Красный вервольф 4 - Саша Фишер

— Да дрыхнет твой Яшка, не волнуйся, дядя Саша! — отозвался тот парень, что придумал буксиром баржу на мост толкнуть. — В госпитале он.

— Ранили? — быстро спросил я.

— Да не, он уже тут, на подходе к лагерю ногу повредил, — ответил другой партизан из моей прошлой команды. — По лесу ходить непривычный, а нам побегать пришлось немного, ну вот и… Вроде сначала ничего, но к обеду нога распухла. Но ты не волнуйся, Марья говорит, что через недельку будет бегать опять.

— А Кузьма? — снова спросил я. — Кузьма Михалыч? Лесник?

Партизаны попрятали глаза. Повисло неловкое молчание.

— Не было его у нас, — ответил за всех пожилой дядька с вислыми седыми усами. — Он же к Хотицам свернул, когда мы в стороны разъезжались. Ну так с тех пор мы его и не видели.

— Может еще придет, — сказал самый молодой. Жалобно так сказал. Будто сам не верил в это.

— Может быть, — я уперся взглядом в свою кружку. На поверхности остывшего чая образовалась радужная пленка, как будто бензиновая. «Куда же ты запропал, Михалыч? — подумал я. — В какой-то из деревень схоронился? Или все-таки в плену? Или…»

Даже мысленно не решился проговорить самый страшный из вариантов.

— Дядя Саша, ты бы это… — тихонько сказал мне вислоусый, коснувшись моего плеча. — Шел бы к Хайдарову. А то осерчает он, тогда добра не жди.

— Твоя правда, — сказал я и поднялся. Тут же заныли колени, спина и, кажется, даже зубы. Так мне не хотелось сейчас в эти словесные баталии, врать не хотелось. Хайдарова видеть не хотелось. У него, конечно, работа такая — всех подозревать…

Ладно, чего тянуть? Раньше сядешь, как говорится, раньше выйдешь.

Я перешагнул бревно, покинув гостеприимный партизанский кружок, и решительно направился к штабной землянке.

Пригнулся, чтобы войти в низкую дверь. Остановился на пороге, чтобы к полумраку привыкнуть. Присвистнул мысленно. По сравнению с прошлым штабом, этот обставили не в пример уютнее. Деревянные лавки покрыты вязаными половичками. На длинном столе — полосатая льняная скатерть. Самовар. Печка-буржуйка. На бревенчатых стенах развешены рисунки. От примитивных и практически детских, до вполне художественных. На стене сбоку — потемневшее зеркало, а по бокам от него занавесочки белые в красный горох. Прямо-таки, дизайнерский ход. Чтобы землянка настоящим домом смотрелась. С настоящим окном.

Хайдаров сидел за столом сбоку. Не во главе, как бы подчеркивая, что главный в отряде все-таки Слободский. А он — всего лишь скромненько с бочка пристроился.

Это плюс. Значит угрожать арестами и расстрелами прямо сейчас не собирается. Типа, поговорить хочет. Бдительность проявляет, как ему должностной инструкцией и предписывается.

— Вы присаживайтесь, Александр Николаевич, в ногах правды-то нет, — лягушачий рот Хайдарова изобразил даже какое-то подобие улыбки. От этого, правда, его лицо симпатичнее не стало. Бл*ха, какой день испортил, хорек вонючий… Сразу после этой мысли я сам себя осадил. «А ну уймись, дядя Саша! — выдал себе воображаемого леща и сел на лавку напротив особиста. Положил руки на стол и тоже растянул губы в улыбке. Мы с Хайдаровым все-таки на одной стороне фронта, собачиться нам точно не стоит».

— Историю одну хочу тебе рассказать, Саша, — тон Хайдарова сменился с подчеркнуто-вежливого на фамильярный. — Был у меня знакомец один, рыбалку очень любил. Говорил, что может даже в луже окуней наловить, была бы только снасть хорошая. И ведь так и было. Приходит на речку, где другие мужики уже много часов никого, крупнее пескаря, не доставали, снасти свои достанет, на червя поплюет, и как начнет таскать одну за другой. Так и было — идут все с реки с пустыми руками, а у него — два ведра добычи. Иногда он сжаливался и отсыпал нам от щедрот рыбешек, чтобы не позорились. Но секрет никому не раскрывал, хоть мы и пытались его вызнать всеми правдами-неправдами.

Хайдаров замолчал, глядя на меня. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Оторопел даже маленько, не понял, к чему он ведет.

— А в тридцать седьмом его расстреляли, — Хайдаров подался вперед и вцепился в меня взглядом, как когтями.

— За то, что рыбацкий секрет не выдал? — спросил я.

— За то, что предателем родины оказался, — отчеканил Хайдаров. — И врагом народа.

— Очень поучительная история, — я покивал, но ничего больше говорить не стал.

— Это я к тому, Александр Николаевич, что вы, может, и проявили какие-то положительные качества, — Хайдаров помялся. — И даже где-то героизм. Но это не значит, что вам теперь все позволено, ясно вам?

— Даже в мыслях не было, Мурат Радикович, — я простодушно развел руками. — Ни в коей мере не собираюсь подрывать ваш авторитет или что-то подобное. Я ведь у вас временно, пока новый приказ не придет…

— Новый приказ? — Хайдаров приподнял иронично бровь, но развивать тему не стал. — Вы лучше мне вот что скажите, раз уж у нас с вами такой доверительный разговор пошел…

Он раскрыл картонную папку, которая лежала перед ним на столе. Но сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась, и в землянку стремительным шагом ворвался здоровый тип, поскрипывая кожаным плащом, из-под которого выразительно выглядывали бордовые петлицы. На лице Хайдарова при его появлении появилось совершенно несвойственное ему желание немедленно забраться куда-нибудь под стол. А я с любопытством разглядывал новоприбывшего. Лет тридцать пять, темноволосый, до синевы выбритые щеки, в глазах за круглыми очками — смешливые искорки. Если бы не форма НКВД, то мужик был бы похож на учителя старших классов, из тех, по которым вздыхают все школьницы.

— Здоров, Хайдарыч! — новоприбывший фамильярно похлопал особиста по плечу. — Там Хавронья тебе хочет парочку шпионов выдать, сходил бы проверил сигнал, пока она в настроении.

На особиста было жалко смотреть. Он побелел, скрипнул зубами, на скулах вздулись желваки. Кажется, что он прямо сейчас взорвется. Выхватит из-под стола ствол и выпустит в охреневшего НКВД-шника всю обойму. И потом еще спляшет качучу на останках. Но ничего этого, конечно же, не произошло.

— Непременно проверю, Юрий Иванович, — отчеканил он. Встал, выпрямился и так, и зашагал к выходу из землянки. Словно доской прибитый.

А очкастый Юрий Иванович повернулся ко мне.

— А ты, стало быть, и есть знаменитый красный вервольф?

Почему-то я сразу понял, что очки ему не нужны. Простые стекла, это точно. Как и в тех моих, которые я с такой радостью разломал буквально пару дней назад.

— Такое дело, Александр Николаевич, — НКВД-шник по-хозяйски занял место Слободского. — Один человек в шутку прозвал меня Лавриком. А я в шутку решил примерить очки. И, знаете, это оказалось очень эффектная деталь. На нервных собеседников очень отрезвляюще действует.

Я понимающе покивал. Что же ты за фрукт такой, Юрий Иванович, что особиста нашего как школьника выпнул из штаба, а он даже писнкнуть не посмел.

— Хм, надо же, — усмехнулся НКВД-шник. — Не бледнеешь, не дергаешься, руки не дрожат при упоминании Лаврентия Палыча. Значит или ты дурак из дремучей деревни, или непростой дядька, а?

«Бл*ха, даже в голову не пришло, что это проверка! — подумал я. — Получается, что прошел, потому что протормозил». Логично, я ведь из другой эпохи, в двадцать первом веке уже не бледнеют при упоминании Берии.

— А чего бледнеть, если совесть чиста? — я пожал плечами.

— Молодец, — без всякой иронии проговорил НКВД-шник и протянул мне руку через стол. — Будем знакомы. Юрий Иванович Карнаус.

Я пожал протянутую руку, не задумываясь. Да уж, реально интересный тип. Не размахивает корочками, званием не козыряет, не допрашивает требовательно. Но манеры откровенно барские, уверенные. Но взгляд при этом не оценивающий. Сильный, умный, но нет в нем этакой цепкости дознавателя.

Оперативник это. Работает в поле, а не вытряхивает сведения из голов собеседников.

НКВД — организация с весьма обширной областью интересов. Там не только глубокие бурильщики служат.

Отлегло чутка, но расслабляться все равно рановато. Отличный мужик Юрий Иванович с тем же выражением лица мне может сейчас пулю в башку пустить или голову свернуть… Э, нет, дядя Саша, так не годится! Недооценивать противника — плохая практика, будешь все время считать, что перед тобой лох, прожить можешь недолго и несчастливо. Но и переоценивать тоже не след. Этот Карнаус явно мужик подготовленный, по движениям видно, что с физухой у него все в порядке, но ведь и я не пальцем деланый. Так что.

— Волков, Александр Николаевич, — ответил я.

— Мы с вами, Сан