Петр Ярвет - Римская рулетка

А наверху продолжалось разгульное веселье. Анатолий Белаш крушил игорные столы и разбрасывал фишки, и только в углу тихо плакала распутница Помпония. Когда на Форум ворвались солдаты, она сначала даже обрадовалась, но тут спустился муж и заорал, чтобы они убирались, что ему надоело, что он сейчас адмиратора позовет и всех их сейчас повышвыривают, и тут выяснилось, что, собственно, за ним-то и пришли, а вовсе не за женой. Хотя толстяк отбивался упорно и отчаянно, требуя объяснить, в качестве кого его пытаются убить — как противника или как сторонника правительства, легионеры схватили его и, не обращая внимания на окаменевшую Помпонию, сбросили с самой высокой из стен, окружающей Форум.

Сейчас она рыдала, склонив голову на грудь Пессимию, который отделался сравнительно легко — его просто протащили по Марсову полю, привязанного к хвосту белой лошади. Пессимий гладил Помпонию по голове и утешал, шепелявя больше обычного, когда смотрел на вышибающего днища у бочек с вином Спартака:

— Ну что, они тоже люди… С ними тоже можно договориться…

— Извините, вы не подскажете, как тут пройти? — спросил его вежливо седобородый старик с мальчиком, и хотя вид этих людей в разгромленном казино был странен и неуместен, Пессимий взглянул на них и робко улыбнулся:

— Лестница в подвал? Это вот тут, где штора лежит. Только осторожнее, там столы иногда падают. Дети — наше будущее… — бормотал он, глядя вслед странной паре. — Мудрость стариков и чистота детей, вот что спасет нас, когда все это закончится, Помпония!

Как раз к тому времени, когда Феодор и его верный Саня спустились в подвал, шум наверху стих, будто обрубленный ножом. Замолчали и весталки, глядя, как вдруг вытянулась по стойке «смирно» их неустрашимая тренерша. Замолчала и Пульхерия, упоенно рассказывающая Деметриусу Семипедису, куда именно она наденет ему сапфировый перстень, когда (и если) волей Юпитера они еще раз останутся наедине. Замолчали и Андрей с Айшат, лихорадочно в четыре руки, ощупывающие то, что удалось собрать наугад. На ощупь это выглядело как пистолет. Но одному только Харону всеведущему известно, каким он окажется на вид и навскидку.

— А чего так тихо? — спросил богач Феодор, приветливо, как и всегда, улыбаясь. — Охо-хо, вижу даже больше знакомых лиц, чем ожидал! Вот сидит, отвесив челюсть, привязанный к симпатичной девушке мой лучший телохранитель. Вот подающий надежды философ. Тебя еще не избрали в сенат, Деметриус? Я знаю, знаю, что ты не грек, но как-то приятнее так тебя называть. А что это у тебя на лице за следы? Нистия, покажи-ка ноготки!

— Tertium gaudens, — проговорил доцент Хромин, поднимая глаза к известняковому потолку пещеры. — О богоподобный Лулла, если ты слышишь меня, зацени прикол.

— А вот этого не нужно, дорогие друзья из будущего, — хладнокровно покачал головой Феодор. — Уж я-то знаю, что в богов Олимпа вы не верите, и бог-то с ними. Это такая удача: одновременно наблюдать всех путешественников во времени и пространстве разом…

— Уж и всех, — начал Хромин-старший и осекся, глядя, как по подвальной лестнице спускаются еще двое: бритый наголо и длинноволосый.

Ладони Анатолий Белаш и Алексей Илюхин держали на затылках, а следом за ними, неся в каждой изящной руке по арбалету, заряженному медной стрелой, спускался по ступенькам человек с тонкими губами, зеленоватой кожей и пристальным взглядом. Плющ.

— Суки позорные! — прорычал Белаш, оглядев присутствующих. Трудно решить, имел ли он в виду одетых в игривое белье весталок или кого еще.

Плющ без всякого труда врезал ему ногой между лопаток и кивнул Феодору:

— В «Олимпусе» — все.

— Поскольку некоторые присутствующие, — грек поклонился Андрею, — склонны к политнекорректным высказываниям, позвольте представить всем настоятеля Братства Деяниры. Да, да, это те скромные до незаметности труженики, что уже многие десятилетия работают на благо правильного, истинно демократического развития римской истории. И пусть мы зачастую не знаем их в лицо, пусть. Каждый день нашего спокойного существования — это их заслуга.

Плющ с достоинством поклонился, ни на секунду не выпуская арестованных из-под прицела.

— Где мои гладиаторы? — хрипло вопросил экс-Спартак.

— Гладиаторов больше нет, — участливо ответил грек. — Как нет и не будет никого, кто посягает на жизнь свободных граждан. Можно даже сказать, что их и не было никогда. Когда люди Плюща закончат свою работу, на поверхность поднимутся наши весталки, наша духовная совесть и нравственная чистота — это все придется снять, девушки, — и наведут окончательный порядок, где надо — силой, но больше своим юным обаянием и непорочной красотой.

— А все они? — осторожно спросил Саня, указывая на шестерых человек, из которых четверо сидели связанные, а двое стояли, подняв руки.

Феодор улыбнулся:

— «Все они»? Как быстро, Александр, мы проводим некую разделительную линию. Вот сейчас тебе ведь не пришло в голову спросить, что будет со всеми вами. Тебя волнует, что будет с ними. Одна буква поменялась, а разница велика. Тебе самому ведь ничего не грозит, можно и вступиться за земляков, верно?

Саня молчал, побледнев.

— Иди к ним, — легонько подтолкнул его в плечо грек, — ибо сочувствие хорошо, когда чувства и впрямь совместны. На всякий случай я считал, что важно будет всегда иметь при себе одного из людей будущего. Но, коль скоро здесь собрались все…

— Че, убедился!? — злорадно выдохнул Алексей Илюхин, когда Саня на негнущихся ногах подошел и встал по другую сторону от Белаша. — Вот кому ты нас сдал, вот кого ты не захотел убивать! Демократы, педерасты и менты. Доволен? Выслужился?

Настоятель Братства Деяниры, прозванный Плющом, поднял арбалет и с силой заехал прикладом по затылку не говорящему, а все тому же Белашу. Магистр рухнул на колени, попытался подняться, но не смог, запрокинул голову и замер.

— Еще одна реплика с места, и я прошибу ему башку, — пообещал Плющ.

— Не хочу томить вас ожиданием, — продолжал Феодор. — Мои действия вовсе не продиктованы гостеприимством. Не жажду я также узнать свое будущее или спросить совета, куда вкладывать деньги с расчетом на год. Мне нужен способ. Только способ, и больше ничего.

— Способ чего? — удивилась Айшат.

— Перемещения во времени, разумеется, — пожал плечами Феодор. — Будь вас чуть меньше, я вынужден был бы потратить много времени на уговоры. Вы бы мне отвечали, что сами не знаете, как это получилось. В общем, получилось бы превесело, но долго. К счастью, ваше количество позволяет повысить качество беседы. Когда трое или четверо из вас погибнут мучительной смертью, оставшиеся будут рады поделиться некоторыми маленькими секретами. Начнем со Спартака.

Анатолий Белосток, прозванный на Везувии Спартаком, с трудом поднялся, преодолел четыре шага в направлении, приданном ему пинком сзади, и рухнул во весь свой немаленький рост. Тренерша вопросительно взглянула на Пульхерию, помахивая кетменем.

— Не пойдет! — прикрикнул Феодор. — Смерть должна быть мучительной.

— Да он просто придуривается!

— Тем лучше. Пуганный смертью становится разговорчивее. Давайте следующего.

— Что? — закричал Саня, почувствовав тычок прикладом. — Это я, что ли, ходил в библиотеку? Это он ходил в библиотеку! — Юнец ткнул пальцем в Илюхина, безразлично пожимающего плечами. — Это он знает!

Но здоровенная тетка поволокла Саньку туда, где темнота подвала сужалась в провал. Туда, куда ухнул символ азарта, барабан шарикоподшипниковой рулетки, изобретенной великим, но, к сожалению, покойным Фагорием.

— Идем-идем, маленький, — приговаривала тренерша, — там есть такой высокий-высокий утес… Но ты упадешь с него не сразу…

— Сейчас твой товарищ погибнет, — сообщил Феодор Илюхину, на что тот презрительно сплюнул:

— Не товарищ он мне. И потом, знаю я ваши фишки ментовские. Вы ж его не здесь убиваете, вы его повели куда-то. А потом приметесь всех поодиночке допрашивать. — Ты, мол, один остался, остальные, мол…

Плющ развернул говорливого подростка лицом к себе и, не говоря ни слова, пнул коленом в живот.

— Очень хорошо, — хлопнул в ладоши Фагорий. — Раз есть сомнения, думаю, не повредит небольшой показательный расстрел, как раз и арбалеты свободные. Кто у нас влюбленная пара, Нистия? Не скрипи, не скрипи зубами, мы дадим тебе пострелять. Семипедиса я знаю, он человек твердый, его мы и порасстреливаем. А девушка пусть посмотрит.

Пульхерия протянула руку к Дмитрию Хромину, рядом с которым сидела все это время, и легонько потрепала его по щеке. Потом вытащила из-за корсажа обоюдозаточенный узкий стилет.

— Небритый. Колючий, — ласково сказала она, перерезая веревку, соединяющую его с братом. — Ну, поднимайся. Поднимайся, милый. Не думала, что придется тебе это говорить.