Анатолий Дроздов - Рыцари плащаницы

— Дочка замуж выходит. В октябре, — хмуро сказал Егорычев.

— Успеешь. Пока Телюк с Ноздриным до Киева доберутся, пока осядут, натурализацию пройдут, связь установят…

— Вдруг придется спасать?

— Сам говорил: все предусмотрено. Придется спасать, уложимся быстро.

— Смотри, Игорь! — буркнул Егорычев. — Свадьбы я тебе не прощу. Я был в командировке, когда дочка родилась. Росла она, считай, без меня. Учителя в школе думали, что жена — мать-одиночка. Если еще и свадьба…

— Не кипи! Отгуляем вместе! У меня долг перед крестницей…

Офицеры замолчали. Первым заговорил Егорычев.

— Хорошие парни эти исследователи. Симпатичные. Как только их жены пустили?

— А тебя?

— Моей не привыкать.

— Женам Телюка и Ноздрина — тоже. Я читал личные дела. Как исследователей, так жен их. Там такое…

— Не рассказывал.

— Тебе лучше не знать.

— Куролесили много?

— В двух словах не скажешь. Особенно впечатляют видеозаписи их прошлого дела со Службой.

— Они мне нравятся.

— Мне тоже. В том-то и беда. В нашем деле личная симпатия — помеха.

— Не можешь забыть Кандагар?

Полковник Иванов не ответил. Встал и направился к своей палатке. На площадке у пещеры стало слышно стрекотание кузнечиков.

«Зря я про Кандагар вспомнил, — покаянно подумал Егорычев. — Страшное было дело. Спасали одного, а положили полвзвода. Но Игорь тоже хорош! Хоть бы сказал, про экспедицию! Я жену и дочь на всякий случай подготовил бы…»

Кручинился, впрочем, майор недолго. Заглянув в свою палатку, вытащил из сумки армейскую фляжку, приложился основательно, крякнул. Затем бросил в рот пилюлю, проглотил. Прилег на надувной матрац.

«Через полтора часа — регламентные работы, — определил Егорычев, глянув на часы. — Можно и вздремнуть. Дима разбудит».

Спустя минуту майор спал, устроив коротко стриженую голову между надувных ребер матраса. Полковник Иванов, заглянувший под полог спустя несколько минут, покачал головой, но будить не стал…

Ливень, осенний и холодный, низвергался с небес сплошным потоком, заглушая шаги. Волны, вздыбленные порывами ветра, ударяли в берег, швыряя пену до самого склона. Но люди, суетившиеся под входом в пещеру, не видели этого — такая темень стояла вокруг. Переговариваясь вполголоса, они вытащили на берег тяжелый аппарат, и торопливо занялись его оснащением.

«Лучшей ночки для десанта не придумать! — думал Иванов, придерживая лопасть автожира, которую механик торопливо прикручивал на место. — Но и нам беда — работаем почти на ощупь, приборы помогают мало. Или не докрутят чего, или забудем что…»

Однако, несмотря на темноту и дождь, работа вокруг него кипела, Иванов порадовался, что послушал Егорычева, изнурявшего механиков и экипаж долгими тренировками — люди научились работать вслепую.

— Закончили, Игорь! — услышал он рядом и сразу узнал голос майора.

— Где исследователи?

— В корзинах.

Иванов подошел к смутно темневшему во мраке автожиру и нащупал сидевшего в решетчатой легкой кабине — «корзине», человека. Тот понял и, найдя руку полковника, крепко пожал.

— Удачи! — выдохнул полковник.

— Не волнуйтесь, Игорь Иванович, не растаем! — ответил исследователь, и Иванов узнал звучный баритон Телюка. — Не привыкать.

— Всем отойти к пещере! — уже не таясь, закричал полковник. — Автожиру на взлет!

В шум ветра и дождя вплелся свистящий звук включенного мотора, набрав обороты, он взревел, и в ночной темени появился отчетливо видимый круг — лопасти автожира, сталкиваясь с каплями дождя, превращали их в водяную пыль. Круг плавно сместился вперед, затем ускорил бег по берегу и, спустя несколько мгновений, пропал в небе. Несколько раз мигнула красная сигнальная лампочка на кабине (пилот давал знать, что взлет прошел нормально), а затем и она погасла. Остался только звук, быстро перебитый грохотом волн и шумом дождя.

— Всем на базу! — велел Иванов и лично пересчитал в пещере каждого из команды обеспечения, подсвечивая мокрые лица тонким лучом маленького фонарика. На той стороне прохода он объявил пятичасовой отдых и направился к себе в палатку. Зажег фонарь, устало присел на походную койку и потянулся к шнуркам ботинок — снять. И вдруг взгляд его замер.

— Песок! — изумленно сказал полковник, трогая пальцем перепачканный ботинок. — Настоящий! Там же везде была галька! Откуда песок?..

Лязгая по каменным ступеням золочеными шпорами, Роджер поднялся в трапезную. Юный оруженосец Ги, стройный и гибкий, встретил его у входа. Почтительно поклонился.

— Кто в этот раз? — сурово спросил рыцарь, глядя прямо в глаза Ги. — Опять греки? Или армяне?

— Нет, господин.

— Франки?

— Нет.

— Откуда же?

— Я не знаю этой страны. Она далеко за морем ромеев. Старший из них хорошо говорит на прованском, знает язык франков и даже англов. Тот, что помоложе, как я понял, говорит только по-своему. Оба знатного рода.

— На прованском? — поднял бровь Роджер. — Давно не видел пилигримов из Оквитании.

— Он не оттуда.

«А язык знает!» — хотел возразить Роджер, но промолчал. Спросил другое:

— Где нашел?

— Бродили по рынку, выспрашивая у купцов, как добраться в Акру.

— В Акру? — усмехнулся Роджер. — К Саладину?

— Они не знали, что султан взял нашу крепость. Слишком долго были в плену.

— Пленные, что выкупились после сдачи Иерусалима, давно ушли! Им поздно привезли деньги?

— Их не выкупали. Эмир отпустил так.

— Какую услугу надо оказать сарацину, чтобы он отпустил пленника? Кого ты привел, Ги?

— Взгляни сам, господин! — оруженосец отступил в сторону.

Позванивая шпорами, Роджер прошел внутрь. В огромном зале госпиталя иоаннитов, где когда-то одновременно садилось за трапезу две сотни пилигримов, теперь было пусто и неуютно. Двое мужчин в простых хлопковых одеждах у высокого стрельчатого окна это словно ощущали — жались плечом к плечу. Роджер подошел ближе. Тот, что помоложе, оказался высок и широк в груди, с длинными руками и ногами — в сражении, когда дойдет до рукопашной, такого лучше обойти: за щитом достанет. Понятно, почему Ги привел его. Второй пилигрим выглядел обыкновенно: средних лет и среднего роста, коренастый. Разве что глаза… Зеленые, глубокие, они словно пронзали насквозь, высвечивая самые затаенные уголки души. Когда гости склонились в поклоне, Роджер почувствовал облегчение: стоять под этим взором было неприятно.

— Я Роджер, барон д'Оберон, — сказал по-провански. — Кто вы?