Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер

— Просто... — я пожал плечами и потянулся к телефону. Карина права. Я действительно так ничего и не узнал про Кирилла Крамского. Даже не попытался узнать. Сейчас было, наверное, глупо уже пытаться что-то выяснить, но стало интересно, аж жуть. Я почувствовал зуд в пальцах от необходимости спросить у всезнающего интернета, что это был за парень, в теле которого я гостил летом тысяча девятьсот восьмидесятого года. Экран засветился, но как-то странно. Цветные полосы, рябь, будто на экране испорченного телевизора.

— Что за черт? — пробормотал я, тыкая пальцем в смартфон. Никакой реакции. Может у меня с глазами что-то не так? Я крепко зажмурился, несколько раз моргнул, попытался сосредоточить взгляд на мониторе. Какой-то навязчивый писк звучал над самым ухом. Я нахмурился, попытался тряхнуть телефон. Рука двигалась медленно, словно в киселе. Я недоуменно посмотрел на Карину. Ее я видел отчетливо, хотя в комнате все еще было темно. Моя дочь стояла в дверях, одетая в шорты и клетчатую рубашку. Совсем как у Шарабариной. И смеялась. Писк над ухом стал настойчивее.

Я махнул рукой, отгоняя назойливое насекомое. И... проснулся.

Тело задеревенело. В щеку больно врезались зубчики металлической молнии. Прямо перед носом я увидел спящее лицо Марчукова. Рот приоткрыт, обе ладошки подсунуты под щеку. По брезентовой крыше палатки барабанят редкие капли дождя. Сквозь щели плохо зашнурованного входа пробивается серый свет раннего утра. Какая-то пичужка надрывно чирикает прямо над головой.

Я приподнялся. Задел головой мокрый потолок палатки. Крупная капля упала мне за шиворот. Брррр! Потребность выбраться наружу стала почти нестерпимой. Я вылез из-под спальника и взялся расшнуровывать вход. Да кто, блин, такое придумал вообще? Вход закрывался длинными петлями, которые нужно было сплетать друг с другом сверху до низу. Распутывать эту конструкцию нужно было снизу. Задеревеневшие пальцы слушались так себе, тело била мелкая противная дрожь. То ли от того, что холодно, то ли я просто не выспался в этой неудобной обстановке, и теперь все тело кажется чужим и плохо слушается. Уф. Справился наконец-то!

Свежий воздух, смешанный с комарами, рванулся в палатку. Я сунул ноги в кеды и торопливо поскакал к ближайшим кустам.

Погода была еще более так себе, чем вчера. Небо было низким и серым, дождь был редким и моросящим, но одно только то, что он в принципе был, не добавляло оптимизма. Значит все насквозь промокнет и отсыреет, и оюкзак, который и так был не особенно-то и легким, завтра станет вообще неподъемным.

На бревне у костра сидели только два человека. Мои папа и мама. Сергей Петрович обнимал Веру Ивановну, накинув ей на плечи полу штормовки, а она положила голову ему на плечо.

— Доброе утро! — сказал я, подходя к костру. — Вы что ли спать не ложились?

— Доброе утро, Кирилл, — Сергей Петрович поправил очки, но руку с плеча моей мамы не убрал. — Должен же был кто-то следить за костром.

— Вы же вроде говорили, что перед сном надо просто потушить костер, чтобы лес не загорелся, — хитро спросил я. — Это первобытным людям нужно было следить, чтобы горящие угли всегда оставались. Потому что следующего удара молнии можно еще долго ждать.

— Разные бывают ситуации, — лицо Сергея Петровича стало загадочно-мечтательным, на губах заиграла улыбка. Я бы сказал, самодовольная, но у моего отца были такие черты лица, что в это выражение они никак не складывались. Лицо Веры было более непонятным. Она на меня не смотрела, казалось, что вообще не заметила. Глаза покраснели, будто она не так давно плакала.

Я еще раз посмотрел на лицо своего отца.

Вот блин!

А ведь, похоже, что я проспал самый, можно сказать, важный момент в своей жизни!

«А что, хотелось свечку подержать?» — язвительно сказал мой внутренний голос, который я почему-то представил сейчас с лицом Карины.

Мне стало смешно и стыдно одновременно. Я вскочил с бревна и торопливо направился в сторону запруды и мостков. Кеды в траве моментально промокли. От воды расползался зябкий туман. Старые доски заскрипели под моими ногами, но вроде бы мостки были еще крепкими, не должны обвалится.

Я сел на самый край и посмотрел в темную воду. Из-за зеркальной глади на меня смотрел Кирилл Крамской. С отпечатавшимся на щеке следом молнии. Русыми растрепанными вихрами. И задумчивыми серыми глазами.

Кто же ты такой, Кирилл Крамской? Что ты любишь? Что ненавидишь? Кем мечтаешь стать, когда вырастешь?

Надо же, какая мудрая у меня дочь... Я ведь пользуюсь твоим телом, но даже не подумал, что неплохо бы заплатить " за аренду«. И сам не живу, и тебе не даю, Кирка! Кажется, я до сих пор уверен, что я здесь временно. Что в какой-то момент я просто проснусь в своей кровати, как сегодня во сне, и буду доживать ту свою жизнь.

Доживать...

Как стремно это звучит.

А в чем, кстати, разница, навсегда я здесь или только на время? Ведь по большому счету, мы в любом теле приходим в этот мир временно. Как там у классика? «Хуже всего, что человек внезапно смертен»... Может тот я умер тогда от какого-нибудь инфаркта или инсульта. А может и нет.

Так кто я теперь?

Кирилл Крамской, четырнадцати лет. Кропаю фантастические рассказы про космос в потертой тетрадке. Покусанный комарами подросток где-то в туристическом походе. Там в палатке спят мои друзья-приятели. Не сказать, чтобы закадычные, но они отличные ребята. И девчонки. Шарабарина, Цицерона...

Я плеснул рукой в воде. Мое отражение распалось на мелкие волны.

Почему-то на душе стало невероятно легко. Я полной грудью вдохнул прохладный утренний воздух. За шиворот мне упала холодная капля с ветки сосны.

— Эй, Кирюха! — раздался со стороны костра бодрый голос Марчукова. — Ты чего там один сидишь, дуй быстрее сюда, смотри, что я нашел!

«Дорогой дневник! Эта смена закончилась как-то очень быстро. В начале мне казалось, что время тянется, как река из мутного киселя, и тут — бац! —