Дмитрий Володихин - Убить миротворца

— Я?!

— Моя бабуля-покойница. Говорил, мол, сами не можете. И я тебе верю, черт. Может оно и на самом деле невозможно. По крайней мере, с твоих слов я не вижу — как. Запустили. Обратно не воротишь… Но одного понять не могу, хоть убей.

— Чего, Витя?

— Ну, допустим, силой вы решить ничего не можете. Но почему тогда не сбежать? Лабиринт — рядом. Вот он, можно сказать, под боком. И были у вас, ты говорил, попытки во Внеземелье освоиться, значит, знания кое-какие имеются. Да и протоколонизация…

— Я этого факта не признал.

— Ну да. И после семерки восьмерка не идет, и для диалога собеседник не нужен, и девок журавли брюхатят. Ладно. Не о том сейчас речь. Неужто никто удрать не пытался?

Дмитрий опустил глаза. По лицу было видно, о чем он думает. Есть факты, само существование которых не надо бы признавать. Да к чему это приведет? Очередной подкоп под основы общества? Но зачем? Иной раз можно натурально свихнуться, стоит лишь даровать некоторым вещам жилую кубатуру на территории собственного мозга… Гораздо естественнее и проще допустить в качестве факта их небытие; более того, их принципиальную невозможность; найдутся доказательства и на уровне простого здравого смысла, и на уровне научного анализа… если чему-то не следует быть, его и нет, ведь правда? И дело здесь не в чьем-то желании, ни в чьем-то злом умысле. Мы все — цивилизованные люди…

— Что? Есть что-то? А?

— Не сказал бы. Имеется совершенно призрачный намек… и мои субъективные предположения. Не более того, Витя. Скорее нет, чем да… К этому не стоит относиться серьезно.

— Да не тяни ты резину. Давай.

И он привычно сдался двойнику. Память, обижаясь и сопротивляясь, вернула то, чему быть не следует…

30 июня 2124 года.

Московский риджн, Центральный и Чеховский дистрикты.

Дмитрий Сомов, 31 год.

В тот день злобно палило солнце, офис благоухал разогретой синтетикой, форменные (синтетические, шелк натуральный током не бьет) шелковые блузки на женщинах во всю били током, стояла смертельная духота. Место над переносицей ныло, боль отдавалась в висках: магнитная буря, что тут сделаешь! Вся техника чуть подглючивает, в том числе и такая тонкая, как персональный чип… Кто-то сидел с отрешенным взглядом, кто-то сжимал голову, будто желая выдавить из нее чужеродное металлическое тело, кто-то сострадательно улыбался. Всем им, департаментским менеджерам, ставили чипы в разное время и разных, соответственно, моделей. Так что теперь кому-то приходилось хуже, кому-то лучше, а некоторые совсем скисли.

В туалете Сомов обнаружил неровно процарапанную на уровне глаз надпись: «74 канал»…

Придя домой он, разумеется, включил инфоскон, на всякий случай, для конспирации, прошелся по спортивным каналам, потом забрел на медицинский, потом новости. Сеть штормило. Помехи полосовали изображение, звук доходил огрызочно, голоса звучали как из плохо отрегулированного синтезатора. Магнитная буря портила все. Один из каналов был перекрыт ею наглухо.

Дмитрий добрался до 74-го. Это произошло через полчаса после того, как он подключился к инфоскону, не раньше. Необъяснимый, иррациональный страх заставлял маскироваться: «А вдруг они обратят внимание… Я скажу, мол, забрел совершенно случайно, в режиме свободного поиска».

74-й — какой-то Разумом забытый независимый канал — оказался перекошен до полной невнятицы. Иногда до слуха Сомова долетало одно-единственное неискаженное слово. Иногда на секунду-другую прояснялась картинка. Но все это — в виде исключения. Плотная серая вуаль превращала работу на канале в мучительную угадайку.

Оп! Неожиданное сквозь кромешную серость проглянуло «ясное солнышко». Он смог разобрать два отрывка какой-то странной передачи. С перерывом в полминуты.

Сначала: «…понесли серьезные потери. Около двух тысяч человек и до пятидесяти единиц бронетехники…»

И потом: «…корабле…взлетело не менее семи сотен добровольцев… их лидер Андрей Маслов… заявление… лучше погибнуть, чем не совершить… этой попытки…»

Все. Дальше канал перешел в состояние глубокой комы.

И тогда Сомов, не сдержавшись крикнул: «Наши!».

А потом закусил губу. Нельзя себе этого позволять. А вдруг у них есть звуковые датчики? Даже мыслей таких нельзя себе позволять: потом обязательно ляпнешь какую-нибудь опасную чушь в ненужном месте. Он стиснул зубами тыльную сторону ладони. Так, чтобы пошла кровь. Но изнутри все рвалась на волю неистовая радость: «Наши! Удрали! Молодцы! Какие молодцы, а? Наши!».

…Поздно вечером Сомов принял на чип солидный блок новостей в режиме «всеобщее принудительное оповещение». Оказывается, проклятая магнитная буря привела в совершеннейшую негодность тонкие приборы метеорологов и астрономов. В результате случилось большое несчастье. Службы наблюдения за Внеземельем и околоземным пространством упустили очень, очень большой метеорит, настоящее чудо природы. Метеорит не догорел в атмосфере Земли и безнаказанно упал на границе Уральского резервата и Пермского риджн’а. Ужасный камень взорвался от удара о поверхность планеты, нанеся колоссальный ущерб. Там как раз стояла воинская часть гражданской милиции. В результате погибло 1773 военнослужащих, более четырех тысяч местных жителей (уточняется), сгорел ангар с полусотней танков и десятком бронеамфибий. Населенные пункты Екатеринбург, Первоуральск и Нижний Тагил стоят в развалинах, будто после многодневных боевых действий. Урон нанесен также центральной информационной сети. Частные компании, обслуживавшие каналы 28, 74 и 75, понесли невосполнимые потери. Они больше не смогут работать на информрынке. Названные каналы временно заблокированы… Все ответственные люди должны эмоционально разделить горечь уральской трагедии с теми, кто от нее непосредственно пострадал… Пожертвования… по счету… соболезнования… не повторится ни при каких обстоятельствах…

Сомов не спал всю ночь. А затем отправился на работу в Департамент с дикой головной болью. Никогда он не видел большего количества людей с бледными лицами, чем в тот день.

Но потом память о «чуде природы» сошла на нет под гнетом пугающих обстоятельств. 24-й год богат был на сужения нормы. В августе «сузили» всех, кто оказался тяжелее девяноста двух килограммов, — за безответственное отношение к собственному здоровью. В рустику загремел толстый Макс из отдела долгосрочной аналитики. Месяцем позже прошлись по феминисткам — за избыточное внимание к проблемам пола. Выкосило Марину Нестерову, прямую начальницу Сомова. А в декабре он чуть было сам не попал под раздачу. Декабрьская колотушка была самая страшная. Брали за гипертрофированный интеллектуализм. Знакомый парень из коллегии по социальной ответственности под большим секретом сообщил: Сомову не хватило каких-то сотых долей балла до роковой черты… Сам же Дмитрий думал иначе. Какие там сотые доли! Наверное, Братство повлияло. Потому что вынесли тогда и Монахову, и Бракка, и Вяликова, и Гонсалеса, и даже Бергершу, хотя весь Департамент знал про нее: тупее только домашние тапочки…