Андрей Лазарчук - Иное небо (Чужое небо)

И вот сейчас я позволю своему бешенству вырваться наружу...

Я поставил релихт на режим резанья и раскроил дверь вдоль, от пола до притолоки.

Шаг вперед – как во сне, как в патоке, безумно медленно и плавно, плыву, отпихивая с пути половинки дверей: правым коленом и левым локтем, проплывают назад огненные линии, металл – дверь усилена стальным листом еще не остыл, я в темной прихожей, еще толчок ногой, и я по пологой дуге, разворачиваясь ногами вперед, влетаю в гостиную и приземляюсь на ковер в классической позе для стрельбы, релихт перед собой на уровне глаз, только левая рука выброшена вперед-вверх – и замираю в этой позе... дурацкой, как сразу становится понятно... и каким-то вторым планом неясное чувство досады или даже чего похуже, потому что слишком уж часто я в своих мечтах видел себя именно так: с оружием, готовым к стрельбе, а на мушке – тот, кто во всем виноват... слишком часто, и когда это произошло – вот сейчас, сию секунду – я оказался не то что не готов... а как бы это сказать? В общем, выстрел был бы уже лишним. Выстрелы, кровь и трупы были уже ни к чему...

Тарантул сказал что-то, прокашлялся и повторил:

– Игорь?

Он не играл изумление. Он действительно был изумлен. Поражен до глубины души.

Если понятие "душа" хоть как-то применимо к Тарантулу.

– Оружие на пол, – сказал я. – И без штучек. Ты меня знаешь.

"Тыкать" Тарантулу мне еще не приходилось. Оказалось – не лишено приятности.

Он медленно отстегнул портупею с кобурой и бросил ее мне под ноги.

– Из кармана. Левого бокового.

Он достал маленький "вальтер" и точным броском положил его рядом с кобурой.

– Садись. В это кресло. Руки на подлокотники, ноги на стол.

Он сел, как было велено. На лице его откуда-то сбоку выползала глуповатая улыбка. Он гнал ее, но она опять выползала.

– Игорь... ничего себе – Игорь... – он хихикнул.

– Ты, конечно, думал, что я, как остальные... – я провел пальцем по горлу.

– Дурачок, – сказал он и опять засмеялся – уже громко, в голос. Нет, ну как ты влетел сюда... ангел возмездия!..

– Было намерение, – сказал я. – Впрочем, оно и осталось.

– Поздно, – становясь серьезным, сказал Тарантул. – Они ушли. Я тоже опоздал.

– Они – это кто?

– Ну кто... к кому ты сюда ворвался? Я не знаю, как они себя называют.

– Неважно. Дальше.

– Послушай, Игорь. Мы не на допросе... и вообще я пока что твой начальник. Так что будь, сынок, повежливее.

– Мы оба покойники. Это наши единственные звания и должности. А в предыдущей жизни, мне кажется, ты слегка провинился передо мной. Это о вежливости.

– Интересная мысль... Ты хочешь сказать, что я подставил твою группу?

– И это тоже.

– Нет, сынок. Я просто не мог вывести тебя из-под удара, потому что вынужден был скрываться сам. И не смог уничтожить все документы, которые следовало бы уничтожить...

– Мою медицинскую карту, скажем?

– Медицинскую карту?

– Именно.

– У меня ее не было.

– А где же она была? И как фотография из нее попала к "муромцам"?

– О, если тебя стали занимать такие детали...

– Ничего себе – детали!

– Детали, сынок, не обольщайся... Значит, ты просто не понимаешь, что происходит.

– Допустим, не понимаю. Действительно не понимаю. Или понимаю...

– Понимаешь часть происходящего. Меньшую, большую – неважно. И части эти не совпадают. Не совмещаются. Не стыкуются.

– Да... Что-то вроде этого.

– Я столкнулся с этим – вот так, в лоб, вплотную – шестнадцать лет назад. Будешь слушать?

Не знаю, почему – но я кивнул. И Тарантул стал рассказывать.

К тому времени, к зиме семьдесят четвертого-семьдесят пятого, уже несколько лет прекрасно работал Центр стратегических исследований, и Тарантул, естественно, имел туда полный доступ. Ребята из Центра насобачились давать региональные прогнозы на два-три месяца, а глобальные – на полгода и больше. Шло к тому, что в делах государственных наступала какая-то совершенно новая эпоха, эпоха если не полной зрячести, то, по крайней мере, полузрячести. Политикам теперь открывалась возможность весьма точно знать последствия любого серьезного шага – не совершая при этом самого шага. Такие ненадежные материи, как чутье и интуиция, уходили на третий план, уступая место умению четко формулировать вопросы. Но вот той памятной зимой произошел большой конфуз: разразились два кризиса, Месопотамский и Сахалинский. Месопотамский был предсказан за три месяца в деталях; Сахалинский не был предсказан вовсе. Он произошел как бы на пустом месте, хотя вся информация с мест была доступна, обработка ее велась на общих условиях, а тщательнейшее разбирательство признаков саботажа не выявило. Кризис между тем разросся до масштабов военного столкновения, была проведена ставшая сразу классической Курильская десантная операция, произошло два крупных морских сражения, в Манчжурии развернулись три танковые армии – и Япония сдалась, отказавшись от притязаний на все сделанные ею в ходе русско-японской войны территориальные приобретения... Понятно, что ребята бросились смывать свой позор. Они разобрали весь ход кризиса буквально по минутам, и оказалось, что информация о каждом вновь возникающем действующем факторе появлялась у рецепторов за несколько часов, максимум за сутки до того момента, как фактор вступал в действие. Такое могло быть, скажем, при проведении тщательно спланированной операции в условиях строжайшей секретности. Здесь этого не было: операции планировались на ходу и приблизительно, ставка делалась на командиров среднего звена; никаких специальных мероприятий по усилению режима секретности не было. Для армии все происходящее было не меньшей неожиданностью, чем для ЦСИ...

Я слушал и начинал злиться: все это я более-менее знал. Знал и то, что и в дальнейшем в прогнозах ЦСИ появлялись необъяснимые просчеты. И была создана теория, которая утверждала примерно следующее: можно делать очень точные прогнозы, и можно руководствоваться ими в деятельности. Но тогда в природе начнут возникать явления, прогнозами не предусмотренные. И чем точнее и тотальнее наши прогнозы, тем чаще и неожиданнее будут эти явления. Теория называлась "теорией сохранения вероятности" и имела солидный математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не смыслил. И если Тарантул желает прочесть мне лекцию на эту тему...

Нет, этого он не пожелал. В свое время он потолковал с создателями этой теории, сказал им все, что о них думает, и пошел искать несогласных. Нашел двоих – там же, в ЦСИ – и забрал к себе. Втроем они принялись анализировать – буквально под микроскопом – все несовпадения прогнозов с действительностью. Потом стали брать шире, обращая внимание на несовпадение текущей информации с действительностью. Наконец, взялись за информацию о событиях прошедших. Выводы их были дики и не сразу понятны...