Азиз. — Скажи мне, внучка, другое...

И она сказала ему, в самое ухо. Азиз долго смотрел Остужеву в глаза, а потом попросил поговорить с ним ночью, когда все лягут спать. Александр, конечно, согласился, и они говорили долго. О силе Носорога, о бедах, которые он несет своему обладателю и миллионам людей вокруг. Потом, когда старик понял, что Остужев не собирается становиться живым богом, он немного успокоился и разговор перешел на сущность предметов вообще. Азиз считал, что все волшебные фигурки — зло. Остужев вспомнил позицию по этому вопросу Дюпона, который скоро должен был прибыть в Египет, и который считал примерно так же. Азиз вздохнул и сказал:

— Искандер, ты не должен ждать Дюпона. Он хороший человек, но окружают его люди разные. А люди теперь твои враги, потому что одна только мысль о Носороге может сделать хорошего человека плохим, а плохого — безумным. Ты взял на себя очень тяжелый груз.

— Что же мне делать? Кому верить?

— Никому не верь, если дело касается Носорога. Он самый злой, самый плохой предмет.

— Надо его спрятать? — спросил Остужев. — Куда-нибудь закопать?

— Его найдут, — убежденно ответил Азиз. — Носорога кидали в океан, но волны выносили его на берег. Его закапывали в землю, но земля трескалась и выбрасывала его вон из себя. Его невозможно уничтожить, невозможно спрятать. Его можно только хранить.

— И как долго?

— Так долго, как сможешь выдержать. А тогда... Тогда спрячь. Только если уж прятать, то так, как прятали мы — не в воде, не в земле, а под землей. У нас он лежал долго и не делал бед. Может быть, ты найдешь и другое такое место. Но сначала скройся. Пусть никто даже не подозревает, что у тебя есть. Так лучше всего. Но тебя будут искать, всегда.

К ним вышла Дия, села рядом со стариком, и гладила его по руке почти до рассвета. Но до рассвета Азиз не дожил. Они похоронили его в песке. Потом Остужев тихо сложил вещи в мешок и сел на прощание рядом с Дией.

— Куда ты пойдешь?

— На север, а потом на восток. Там есть удивительная земля Сибирь. Зимой там бывает снега больше, чем в Сахаре песка. — Он немного помедлил, и неожиданно для самого себя спросил: — Поедешь со мной туда?

— Да! — крикнула Дия раньше, чем он закончил вопрос.

— Тише, ребят разбудишь! — погрозил он ей пальцем. — А прощаться нам ни к чему.

И песок замел следы копыт его коня на долгие четырнадцать лет.

1812 год

Армия таяла. Она таяла, когда шла к Москве — солдаты гибли в боях и от болезней, самые счастливые уезжали на родину залечивать раны. Она таяла в Москве, когда каждое утро находили новые трупы захватчиков. Но по настоящему армия начала таять на пути от Москвы к границе.

— Что происходит, Мюрат? — мрачно спросил он как-то у начальника кавалерии. — Почему они бросают пушки?

— Солдаты! — пожал плечами жизнерадостный Мюрат. — Они всегда так. Чуть голодно, чуть холодно, сразу думают: а зачем мы еще эту пушку тащим? Вот сломает коняга ноги, так и поедим, и пушку тащить не надо. Не на своем же горбу? Вот так подумают, подумают, а потом коняга ломает ногу. И дальше идут сытые, налегке.

— Это не мои солдаты, Мюрат. Мои солдаты не бросают оружие. — Наполеон кутался в зимний плащ, но холод шел изнутри. Он знал ответ, но все равно спрашивал Мюрата: — Я буду собирать новую армию, и в следующем году начну новую кампанию против России. Но этих солдат я не возьму. Смотри, они и ружья бросали!

— Солдаты! — Мюрат отворачивался, чтобы Император не видел его улыбки, пусть и невеселой. — Они всегда так. Ни пуль, ни пороха нет, и зачем я тогда тащу это ружье? Скажу, что его разбило осколком шрапнели, и пойду дальше налегке.

— Это не мои солдаты.

Лев оставил его, и теперь Наполеон иногда спрашивал себя ночью: правильный ли он сделал выбор? Может быть, стоило отдать Пчелу? Впрочем, Остужев не давал ему выбора, он требовал Льва... Мысли Бонапарта путались, и тогда он прижимал Пчелу к груди. И доброе, трудолюбивое насекомое гудело, что все правильно. Пока есть порядок в голове, достичь можно всего. Надо только успокоиться, и мысли снова станут четкими и ясными. Тогда Наполеон соберет новую армию и отомстит. Он вернет Льва! Ведь существует древнее пророчество, согласно которому обладатель Пчелы должен получить Льва, Саламандру и «Предмет предметов», чтобы стать живым богом и править вечно...

Бонапарт просыпался в холодном поту и подолгу смотрел на карту. Он видел, как отступление превращается в бегство, а бегство в разгром. И пока он смотрел на карту, Пчела все так же уютно и размеренно гудела ему то, что легко было просчитать. Ему не собрать новой армии. Союзники отвернутся. Присоединенные к Франции земли взбунтуются. Русские, немецкие, австрийские и, конечно же, британские сапоги будут топтать землю страны, которая стала больше чем его родиной — стала его Империей! Ничего уже не удержать. И тогда он снимал Пчелу с шеи и швырял на карту. Без нее в такие моменты было легче.

Вспоминался Египет. Тоже чужая страна, тоже ненависть населения, только вместо снега — песок. Там армия тоже потерпела поражение. Но не проиграл Наполеон, потому что не проиграл Лев. Покидая армию и зная, как нелегко придется в Египте французам без связи с родиной и без непобедимого генерала, Бонапарт уже не испытывал ни малейших угрызений совести. Где-то там, пожалуй, она и осталась, в подземелье Сфинкса, куда Джина Бочетти принесла любимому Саламандру.