Андрей Архипов - Ветлужцы

— Пойдем, Кузьма, — потянул товарища за рукав Якун, — бесовские это речи. Бог здоровье ему дал, он и заберет. Коли нужен ему Захарий, так и представится он нынче по его воле, а не нужен, так поживет еще на этом свете. Забираем мы товарища нашего от вас, у нас отлежится...

— Ты сам не ведаешь, что глаголешь, купец, — вмешался в разговор Петр. — Какие бесовские речи? Откель тебе знать про промысел божий? Может, он нашу весь как раз и послал товарищу твоему, дабы спасение он тут свое нашел? Или тебя проверяет, поможешь ли ты Захарию недуг свой побороть, или бросишь на произвол судьбы аки пса шелудивого?

— Ты меня не попрекай поступками, — начал заводиться Якун. — Я пытаюсь его спасти от колдуна вашего! Может, вы нас извести хотите по одному?

— В своем ли ты уме купец, что такие речи мне в глаза бросаешь? — поднялся с лавки, стоящей в углу, Петр. — Не по своей ли воле вы к нам пришли, а потом помощи лекаря нашего попросили?

— Вот так вы и заманиваете путников, а потом режете их, как скот! — слюна с ощерившегося в гримасе взбесившегося купца стала брызгать во все стороны. — Вон, Онуфрия со всеми его людишками порешили в ночи, дабы ушкуем и рухлядью его завла...

Тяжелый кулак отодвинувшегося назад Кузьмы обрушился на затылок Якуна, заставив его щелкнуть зубами и медленно осесть на пол. Петр, уже положивший руку на изголовье меча, жестом остановил Пычея, начавшего заходить за спины новгородцам.

— Прощения прошу у вас всех за речи товарища моего, — прервал установившуюся тишину Кузьма, потирая ушибленный кулак. — Дурнем был, дурнем и помрет... Мало ли какие слухи ветер разносит, не стоит все так на веру принимать.

— И ты меня послушай, купец, — насупился Петр. — Догадываемся мы, зачем вы пришли. Не спорь со мной! Не малые дети тут перед тобой собрались... Утром отведу тебя к новгородцу, которого пощадили мы, сам с ним потолкуешь, один на один, без послухов. Есть тут избушка одна недалече, плотники ее как раз достроили, вот туда его и приведут... Одно тебе скажу, не купец тот Онуфрий был, а тать, законы людские попирающий. Даже если бы не первый он на воеводу нашего поднял руку и язык свой поганый, то все одно с него за обиду спросили бы. Мальцов наших он силой держал у себя на ушкуе, измываясь над ними. А дети у нас... Под стрелы половецкие бабы наши вставали, дабы их защитить, не разбирая своих ли прикрывают или соседских. Неужто после такого отдать чад наших зверю дикому в человеческом обличии на растерзание? Как потом смотреть в глаза матерям их? Так что выслушай сначала того новгородца и тогда уж суди, как ты поступил бы на нашем месте...

— Спаси тебя Бог за то, что на речи Якуна гневу не поддался и меч не вынул, э... воевода.

— За него я покамест, будет сам скоро. И еще одно. Людишек черемисских видел? Так вот, это вои кугуза ветлужского. Так что с князем будете дело иметь, если глупость какую замыслите, а мы не остановим вовремя.

— Пока я за воев наших в ответе, не будет тебе от нас никакого ущерба. А еще про Захария я хотел спросить лекаря вашего...

— Спрашивай, — кивнул головой Петр, отходя в сторону.

— Верно ли, что не пойдет лечение ядом этим поперек божьего соизволения? Ведь смертушка наша лишь его промыслом приходит...

— Видимо, непонятно я объяснил, либо ты не так слушал, Кузьма, — хмыкнул Вячеслав. — Мы все из одних веществ состоим — что растения, что скотина, что люди. В том же писании как сказано... "Из праха ты взят и в прах возвратишься..." Важно только с этим прахом не переусердствовать, когда лечить будем.

— Ну, сызнова не все понял, но раз в писании сказано, так лечи Захария, — махнул рукой купец. — На себя грех возьму, коли представится. Мне он поближе был, чем дурню этому, — Кузьма поддел носком сапога руку товарища, все еще лежащего без памяти.

— Крепок у тебя кулак, купец, — хмыкнул Петр. — Как бы не помер он, опять ведь слухи про нас пойдут. Заберешь своего языкастого земляка или лекарю оставишь?

— Заберу, оклемается.

— Ну, тебе виднее. По мне, таким ударом и быка свалить можно.

— Не, не свалю, — помотал головой Кузьма. — Но кулак мой на голове не раз испытан, так что к утру очухается. Гхм... я вот спрос имею еще. Нельзя ли все-таки расторговаться нам тут у вас, на пажити? Начал было Захарий про сукно говорить... А у нас и нитки с иголками есть и другой всячины навалом.

— Я лишь рад тому буду, — согласился Петр, опять усаживаясь на лавку и приглашая собеседника устраиваться напротив. — Да и у нас будет, что тебе предложить. Надеюсь, вои ваши от похлебки мясной и хлеба прямо из печи не откажутся? А нашим бабам хоть малый, да прибыток. Охотиться окрест мы вас все одно не пустим, а брюхо набивать чем-то надо, так? Будет и еще кое-что на продажу у нас... А клич по весям я нынче же брошу, страда закончилась и для торга самое время. Да и приятнее это, чем головы друг другу сносить, так?

— Знамо дело... А поселение тут не одно, значит, стоит? Тогда место доброе мы нашли, дабы прибыток торговый поиметь.

— Поглядим, как дела пойдут... Вот только прошу тебя, Христа ради, не бродите в округе — держи своих воев в узде. Мои церемониться не будут. Других же недужных с нашими людьми сюда посылай. Кхм... А пока лекарь болезного Захария пользовать начнет, может, поснедаем чего, а? Сам Вячеслав опосля к нам подсядет. Заодно под чарку меда и вести какие из Новгорода узнаем... Да не трогай ты дурного этого, Пычей, пусть полежит на полу. Ему сейчас все равно. Кликни Агафью со двора лучше, я ее упреждал насчет того, что вечерять сядем. А я сей же миг у Любима по сусекам пошвыряюсь, где-то было у него хмельное...

Стена, на которой только мгновение назад можно было рассмотреть смоляные подтеки, ходы жуков-точильщиков, извилистой дрожью проползших по поверхности бревна, и сбитые топором сучки, уходящие белеющими пятнышками вверх, вдруг подернулась масляной пленкой и расплылась. Якун прищурился, попытавшись вернуть мелкие детали, но даже такое небольшое напряжение сразу отдалось пронзительной головной болью, от которой он сразу пришел в себя.

— Никак очнулся? — прогромыхал над ухом голос, в котором еле уловимо скользнули знакомые нотки. — А мне Кузьма наказал ожидать, как ты очнешься. Федька, говорит, к хозяину твоему тебя все одно не пустят, так посиди с его товарищем, проследи, дабы он еще раз о притолоку головой не ударился!

— Где я? — Якун, превозмогая боль, сел на полатях, тянущихся вдоль стены на несколько десятков шагов. — Чё было-то?

— Чё-чё... Сказал бы я тебе! Что, совсем ничего не помнишь?

— Брр-р-ра... — потряс головой Якун, после чего согнулся в рвотном спазме, наклоняясь под полати. — Смутно помню, как Захария отнесли к лекарю... О! Потравить хотел его лекаришка. Никак меня опоил чем? Где мы?