Дмитрий Бондарь - О Тех, Кто Всегда Рядом!

Иштвану еще дважды приходится наведаться в разные храмы Святых Духов для пополнения наших капиталов. И оба раза я хожу с ним — наблюдаю за окрестностями, а попутно восхищаюсь его смелостью и находчивостью. Он даже разнообразит свои воровские уловки: для придания ситуации вида случайности и правдоподобия, Иштван легко отсыпает на жертвенные подносы по нескольку монет прямо из только что украденных кошельков. Священники его за это даже благословляют. Если он продолжит заниматься кражами еще пару недель — пожизненное отпущение грехов ему гарантировано.

Возвращаясь в последний раз из храма и проходя мимо кожевенных мастерских, мы становимся свидетелями того самого ритуала, которого ждет и страшится каждый житель моего мира. Два угрюмых Анку вытягивают из цеха какого-то тощего мужичка и ведут в сторону замка.

— Куда это они его? — спрашивает Иштван.

— Уведут в замок, там сожрут, все как обычно, — объясняю я.

— И что, он даже не попробует сопротивляться? — Иштвану это удивительно, он видит подобное впервые. — Их же в цеху было не меньше пары дюжин! Да просто навалились бы все вместе…

— Мечтатель, — я зло смеюсь, — если бы это было так просто! Я рассказывал тебе, на что способны Анку. Вся цена подобного восстания — смерть этих несчастных подмастерьев. И все. Разве в твоем мире нет такой силы, которая заставляет любого подчиняться безропотно? Король, священники, дворяне? Разве ты сможешь противиться их решениям?

— Так то — король! То — священники! Они хоть не жрут нас!

— Ты в этом уверен?

В глазах Иштвана я вижу непонимание, он чешет затылок:

— Ну да! Отработал на монастырь или там на постройке дороги — и свободен как птица!

— И вас не забирают в армию, не забивают плетьми за пустяки, не травят собаками ради развлечения? — обо всем этом я слышал от школьного учителя, который очень гордился, что с появлением кровососов ничего подобного в нашем мире не осталось.

— Ну, бывает, — соглашается Иштван. — Но ведь не жрут!

— Какая разница мертвому — сожрали его или нет?

Иштван недолго думает и упрямо рубит ладонью воздух:

— И все равно! Я не понимаю, как так можно? Как глупый баран он идет за теми, кто через четверть часа его сожрет! Разве это правильно?

— Неправильно, — соглашаюсь с разгорячившимся приятелем. — Но выбора у него нет. И мы с тобой здесь для того, чтобы больше подобного не было никогда.

— Я готов убивать этих Анку прямо сейчас! Но еще сильнее мне хочется поколотить этих баранов.

Мне удивительно — какое ему дело до каких-то чужих людей? Какая ему разница, чем закончится их жизнь? И я спрашиваю его об этом.

— Ты не понимаешь? О, Господи! Это так просто! Если бы я мог вернуться домой и обладал бы здесь неприкосновенностью — мне было бы наплевать на всех! Но я сделал глупость, не послушав тебя тогда, у маяка. И пошел за тобой не зная, куда меня выведет дорога. И теперь я такой же человек этого мира, как и ты. С такими же шансами оказаться завтра в пузе Анку, как и у тебя! Но я такого конца не хочу! Поэтому буду бороться, поэтому буду помогать высокой госпоже алфур уничтожить эту Морриг!

Я ничего не говорю вслух. Мне стыдно, что я вынужден обманывать своего приятеля и молчать о том, что отличие Хине от Морриг — только в имени и принадлежности к другому Сиду. Вместо откровенного разговора я показываю пальцем на переходящую улицу девчонку и перевожу разговор:

— Посмотри-ка, какая кругленькая пышка!

И Иштван с невысказанной благодарностью отзывается, начиная смаковать стати крастотки — ему, кажется, тоже не очень приятно говорить о своих ошибках.

К исходу второго дня мы переезжаем в уютненькую квартирку с двумя спальнями. Неподалеку от ратуши, на улице Лекарей. Денег теперь хватает — их так никто и не хватился, а ситуация с вожделеющими тела Туату громилами мне не понравилась настолько, что я не решаюсь испытывать судьбу тем же соблазном еще раз. Хорошо Тулл оказался таким сговорчивым, ведь кто другой, движимый приступом похоти, запросто мог на самом деле снести мне башку или переломать руки-ноги. Пусть крыша над головой обойдется немного дороже, но даст нам чувство безопасности — я на это согласен и легко договорюсь со своей природной жадностью.

Иштван не пришел в восторг, когда план с проникновением в логово Морриг с помощью его непревзойденного умения в обращении с луком и стрелами отменяется. И я его отчасти понимаю — ему очень хочется выглядеть героем в глазах Хине, но мне смешно от того, что мой приятель совершенно выпускает из виду, что это именно ее дар позволяет ему хоть чем-то выделяться из толпы предназначенных к закланию жертв.

Еще сильнее его удивляет необходимость выглядеть как кровососы. Ведь, по его устоявшемуся убеждению, все Анку порождены гнусной колдуньей Морриг, а светлая алфур, высокая госпожа Хине-Тепу не должна уподобляться мерзкому отродью дьявола! Он так и говорит: «отродье диявола»! Кто такой этот диявол — я не знаю, а сам Иштван не очень-то сведущ в теологии и объяснить ничего толком не может. Однако из его сбивчивого повествования я заключаю, что неведомый мне диявол — это тот, кого наши священники называют Врагом людей (хотя мне неясно — зачем выдумывать какого-то непонятного Врага, если есть Туату и Анку?), а Хине этого диявола величает Хэль: нечто могущественное, злобное, ненавидящее все вокруг и наделенное такой силой, что способно повелевать жизнью самих Туату и противиться даже воле Святых Духов.

Иштван наотрез отказывается облачаться в одежды «приспешников диявола», сбивчиво тараторит о том, что по смерти ему нипочем не обрести вечного спасения, если сейчас он решится на такое!

И нам приходится приложить немалые усилия, чтобы убедить Иштвана в том, что нет ничего плохого в том, чтобы притвориться Врагом на погибель Врагу. Что это никакой не грех, а один сплошной подвиг, за который ему воздастся. Только когда Хине обещает ему свое благословение, он соглашается.

Он все так же дежурит на площади, ожидая возвращения хозяйки Сида Динт, и даже умудряется приставить к этому делу пару местных недорослей — они ждут прибытия Сиды днем, а Иштван караулит ночью. Они не знают — зачем это нужно и думают, что в карете приедет какая-то особа королевских кровей с эскортом, состоящим сплошь из Анку, но так даже лучше. Чем меньше вопросов — тем лучше. Их услуги стоят недорого, ведь и без нас они целыми днями околачиваются на рынке перед ратушей, ожидая, что кому-то из торговцев понадобятся их руки и ноги — погрузить или разгрузить товары, что-то отнести или принести. По пять оловяшек в день на каждого из наших помощников для тех, кто открыл золотую жилу в местных храмах — вообще не траты.

Морриг возвращается еще через два дня и Хине начинает нас торопить.

Три спокойных вороных конька (один из них под женским седлом) куплены и объезжены. Моего я назвал Храбрецом, Иштван своего по семейной традиции — Конем, а Хине даже не стала искать имя — ей настроения и чувства лошади неинтересны. Задержка только с одеянием — заказ на него приходится разместить у разных портных, чтобы никто из них не догадался, что за одежда получится в конечном итоге.

Маски из тяжелой блестящей ткани я делаю сам, и замечаю за собой странную вещь: мне хочется сделать их красивыми и незабываемыми. Я не ограничиваюсь прорезанными отверстиями для глаз и рта, я трачу силы на всякие выточки-обметки, я умудряюсь сделать на масках носы, подбородки, надбровные дуги и даже наметить уши! По поверхности ткани идет какой-то заморский узор, который должен придать готовому изделию неповторимый вид.

И маски мне удаются на славу — вернувшийся вечером со своего обычного поста Иштван едва не падает в обморок, увидев меня в образе Анку, восседающим на его кровати! Он даже не обращает внимания на цвет моих одежд — настолько его пугает блестящая в свете свечей маска.

— Одон, что ты делаешь! — восклицает он, когда я со смехом стягиваю с лица предмет своей ремесленной гордости. — Если бы я не растерялся, ты бы уже сидел здесь, утыканный стрелами как еж иголками! Вот тогда бы мы посмеялись!

— Примерь, — я бросаю ему свое второе произведение.

И потом почти четверть часа мы дурачимся, пугая друг друга страшными мордами: рычим, скалимся, завываем и размахиваем руками, изображая наложение магических чар, скачем по комнате, награждаем друг друга легкими тумаками и валяемся на полу, дрыгая ногами.

Потом оба вваливаемся в комнату к Хине, сидящей как обычно у окна с прикрытыми ставнями, и хором выспрашиваем у нее «чего хотела бы госпожа от двух верных Анку»? Остроухая недолго остается отстраненной, а потом неожиданно вместе с нами пускается водить хоровод вокруг стола. Это так неожиданно для меня, что я оказываюсь в нашей короткой цепочке последним. Зато Иштван млеет — ему удалось ухватиться за шестипалую лапку предмета своего обожания и, кажется, лучшей награды ему и не нужно.