Уилбур Смит - Раскаты грома

– Все это время я считал, что он… Я верил тебе.

Он выпрыгнул с коляски, на мгновение схватившись за нее, чтобы не упасть.

– Столько времени потеряно!

И побежал, хромая, подволакивая искусственную ногу.

– Подвезти, Гарри? – спросил из коляски поравнявшийся с ним Деннис Петерсен.

– Да. О да! – Гарри ухватился за ручку и влез в коляску. – Отвези меня к нему. Быстрей!

Большой дом, молчаливый, покинутый, обступил ее. Темный из-за закрытых от солнца ставней, огромный и угрюмый, пропахший плесенью. Дом, за стенами которого умерла старая страсть.

Энн стояла посреди большого центрального зала и выкрикивала его имя:

– Тёнис-крааль!

Толстые каменные стены поглощали звуки ее безумия.

– Он умер! Слышите? Я отобрала его у вас у всех! – Она торжествующе смеялась, слезы блестели на ее щеках. – Я победила! Слышите? Я победила!

Горе искажало ее смех. Она схватила тяжелую стеклянную лампу и швырнула в стену; лампа разбилась, парафин широко разлился, блестя на стене и пропитывая ковер.

– Тёнис-крааль! Слушай меня! Я и тебя ненавижу. И его ненавижу. Я всех вас ненавижу, всех!

Она металась по комнате, срывая картины в позолоченных рамах, и бьющееся стекло сверкало в темноте, как мелкие бриллианты; она стулом разбила буфет и принялась колотить старинный фарфор и стекло; она сбрасывала книги с полок, вырывала страницы и бросала их в воздух.

– Ненавижу! – кричала она. – Ненавижу!

Большой дом молча ждал. Утомленный старыми чувствами, печальный и мудрый.

– Ненавижу вас, всех вас ненавижу!

Она кинулась по коридору через кухню в кладовые. На нижней полке стоял четырехгаллонный бочонок с метиловым спиртом; Энн, тяжело дыша, сражалась с пробкой. Пробка выскочила, прозрачная жидкость полилась по металлическим стенкам сосуда. Энн прижала бочонок к груди и вернулась на кухню. Спирт залил ее юбки, впитался в тяжелую ткань, образовал все увеличивающуюся лужу на каменном полу.

– Ненавижу! – хохотала Энн. Она споткнулась, потеряла равновесие и, не выпуская бочонок, упала на плиту. Горячий металл сжег ее одежду и прожег плоть на бедрах, но она этого не почувствовала. Мокрая юбка задела топку и вспыхнула; крошечный поначалу огонек разгорался. Энн бежала по дому, а за ней тянулся огненный след.

Снова в центральный зал. Здесь она начала поливать спиртом книги и ковер; смеясь, брызгала на бархатные занавеси.

И не обращала внимания на огонь, пока не загорелись ее нижние юбки и пламя не коснулось ног. Тут она снова закричала – от боли в обожженной плоти и в голове. Уронила металлический бочонок, и тот взорвался, разбрасывая жидкое голубое пламя, превратив волосы, лицо, все тело Энн в живой факел. Факел этот упал, задергался и умер еще до того, как огонь добрался до тростниковой крыши Тёнис-крааля.

Они смотрели друг на друга через всю ширину корабельного носа, и яркое солнце отбрасывало их длинные тени на грязные доски палубы. Два высоких молодых человека, оба темноволосые, сильно загоревшие на солнце, оба с большими носами Кортни – и оба сердитые. С полуюта за ними с любопытством наблюдали три араба из экипажа.

– Значит, домой не вернешься? – спросил Майкл. – Не хочешь покончить с детскими капризами?

– А тебе это зачем?

– Мне? Боже! Да я рад больше никогда тебя не видеть! В Ледибурге без тебя станет чище.

– Тогда зачем ты пришел?

– Меня попросил твой отец.

– Почему он не пришел сам?

В голосе Дирка звучала горечь.

– Он еще болен. Тяжело ранен в голову.

– Если бы я был ему нужен, он пришел бы.

– Но ведь он посылал за тобой, верно?

– Но почему он хотел, чтобы ты победил, почему остановил меня?

– Послушай, Дирк. Ты еще молод. Многого не понимаешь.

– Неужели? – Дирк запрокинул голову и презрительно рассмеялся. – О, я все отлично понимаю. Тебе лучше убраться с корабля, мы сейчас отплываем.

– Послушай, Дирк…

– Убирайся! Беги к нему – можешь получить мою долю.

– Дирк, послушай. Он сказал, что если ты откажешься вернуться, я должен отдать тебе это.

Майкл достал из кармана конверт и протянул Дирку.

– Что это?

– Не знаю. Но думаю, здесь деньги.

Дирк медленно прошел по палубе и взял конверт.

– Ничего не хочешь ему передать? – спросил Майкл и, когда Дирк отрицательно покачал головой, повернулся и спрыгнул на деревянный причал. Почти сразу на судне началась беготня – арабский экипаж поднимал якорь.

Стоя на краю причала, Майкл наблюдал, как небольшое кургузое судно плывет по водам Дурбанского залива. Майкл чувствовал зловоние трюмных вод, борта корабля были покрыты нечистотами; прикрепленный к длинному гику, единственный парус грязный и залатанный.

Парус поймал ветер и наполнился, как живот беременной женщины. Корабль наклонился и по грязно-зеленой воде двинулся к перекату, где низкий прибой плескал ленивыми белыми волнами.

Сводные братья смотрели друг на друга через расширяющуюся полоску воды. Ни один из них не поднял руку и не улыбнулся. Дау уходила.

Лицо Дирка превратилось в крошечную коричневую точку над белым тропическим костюмом. Неожиданно послышался его голос.

– Скажи ему… – Голос гас в удалении. – Скажи ему… – Но остальное заглушили ветер и плеск волн о причал.

Они сидели на краю откоса, а под ними возвышались обгорелые стены Тёнис-крааля, как закопченный надгробный камень на могиле ненависти.

– Тебе пора начинать строить, – сказал Шон. – Ты не можешь вечно жить на Протеа-стрит.

– Конечно нет. – Гарри помолчал, прежде чем продолжить. – Я выбрал новое место для дома, за чаном номер два.

Оба посмотрели в сторону от развалины без крыши и помолчали, потом Гарри застенчиво сказал:

– Я бы хотел, чтобы ты взглянул на планы. Дом будет не таким большим, как старый, только Майкл и я. Ты не мог бы…

– Хорошо, – быстро перебил Шон. – Почему бы тебе не принести их в Лайон-Коп завтра вечером? Руфь хочет, чтобы ты остался на ужин.

– С удовольствием.

– Приходи пораньше, – сказал Шон и начал вставать с камня, на котором сидел. Двигался он тяжело, неловко, и Гарри вскочил, чтобы помочь. Ненавидя слабость своего медленно выздоравливающего тела, Шон хотел было отбросить протянутую руку Гарри, но увидел лицо брата и покорно принял его помощь.

– Помогай мне на неровных местах, – попросил он.

Бок о бок – рука Шона лежала на плече Гарри – они пошли к поджидавшей коляске.

Шон с трудом залез в нее и устроился на обитом кожей сиденье.

– Спасибо.

Он взял в руки вожжи и улыбнулся Гарри, и Гарри вспыхнул от удовольствия и посмотрел на бесконечные ряды молодых акаций, покрывающие холмы Тёнис-крааля.

– Поглядишь, и душа радуется, правда? – спросил он.

– Вы с Майклом сотворили тут чудо, – по-прежнему улыбаясь, согласился Шон.

– «Братья Кортни и сын», – негромко произнес Гарри название новой компании, объединившей земли Тёнис-крааля и Лайон-Копа в одно огромное имение. – Наконец все стало как должно.

– До завтра, Гарри.

Шон щелкнул вожжами, и коляска покатилась, покачиваясь на неровностях новой дороги.

– До завтра, Шон, – крикнул ему вслед Гарри и смотрел, пока коляска не затерялась в кварталах темных зрелых акаций. Потом пошел к своей лошади, сел в седло и посидел, глядя на ряды поющих работников-зулусов. Он видел, как между ними на лошади ездит Майкл, иногда останавливаясь и наклоняясь с седла, потом едет дальше.

И Гарри заулыбался. Улыбка сгладила морщины вокруг его глаз. Он тронул лошадь шпорами и поскакал навстречу Майклу.

Удачи! (африкаанс). – Здесь и далее примеч. пер.

Возвращайтесь скорей! (африкаанс)

Дядя, дядюшка (африкаанс).

Англичанин.

Дом (фр.).

Стивенсон Р. Л. Завещание.

Малыш (африкаанс).

Кто там? (африкаанс)

Добрый день, дядюшка Пол! – Давай вместе постреляем в англичан! (африкаанс)

Стреляйте, парни, стреляйте (африкаанс).

Свободное государство! (африкаанс)

Речь идет об особой разновидности акации – acacia decurrens. Ее кора содержит до сорока процентов танина и используется в медицине и пищевой промышленности.

Книга известного английского экономиста Адама Смита «Исследования о природе и причинах богатства народов».

Эй! Смотрите, там… (африкаанс)